Мировой денежный кризис: истоки, логика трансформаций

Аналоги с кризисом 1997—1998 годов все очевидней представляются недостаточно корректными. Соответственно, нельзя говорить и об адекватности принципов антикризисной политики.

Кризис 1997—1998 годов по своим характеристикам полностью вписывался в систему обстоятельно исследованных в научной литературе цикличных денежных кризисов, которые связаны с пульсацией накопления капитала. Существенным в его характеристике было и то, что он сформировался не в эпицентре мировой финансовой системы, а на периферии (в Юго-Восточной Азии) и лишь опосредованно отразился на экономике западных стран. В 1997—1999-х в странах еврозоны темпы роста ВВП составили 2,4—2,8%, а в США — превысили 4,0% в год, что соответствовало среднесрочным определениям экономической динамики.

Текущий кризис проявляется иным образом. Уже сейчас мы имеем достаточно оснований рассматривать его как структурный денежный кризис. Подобные кризисы отличаются от цикличных прежде всего своей периодичностью — они формируются не на основе среднесрочных (раз в семь-девять лет), а долгосрочных циклов. Но главным является другое — структурные кризисы в своей основе отражают имманентные противоречия денежной системы. Их причины — не внешние, а внутренние (эндогенные) шоки системы денежных отношений.

Как аналог этого можно рассматривать Великую депрессию 1929—1933 годов, исходной основой которой стал процесс демонетизации золота — отмена золотого стандарта денег и качественной перестройки на этой основе существовавших механизмов денежного обращения. До этого стабильность бумажных денег обеспечивалась фиксацией их золотого содержания, что, в свою очередь, гарантировало устойчивость валютных курсов. В период кризиса эта система разрушилась: сначала Англия (в то время — финансовый центр мира), а затем США, Франция, а также другие страны Запада вынуждены были отказаться от внутренней конвертации бумажных денег в золото. В итоге — функционировавшая в течение продолжительного периода система золотого стандарта оказалась подорванной.

Последствия для мировой экономики хорошо известны. Мир до этого не сталкивался с подобным: только в США разорилось более 130 тыс. фирм. Практически каждый четвертый американец лишился работы. В целом в западной экономике промышленное производство сократилось на 46%, а внешний товарооборот — на 67%. Считается, что Великая депрессия отбросила страны Запада назад в промышленном развитии минимум на 20 лет.

И еще одна важная деталь: процесс качественной перестройки международной денежной системы оказался весьма продолжительным. Значительно укрепив в ходе Второй мировой войны свой экономический потенциал и сконцентрировав в своих закромах более 70% мировых централизованных золотозапасов, США сохранили конвертируемость доллара в золото для центральных банков других стран. Это гарантировало антиинфляционный иммунитет доллару и возможность монопольного выполнения в течение продолжительного времени американской денежной единицей функции мировых денег.

“Доллар так же хорош, как и золото; доллар — лучше золота” — таким стал основной постулат межгосударственных валютных отношений первых послевоенных десятилетий. И это был не только пропагандистский слоган Белого дома. Для тех лет это был достаточно дееспособный механизм взаимодействия валют, в котором эталоном стоимости выступало не непосредственно золото, а конвертируемый в золото американский доллар. И только под воздействием опять-таки резко обострившихся кризисных процессов в августе 1971 года президент Р.Никсон огласил чрезвычайные меры, суть которых состояла в полном отказе от золотого обеспечения доллара и в его официальной девальвации.

В итоге процесс качественной перестройки системы денежных отношений получил окончательное завершение. Фактически он длился почти 40 лет — столь продолжительным оказался период перехода от золотовалютного к бумажно-денежному стандарту.

Новая конфигурация международных валютных отношений, в которой деньги, утратив свою товарную основу, де-факто стали виртуальными деньгами, а механизмы твердых курсовых соотношений трансформировались в систему “плавающих (ежедневно изменяющихся) валютных курсов”, официально вступила в действие в апреле 1978 года. Я далек от того, чтобы оценивать дееспособность этой системы лишь в негативном контексте. Она имеет, без сомнений, определенные преимущества перед системой золотого стандарта — является менее дорогой и более динамичной, что соответствует логике ускоряющейся экономики. Но весьма ощутимыми оказались и ее недостатки.

