Революция сверху, снизу и сбоку

Более того, модернизационный ресурс нации во многом благодаря чудовищному коммунистическому эксперименту, отнявшему у России почти весь ХХ век и миллионы жизней, крайней мал. В России почти нет самих субъектов модернизации.

Введенная президентом России в политическую повестку тема модернизации сопровождалась у него почти революционной по нынешним временам мечтой: в статье “Россия, вперед!” он, не называя, впрочем, сроков, по сути, обозначил необходимость замены суверенной демократии демократией состязательной. При этом общий контекст рассуждений российской власти относительно модернизации сугубо эволюционный. Все надо делать медленно и осторожно во избежание революционных потрясений.

Но такая замена — с реальной многопартийностью, свободой СМИ, формированием правительства и выдвижением кандидатов в президенты ответственными партиями, а не в ходе закулисного торга надпартийной правящей верхушки — сама по себе выглядит революционным потрясением основ. Притом что без нее никакой модернизации не получится.

Дмитрий Медведев пока, прямо скажем, не очень похож на революционера сверху.

Он публично заявляет, что ему “комфортно” работать с Путиным (как-никак 17 лет вместе, немногие супружеские пары могут похвастать таким стажем в наши эмансипированные времена). За полтора года президентства он не принял ни одного политического решения, которое противоречило бы путинской эпохе и путинскому стилю. В конце концов, он вообще является президентом по доверенности, поставленным Путиным и его окружением. Поэтому любое его самостоятельное антипутинское действие будет прямым нарушением “корпоративной этики”, того негласного кодекса поведения, который властная корпорация до сих пор ценит куда выше здравого смысла или интересов страны.

Проблема в том, что тоталитарные и авторитарные режимы в современном мире в принципе не способны создавать инновации — в лучшем случае они могут служить источником дешевой рабочей силы и местами размещения экологически вредных производств. Степень глобализации экономики, информации, науки, технологий такова, что закрытые режимы могут в лучшем случае копировать чужие образцы с опозданием или продолжать раз за разом “открывать велосипед”. Иными словами, ни в одной стране с инновационной экономикой сегодня нет “национального пути развития” в политическом смысле. Это совершенно схожие в базовых принципах демократические государства без единого исключения.

Любимый многими российскими чиновниками и обывателями китайский пример тут не действует. Китай не создает инноваций, а его бурное развитие идет только там, где высочайшей волей дана относительная экономическая свобода, — в особой зоне Шэньчжэнь или в Шанхае, а не в славной чаем и кухней провинции Сычуань.

В России же до сих пор спор между национальной спецификой и универсальными принципами политического устройства неизменно заканчивался победой национального. Даже в случае с петровской и сталинской квазимодернизациями, которые сопровождались традиционным для страны тотальным политическим насилием государства по отношению к населению и, в конечном счете, приводили к еще большему отставанию России от тех стран, где действовали универсальные экономические и политические свободы.

Именно поэтому модернизация у нас начнется не раньше, чем в сознании сначала элиты, а потом и подавляющего большинства населения победят универсальные демократические ценности.

Наша “суверенная демократия” на самом деле является фикцией ведь не только потому, что в России нет реальных партий, президент фактически назначается, а не выбирается и все политические решения принимаются узкой группой людей, из которых населению известны только фамилии Путин и Медведев. В России, что гораздо печальнее, вообще нет механизма развития государства. Путин построил режим, которые сознательно исключает активное участие граждан в жизни страны. Но без граждан модернизацию не проведешь: приказать изобрести, внедрить, продать и купить невозможно. Не нужна модернизация и элите: во-первых, она давно фактически живет на два дома (причем второй как раз на демократическом Западе, но не в Венесуэле или Иране), во-вторых, заточена на то, чтобы охранять нажитое, а не развивать страну.

Нынешний режим не может осуществить экономическую революцию, а страх политической почти одинаково силен в российском обществе и во власти: прежние “революции снизу” в России оборачивались кровью и еще большим ужесточением режима.

Так что революцию — если, конечно, российская власть действительно хочет видеть свою страну современной, комфортной, богатой, цивилизованной — придется делать со всех сторон. Сверху, снизу, сбоку. Если уж заводить демократию, то не так, чтобы сохранять у себя в руках “рубильник”, который в любой момент можно потянуть назад. Придется вовлекать народ в управление страной, забыв излюбленный аргумент даже вполне либеральной части провластной элиты о том, что народ у нас “изберет не тех”, перестать твердить мантру про “правительство — главного европейца в России”.

Конечно, к власти в случае появления в стране состязательной демократии могут прийти и отнюдь не модернизационные силы. Но без демократии никогда не придут и не появятся модернизационные. От бесконечного повторения клича “Россия, вперед!” никто никуда не двинется. Надо начинать само движение.

Семен НОВОПРУДСКИЙ