Необъявленная война

“Мой сын! Верните мне сына! Там мой сын, понимаете?” — пытаясь прорваться сквозь оцепление, кричит пожилой мужчина. В его голосе — мольба, боль и отчаяние. “Коля, пойдем”, — сквозь слезы выдавливает его жена, трогая мужа за рукав. “Пусть вернут мне сына, тогда я отсюда уползу! Наш сын, единственный, умер там за подачку, за три тысячи гривен!” — снова срывается в крик отец погибшего шахтера Николай Ищенко.

Вокруг него уже хлопочут две девушки в форме МЧС и бейджиками с надписью “Психолог”. “Может, он еще жив”, — пытается успокоить его одна из них. На этот раз Николай Ищен­ко отвечает совсем тихо: “Я сам двадцать лет проработал в шахте. И я знаю, что живых там нет…”. Врачи уводят его под руки, а все оказавшиеся в этот момент перед административным зданием шахты имени Засядько стараются отвести взгляд. По­тому что каждый, кто посмотрит в эти глаза, поймет: это я, только я и никто другой виноват в том, что 28-летний Роман Ищен­ко никогда не поднимется на поверхность, не вернется к жене, родителям и маленькому сыну…

“Я ведь только на прошлой неделе оттуда уволился, с седьмого участка. На пенсию ушел. Я сегодня должен был ребятам “выставиться” за свой уход. Кому я теперь “выставлюсь”? — слезы текут по щекам старого шахтера, но он этого, кажется, даже не замечает…

Подземный взрыв метана на шахте имени Засядько в Донецке унес жизни ста человек. Установлен трагический рекорд — самая крупная авария за последние десять лет. Взрыв произошел на глубине 1250 метров. Начался пожар. Теперь подземелье будет гореть, говорят специалисты, от двух месяцев до полугода, благо гореть есть чему — уголь и метан в огромных количествах.

Донецкая шахта имени За­сядько — самая “смертоносная” в Украине. До трагедии 18 ноября здесь произошли четыре крупные аварии, в результате которых погибли около 140 горняков.

После нынешней аварии, сообщают информированные источники, может лишиться своей власти над предприятием председатель Совета арендаторов (читай — собственник) шахты 74-летний Ефим Звягильский, народный депутат от ПР и один из самых авторитетных представителей группы, называемой “старые донецкие”. Многие родственники погибших винят в случившемся его лично, что может быть использовано как повод передачи шахты другим собственникам. В своеобразном кулуарном рейтинге “других” с большим отрывом лидирует еще один “бело-синий” нардеп, “хозяин Донбасса” Ринат Ахметов. Не исключено, что после этой аварии шахта пройдет наконец полноценную приватизацию и будет интегрирована в горно-металлургический комплекс принадлежащей Ахметову компании SCM. Другие кандидатуры всерьез не рассматриваются, считается, что в данный момент конкурировать с Ахметовым не может никто. В этом же контексте рассматривают противоречивые заявления о возможном закрытии или консервации шахты.

На закрытие шахты, скорее всего, не решатся. Хотя бы потому, что нет быстрого и эффективного решения проблемы социальной адаптации и перепрофилирования шести тысяч работников предприятия. Шахтер — профессия не только опасная, но и редкая. Работать на менее глубокие, тем паче — государственные, шахты местные горняки, скорее всего, не пойдут — заработки не те. Сегодня заработок “добытчика” на Засядько составляет, по официальной статистике, 2788 грн. — почти двое больше средней зарплаты по области.

Закрытие шахты, кроме того, повлечет за собой цепочку довольно серьезных потрясений во всей экономической системе региона. Из сложившейся системы выпадет поставщик дефицитной продукции, крупный работодатель и налогоплательщик — важное звено цепочки “уголь—кокс—металл”. Поэтому потенциальная смена собственника, по всей видимости, — событие гораздо более вероятное. Максимальный технологический компромисс, на который может пойти руководство предприятия, — прекратит работы на километровых глубинах и займется горизонтальной отработкой пластов на более высоких горизонтах.

Поможет ли все это пресечь череду аварий, неизвестно. Пока чиновники, отвечающие за безопасность горных работ, дуют на воду, обжегшись на молоке. Сразу же после трагедии были остановлены девять других шахт, где как-то вдруг обнаружились нарушения техники безопасности.

К сожалению, только трагедии такого масштаба вынуждают власть и собственников предприятий обратить внимание на проблемы безопасности труда. Все остальное время и те, и другие гонятся только за показателями роста производства: одни — чтобы тут же приписать экономические достижения “своему чуткому руководству”, другие — банально “срубить” денег. Новоис­печенные украинские капиталисты никогда особо не стремились вкладывать средства в системы безопасности. На государственных же предприятиях терпеливо ждали милостей, соответственно, от государства, а на все претензии надзорных и контролирующих органов отвечали, что денег не выделено. “А план ты за меня давать будешь?” — по старой “совковой” привычке орут директора шахт на инспекторов. Инспекторы пытаются выполнить свои обязанности стражей закона об охране труда как могут. В угольной отрасли Госпромгорнадзор Донецкого горного округа ежемесячно выносит около двух тысяч предписаний о приостановке отдельных подразделений шахт до устранения выявленных нарушений. В 2007 году в прокуратуре Донецкой области возбуждено 69 уголовных дел по поводу халатности руководителей в вопросах охраны труда.