Нынешний мировой финансовый кризис в своей исходной основе отражает эти недостатки, он порожден ими. Эта констатация очень важна: при обосновании логики алгоритмов нынешней антикризисной политики нужно отталкиваться прежде всего от этого. Последствия ошибок могут оказаться непредсказуемыми.

Истоки кризиса

Теперь непосредственно по сути проблемы. Каковы истоки нынешнего кризиса? У всех на слуху американская ипотека. Кризис начал свое шествие с банкротств ипотечных банков. Это действительно так. Но правомерно ли считать это обстоятельство исходной основой кризиса? Такая позиция представляется весьма примитивной.

Ипотека — атрибут реальной экономики, важная составляющая потребительского общества, инвестиционного спроса, внутреннего рынка. В этом контексте ипотечная эмиссия — это не самая плохая по своим качественным характеристикам эмиссия. По итогам 2007 года ипотечный долг в США достиг 100% ВВП. Это — 12—13 трлн. долл. В Великобритании — 135% ВВП. Много это или мало — вопрос к кризису не имеет прямого отношения. Все это эмиссия под реальные ценности. Не самой плохой является и нефтедолларовая эмиссия. Мировая валютная система рушится не из-за этого.

Я предлагаю посмотреть на эту проблему в несколько ином сопоставлении: 12—13 трлн. долл. — американский ипотечный долг и почти 2 трлн. долл. — ежедневный объем операций на мировом валютном рынке. Что это за операции? Согласно экспертным оценкам, всего лишь 5—7% их общей суммы связаны с реальной экономикой, а все остальное — спекулятивные трансакции. Их потоки ускорялись в последнее время темпами в 15—20% в год. Банки начали все в большей степени превращаться в институты обслуживания спекулятивных потоков.

По существующим оценкам, в структуре “глобальной ликвидности” коммерческих банков доля “сильных денег”, которые создаются центральными банками, составляет всего 1,0%. Все остальное — так называемые near money (“почти деньги”). Истоки кризиса необходимо искать в этих параметрах — в пропорциях, которые характеризуют сложившуюся в последние десятилетия структуру денег, соотношение полноценных и “квазиденег”.

Важно учитывать и другое: в ситуации, о которой идет речь, деформируются связи между деньгами и частной собственностью. Частная собственность требует стабильных денег. В финансовой системе, где более 95% трансакций являются спекулятивными, частная собственность теряет свою функциональную определенность, наполняется виртуальным содержанием. Сегодня это понятие стало модным, но никто толком не знает главного — кто является субъектом такой собственности.

Перечень подобных проблем можно продолжить. Вывод очевиден: денежная система, допускающая эскалацию подобных процессов, не может не считаться больной системой. Кризис — подтверждение сказанного. Но кризис — это всегда запаздывающий лекарь. Кризис — констатация того, что лечение больной системы уже не может быть консервативным.

Кризис — это вынужденное хирургическое вмешательство. Выживет ли пациент? — этого сегодня никто не знает. Скальпель ввели. Но никому толком еще не ведомо, что нужно удалять. Разобраться необходимо в первую очередь в этом.

В поисках рецептов лечения

Вопрос “как помогать больному?” имеет два аспекта. Пользуясь традиционной лексикой, назовем их тактическим и стратегическим. С тактическими решениями определиться проще. Грубейшей ошибкой в этом смысле представляются попытки “огосударствления банков”. Имею в виду не только постсоциалистическую реальность, где подобные “новации” особо опасны не только в экономическом, но и в сугубо психологическом плане, политическом аспекте. Идеология национализации является несостоятельной и для стран Запада: банки по своей природе — институт коммерческой деятельности. Это всем известно.

Рынок посмеялся над близорукими политиками, предложившими подобную рецептуру: сотни миллиардов долларов, потраченные на “огосударствление”, придали лишь большую уверенность “дядюшке-кризису”. И дело здесь даже не в том, что речь идет о “подарках за чужой счет” и о том, что в условиях кризиса необходимо помогать экономике как можно быстрее очиститься от неэффективных игроков. Проблема в другом.

