Теряет ли свое значение военная мощь?

Станет ли военная мощь менее важной в грядущие десятилетия? Это верно, что число широкомасштабных войн между государствами продолжает снижаться, и возникновение войны между продвинутыми демократиями маловероятно по многим причинам. Но, как сказал Барак Обама, принимая Нобелевскую премию Мира в 2009 году: “Мы должны начать с признания горькой правды о том, что нам не искоренить вооруженные конфликты в течение наших жизней. Настанут времена, когда нации — действуя порознь или сообща — поймут, что применение силы не только необходимо, но и морально оправдано”.

Когда люди говорят о военной мощи, они склонны мыслить в терминах тех ресурсов, что лежат в основе применения жесткой военной силы и угрозы применения силы — солдаты, танки, самолеты, корабли и так далее. В конце концов, в критической ситуации такие военные ресурсы имеют значение. Наполеон сказал знаменитую фразу: “Бог на стороне больших батальонов”, а Мао Цзэдун заявлял: “Винтовка рождает власть”.

В сегодняшнем мире, однако, существует куда больше военных ресурсов, чем винтовки и батальоны, и куда более жесткая стратегия, чем боевые действия или угроза применения силы. Военная мощь также используется для обеспечения защиты союзников и помощи друзьям. Такое ненасильственное использование военных ресурсов может быть важным источником тактики мягкой силы в выработке повестки переговоров, понуждении других правительств и завоевании поддержки в мировой политике.

Даже размышляя только о боевых действиях и угрозах, многие аналитики фокусируются исключительно на межгосударственных войнах и сосредотачиваются на солдатах и униформе, организованных и оснащенных государством формальных воинских подразделениях. Но в XXI веке большинство “войн” происходят внутри государств, а не между государствами, и большинство воюющих не носят униформу. Из 226 значительных вооруженных конфликтов в период между 1945 и 2002 годами менее половины в 50-х годах происходили между государствами и вооруженными группами. До 90-х годов такие конфликты были доминирующей формой.

Конечно, гражданские войны и нерегулярные воинские формирования не новы, также как не всегда соблюдаются и традиционные законы войны. Что действительно ново, так это увеличение нерегулярных боевых действий и технологические изменения, которые вкладывают постоянно возрастающую разрушительную силу в руки маленьких групп, которые в былые времена заплатили бы немалую цену за массивное разрушение. И теперь технологии принесли новое измерение в способы ведения войны: перспективы кибератак, с помощью которых противник — государство или не государство — может причинить чудовищные физические разрушения (или угрожать сделать это) без армии, которая физически пересекает границу другого государства.

Войн и насилия, быть может, становится меньше, но они не искоренены. Вместо этого применение силы принимает новые формы. Военные теоретики сегодня пишут о “четвертом поколении способов ведения войны”, в которых иногда отсутствует понятия “фронт” и “поле боя”; более того, различие между гражданским и военным может стираться.

Первое поколение современных войн отражало тактику шеренги и колонны времен Французской революции. Второе поколение полагалось на многочисленную огневую мощь и достигло кульминации во время Первой мировой войны; его девизом было “Артиллерия подавляет, а пехота занимает”. Третье поколение произошло от тактики, разработанной немцами для преодоления тупиковой ситуации позиционной войны в 1918 году и усовершенствованной в тактике Блицкрига, позволившей разбить более крупные французские и британские танковые силы при завоевании Франции в 1940 году.

Эти перемены были результатом новых идей и технологий. То же самое верно и в отношении сегодняшнего четвертого поколения современной войны, которое фокусируется на вражеском обществе и политической воле сражаться.

Вооруженные группы рассматривают конфликт как континуум нерегулярных политических и насильственных действий на протяжении длительного периода, которые призваны обеспечить контроль над местным населением. Они извлекают выгоду из того факта, что множеству слабых государств недостает легитимности и способности эффективно контролировать собственную территорию. Результатом становится то, что генерал Руперт Смит, бывший британский командующий в Северной Ирландии и на Балканах, назвал “война среди людей”. В таких гибридных войнах обычные и нерегулярные войска, гражданские и военные лица, физическое разрушение и информационная война тесно переплетены.

Даже если перспектива или угроза использования силы между государствами и стала менее вероятной, она все же будет сохраняться, и это именно те ситуации, которые склоняют здравомыслящие субъекты к приобретению дорогостоящих гарантий. И Соединенные Штаты, вероятно, станут крупнейшим гарантом безопасности.

Это ведет к пересмотру роли военной силы в мировой политике. Военная мощь остается важной, потому что она структурирует мировую политику. Это верно, что во многих отношениях и вопросах для государств становится все более трудно и дорого использовать военную силу. Но тот факт, что военная мощь не всегда достаточна в отдельных ситуациях, не означает, что она утратила способность структурировать ожидания и формировать политические расчеты.

Рынки и экономическое могущество опираются на политические структуры: в условиях хаоса большой политической неопределенности рынки рухнут. Политические структуры, в свою очередь, базируются на нормах и общественных институтах, а также на управлении властью, основанной на принуждении. Упорядоченное современное государство определяется законностью применения силы, которая позволяет функционировать внутреннему рынку.

На международном уровне, где порядка меньше, остающийся вопрос о применении сил принуждения, даже при малой вероятности, может иметь большое значение. Военная сила, вместе с нормами и общественными институтами, помогает обеспечить минимальную степень порядка.

Образно выражаясь, военная мощь обеспечивает ту степень безопасности, которая важна для политического и экономического порядка, как кислород для дыхания: пока он есть, его не замечаешь. Но как только его начинает не хватать, все остальное отходит на второй план.

В этом смысле роль военной силы в структурировании мировой политики, вероятно, сохранится и в XXI веке. Военная мощь не будет иметь для государств той полезности, которую она имела в XIX веке, но она останется ключевым компонентом силы в мировой политике.

Джозеф С. НАЙ — бывший помощник министра обороны США, сейчас профессор в Гарвардском университете