Несмотря на все эти меры, в Донецкой области гибель рабочих на производстве давно стала привычным явлением. Слишком привычным. Пугающим своей обыденностью. Когда по улице идет длинная похоронная процессия, иногда можно увидеть, как один прохожий в ответ на вопросительный взгляд приятеля мимоходом бросает вслед: “Взрыв на шахте был”. В ответ — равнодушный кивок, изредка уточняющий вопрос: “Где?”. После ответа — еще более безразличная констатация факта: “Опять…”. Так относились к смерти в блокадном Ленинграде или немецком концлагере — привыкли, человек ко всему привыкает. Но тогда была война, а сейчас-то вроде бы мирное время?

Тогда откуда этот странный и ужасающий фатализм? В Донбассе есть свои местные фольклорные традиции, и все они довольно мрачны. Шахтеры, уходя из дому, на всякий случай прощаются с семьей. А глубину своих шахт горняки обычно обозначают, например, так: “Были мы сегодня… на восемьсот метров ниже покойников”. Иногда это не просто фигура речи — на шахте Засядько над участком, где чаще всего происходят аварии, и вправду находится кладбище…

Наверное, это действительно война. Свои капиталы владельцы промышленных предприятий покупают жизнями рабочих. А работяги каждый день ходят по краю пропасти и ведут свою битву за благосостояние своей семьи. И хотя эта война официально не объявлялась, она идет по всем правилам — с потерями, похоронками, слезами матерей и закрытыми гробами после самых страшных аварий.

Донецкая область по-прежнему уверенно лидирует среди всех регионов Украины по количеству несчастных случаев со смертельным исходом на производстве. В 2007 году на предприятиях региона погибли 175 человек (данные — без учета погибших в результате аварии на шахте имени Засядько). Каждый пятый погибший на производстве украинец — из Донбасса. В прошлом году на здешних заводах и шахтах погибли 177 человек.

Такие шахты, как Засядько, поделился в беседе с корреспондентом “ЗН” начальник территориального управления Госпромгорнадзора в Донецкой области Николай Малеев, инспекторы вообще называют “мечеными”. Что ни делай, как ни укрепляй безопасность труда — все равно авария за аварией.

Впрочем, как учили во времена научного атеизма, у любой мистики есть, как правило, вполне рациональное объяснение. Специалисты Госпромгорнадзора уверяют: в 99 случаях из 100 причиной несчастного случая на производстве становится человеческий фактор.

К примеру, наиболее распространенное объяснение аварий на шахтах — аномальные газодинамические явления. Однако эта ано­малия — с человеческим лицом. Еще после прошлогодней аварии на Засядько, когда выброс метана оказался полной неожиданностью и для персонала, и для автоматических систем контроля пылегазового режима, ученые предупредили: на глубине свыше километра украинская горная наука предсказать поведение пластов породы пока не может. “Чем глубже шахта, чем глубже мы заходим на добычу угля, тем больше тех процессов, которые не известны нашим ученым и нашим специалистам”, — признал и Андрей Клюев после трагедии 18 ноября. Такие анома­лии уже стали причиной несколь­ких аварий на других шахтах.

Мало кто вспоминает о том, что последние полноценные исследования в этой сфере проводились еще в 80-х годах прошлого века. Научных концепций горных работ на глубинах более километра нет, потому что в то время ни одна советская шахта так глубоко уголь не добывала. За последние 10 лет около тридцати шахт перешагнули этот рубеж, и теперь работа горняков превратилась в лотерею: выигрыш — жизнь, проигрыш — смерть, розыгрыш — ежедневно. И это тоже “человеческий фактор”: люди, представляющие государство, тратят огромные средства на ликвидацию последствий аварий и выплаты пострадавшим (на Засядько, по предварительным данным, каждая семья получит около полумиллиона гривен), но не желает финансировать научные исследования, которые помогут эти аварии предотвратить. Сейчас в Академии наук Украины нет ни одного академика, который занимался бы этой проблемой.

 Но это не помогло, потому что на таких глубинах действуют другие законы, не изученные и потому опасные вдвойне. Та же шахта Засядько вкладывает в безопасность беспрецедентные средства. Общую стоимость программы дегазации шахты и утилизации метана в качестве топлива для когенерационных установок оценивали изначально в 700 млн. грн. Сейчас эта программа успешно выполняется, и 12 установок производят электроэнергию на метане, обеспечивая 70% потребностей предприятия в электричестве. В рамках Киотского протокола зарубежные покупатели квот на атмосферные выбросы обязались поставить дегазационного оборудования еще на 2,5 млн. евро. И вот злая насмешка судьбы: по предварительным выводам комиссии, именно при бурении дегазационной скважины произошел взрыв. Значит, были еще какие-то факторы, не известные и не учтенные в штатных методиках безопасности горных работ. Отсутствие сухой, строгой и точной научной информации о “жизни” породных пластов на таких глубинах нивелировало огромные вложения в охрану труда. Конечно, по логике, шахтеры не должны были первыми лезть на километровую глубину, пусть бы сначала пару-тройку лет поработали ученые… Но кто слышит голос здравого смысла в погоне за заработком?