Любой первокурсник экономического вуза знает, что во время кризиса нужно стимулировать всеми возможными, в том числе фискальными, механизмами инвестиционный спрос. Это кейнсианство, к классическим истокам которого мы вновь возвращаемся. В условиях стабильности все вращается вокруг принципа “денег не хватает”. Для условий кризиса Дж.Кейнс предложил противоположную модель экономической политики. Ее кредо — “денег хватает”. Это более сложная игра, но она, в соответствующих условиях, безальтернативна.

На сей счет имеется достаточно горький опыт. Считается доказанным то, что одним из факторов, существенно обострившим кризис 1929—1933 годов, стала ошибочная политика “дорогих денег”, проводимая Федеральной резервной системой США. В первые годы кризиса предложение денег сократилось на 35,2%, что существенно углубило остроту денежного голода и кризиса неплатежей.

По каким правилам осуществляется политика “денег хватает”? Ответ — в самом названии основного произведения Дж.Кейнса “Общая теория занятости, процента и денег”. В нем все сказано: стимулировать занятость (читай — реальную экономику) с помощью эмиссионных денег через механизмы низкого процента.

Сколько может быть предложено таких денег? У Дж.Кейнса принцип “денег хватает” связан с логикой “эффективного спроса”. Считается, что в теории антикризисной политики положение об эффективном спросе является ключевым: параметры неинфляционной эмиссии определяются эффективным спросом. Сейчас об этом никто и не вспоминает.

Направленность такой эмиссии — инвестиционные проекты. В США в 1930-е годы — это проекты дорожного строительства. Основная сеть автобанов была введена в действие посредством соответствующих механизмов именно в те годы. На их основе была решена наиболее острая социальная проблема кризиса — проблема занятости.

Конечно, нынешняя ситуация представляется более сложной. Но принципы антикризисной политики, скорее всего, должны основываться на постулате: наиболее опасная проблема кризиса — проблема массовой безработицы — может и должна решаться посредством реализации подобных механизмов.

В Украине в силу известных обстоятельств проблема безработицы особо значима. Она может оказаться катастрофической. Антикризисная политика должна фокусироваться в первую очередь на упреждении этой опасности. Для этого необходимо придать осуществляемому ныне рефинансированию коммерческих банков целевую направленность.

Одновременно необходимо существенно снизить учетную ставку. В США только в последнее время ставка рефинансирования уменьшилась с 5,25 до 1,5%. Мы должны принимать во внимание и специфику нынешней ценовой динамики — усиливающиеся в мире дефляционные тенденции. Для кризиса перепроизводства — это типичное явление. Политика “дешевых денег” должна корреспондироваться и с этими тенденциями.

Теперь о контурах стратегии, о перспективных линиях трансформаций, о долгосрочном тренде измерений, касающихся структуры и принципов непосредственно денежной сферы. Н.Саркози, видимо, поспешил, заявив, что международную денежную систему необходимо реформировать таким образом, чтобы найти “золотую середину” между фиксированными и свободными курсами обмена основных валют. Я не возражаю против этого, но логика “перспективы” требует более основательных подходов. Политикам в эту сферу пока еще рано вмешиваться. Пусть выскажутся по этому поводу в первую очередь специалисты.

Методологический ключ решения этого вопроса представляется очевидным: логика трансформаций денежной системы и логика глобальных трансформаций должны корреспондироваться друг с другом. Но и эта взаимозависимость оказывается не столь уж прозрачной. Сокровенный вопрос — в каком направлении движется мир? Если в сторону дальнейшего углубления универсальной глобализации, то тогда президент Франции прав: реанимация (естественно, на новой основе) фиксированных курсов и соответственно — принципов золотого стандарта может рассматриваться в качестве определяющей траектории возможной реконструкции существующей денежной системы, ее институциональной архитектуры.

Но все дело в том, что углубляющаяся универсализация — это принцип индустриальной эпохи, эпохи, которая покидает нас, уходит в прошлое. В 2000 году вышла в свет книга английского экономиста Э.Рагмана “Конец глобализации”. Речь идет о конце глобализации индустриальной. Современная эпоха — это иное, это движение на противоположных курсах — централизации и децентрализации, где доминантой становится траектория усиливающейся самодостаточности соответствующих субъектов.