Больше всех виноват в авариях на шахтах, наверное, все же тот, кто придумал оплачивать труд работников углепрома в зависимости от объема добычи. Именно эта зависимость вынуждает горняков сознательно нарушать правила техники безопасности, чтобы выполнить “горящий” план. Изобретательные шахтеры могут обмануть любую контрольно-измерительную и управляющую аппаратуру. Они сами охотно делятся секретами мастерства: если на датчик контроля концентрации метана (“газоанализатор”) набросить мокрую тряпку или ватник, чувствительность прибора снизится. Отдельные умельцы могут с помощью сноровки, подручных средств и такой-то матери перенастроить прибор, увеличив предельные параметры на порядок. “Иначе неудобно — только начали долбить, а тут раз — датчик сработал, и отрубило все. Там же автоматика кругом. Надо проводить дегазацию. А без плана заработки никакие: есть же разница — две “штуки” или три?” — объяснял нашему журналисту пожелавший остаться неназванным горняк с шахты имени Засядько.

Самый подлый “человеческий фактор” состоит в том, что все вышеперечисленное скрывается, маскируется и покрывается. Например, 24 мая 1999 года на шахте им. Засядько произошел взрыв метана. Погибли 50 человек, 49 получили ранения. Официальная версия — взрыв спровоцировало короткое замыкание в двигателе электровоза. Геннадий Арюков был одним из пострадавших в той аварии. “Я лежал в реанимации в больнице Калинина. Мне привезли телевизор, там показывали взрыв на шахте, работу правительственной комиссии. И говорили, что взорвался электровоз в лаве. Как мог взорваться электровоз? Я был звеньевым на том участке, мне сказали поставить электровоз… Он там как стоял, так и стоял. Мне интересно, кто-нибудь когда-нибудь ответит за то, что взрыв был? Списали на электровоз…”, — рассказал он нашему корреспонденту.

Другие горняки говорят, что засекречивание истинной причины аварии — обычная практика. Это на корабле за все отвечает капитан, а при авариях на производстве — либо виноватых нет, либо назначают “стрелочника” из младшего руководящего состава. В конце октября ММК имени Ильича попался на несанкционированном сбросе стоков из цеха шлакопереработки в реку Кальчик. “После выброса вода в реке изменила цвет на бело-зеленый и приобрела резкий запах сероводорода, а на поверхность всплыло большое количество рыбы с признаками удушья”, — процитировал протокол своих инспекторов начальник экологической инспекции Донецкой области Анатолий Яцков. Природоохранная прокуратура “дотянулась” лишь до заместителя начальника цеха, который теоретически может быть привлечен к ответственности. Но как-то слабо верится, что в реку гадили без команды или хотя бы молчаливого согласия первых руководителей комбината…

Трагедия на шахте Засядько стала прямым следствием накопления “критической массы” недоработок в сфере промышленной и техногенной безопасности.

Техногенная нагрузка в Донецкой области — самая высокая в Европе. Промышленность — это не только сверхприбыли, но и, с точки зрения техногенной и экологической безопасности, потенциальная “бочка с порохом”. Всего в регионе ежегодно в атмосферу выбрасывается, по данным экологической инспекции, 1,9 млн. тонн вредных веществ. Первенство в загрязнении воздуха держат металлурги и угольщики — по 29% в общей структуре выбросов. В Мариуполе, Донецке, Макеевке и Енакиево расположены крупные металлургические заводы. При этом особой заботы о безопасности жителей окружающих территорий руководители метгигантов не проявляют: в Енакиево уже семь лет строят обещанный электрофильтр для очистки выбросов, а пока жители родного города Виктора Януковича “любуются” разноцветными облаками из труб завода. ММК имени Ильича (Мариуполь) и ММК имени Ки­рова (Макеевка) свои фильтры не меняли уже пять лет. “Донецк­сталь” (Донецкий металлургический завод) так и не выполнил своих обещаний построить электроплавильную печь вместо мартеновской.

На вопрос, где наиболее высокая вероятность возникновения очередной техногенной катастрофы, специалисты по промбезопасности обреченно отвечают: да где угодно. Жизнь и здоровье людей постоянно находятся под угрозой. В этот раз пострадали шахтеры. А потом? Жиль­цы дома, стоящего над заброшенной шахтной подработкой (в Донбассе уже были прецеденты, когда многоэтажки в считанные минуты рассыпались как карточный домик)? Астматики, которым не повезло оказаться возле металлургического комбината в момент выброса при выключенном фильтре? Спросите врачей “скорой помощи” из Енакиево, что чувствуют люди с болезнями дыхательных путей во время выброса с ЕМЗ… Кто угодно, где угодно, когда угодно может стать жертвой “родной” промышленности. И так будет до тех пор, пока не прекратится эта необъявленная война.

Евгений ШИБАЛОВ