У И.Валлерстайна это “конец знакомого мира”. Новый мир у Э.Тоффлера — это “эпоха десинхронизации”; у Д.Белла — “эпоха разобщенности”, у Ф.Фукуямы — “конец иерархии”, это мир не как однородная масса, а как “горсть песка”. В моем понимании, все это — конец принципов евроцентризма. Н.Саркози, очевидно, очень трудно согласиться именно с этим, по сути ключевым в определении логики реформ, положением.

Что следует из этих определений? Следует очевидное: децентрализации глобальной экономики должна соответствовать логика децентрализации мировой денежной системы. Понимаю, что это звучит сегодня парадоксально. Однако новое всегда парадоксально. Подлинная наука также парадоксальна. Именно поэтому ученые всегда и воспринимаются как “смешные”. Но это отступление.

Совсем недавно на прилавках киевских магазинов появилась книга известного специалиста в области финансов Б.Лиетара “Будущее денег”, в которой можно прочесть очень много интересного по сути поставленной проблемы. Речь идет не только об углубляющейся горизонтальной регионализации денежной системы — формировании относительно обособленных центров влияния (зоны доллара, евро, юаня, возможно, и российского рубля). Об этом было много сказано и раньше. Б.Лиетар акцентирует не на горизонтальной, а на вертикальной многослойности. В его конструкции денежная система — это деньги глобального, регионального, национального, корпоративного и местного уровней. Проблема “денег достаточно” корреспондируется в первую очередь с их вертикальной многослойностью.

Конечно, в этом процессе очень много еще неосмысленного. Но здесь присутствует и принципиально значимое. Деньги, по большому счету, это эквивалент (эталон) ценности (стоимости). В уходящей индустриальной эпохе “ценность” унифицирована. Она — основа обмена. Новая эпоха — это эпоха индивидуализации ценностных определений. Движение в сторону многослойности денег должно определяться, как мне представляется, в первую очередь этим.

В свое время я писал о формировании функциональных форм денег. По сути, Б.Лиетар поднимает эту же проблему. Сегодня денежная единица соединяет в себе функции меры стоимости и средства обмена. Она же реализуется и в качестве механизма накопления. Логика многослойной трансформации денежной системы корреспондируется с обособлением функций денег, размежеванием в первую очередь денег в роли инструмента накопления и средства обмена и одновременно — формированием эффективных механизмов их устойчивости, функционального взаимодействия.

Все понимают, насколько это важно. Перечень подобных трансформаций можно продолжить. Очень хотелось бы, чтобы они воспринимались не только в сугубо академическом контексте. Их хотя бы каким-то образом должны учитывать и те, кто будет принимать решения о нынешней “фундаментальной реконструкции денежной системы”. Я имею в виду лидеров “большой двадцатки” (G-20), которым на встрече в Вашингтоне уже на будущей неделе (15 ноября) предстоит согласовать (как это задекларировано) новую стратегию регулирования денежной системы.

В заключение хочу привлечь внимание к следующему: в теории денег разграничивают понятия “деньги как деньги” и “деньги как капитал”. В хорошую погоду можно и не знать, что такое “деньги как деньги”. В хорошую погоду это и не столь важно. У нас много серьезных специалистов (в первую очередь банкиров), которые глубоко разбираются в том, как реализуются деньги, приносящие капитал.

В условиях кризиса ситуация меняется: знания того, что такое “деньги как капитал”, оказываются недостаточными. Нужно основательно разбираться и в том, что такое “деньги как деньги”. Особенно важно, чтобы подобными знаниями обладали лица, принимающие управленческие в сфере денежных отношений решения.

В книге М.Фридмана “Монетарная история США 1867—1960” (книга написана в соавторстве с А.Шварц) аргументируется очень важная мысль, которая актуальна и сегодня. Существенные перемены в денежной системе, отмечает нобелевский лауреат, никогда не совершаются до появления негативных результатов, а всегда после, когда их на то обязывает уже грянувший кризис. Но в таких условиях направление перемен зависит не от экономической целесообразности, а от политической конъюнктуры. Хотелось бы, чтобы отмеченное одним из патриархов теории денег учитывалось и в наши дни.

Анатолий ГАЛЬЧИНСКИЙ

(профессор, главный научный сотрудник Института мировой экономики и международных отношений)