Последний из тамплиеров

Перефразируя применительно к России известное изречение, можно сказать так: “о чем бы с вами не говорили, с вами говорят о свободе”. Даже многочисленные споры об “утечке мозгов” и о том, нужно ли возвращать на родину уехавших ученых, в конечном итоге, сводятся все к тому же: могут ли ученые в России обрести ту свободу, которую они имеют на Западе?

Тезис о том, что человек может быть свободен даже в концлагере, на бытовом уровне воспринимается как нечто вроде евангельского “подставь левую щеку”: теоретически, ты можешь говорить и делать, что угодно, но кушать тоже хочется, а твои голодные дети и вовсе не виноваты. И настоящие идеалисты, обретшие внутреннюю свободу, воспринимаются как исключения, вроде пародийных христианских отшельников, питавшихся в пустыне акридами.

Между тем в ноябре этого года практически незамеченным прошел столетний юбилей одного российского ученого, который при жизни был именно таким исключением. Он не был ни святым, ни одиноким отшельником, но и не выставлял себя непризнанным гением. Да и не был им по сути: он почти свободно печатался и в стране, и за рубежом и успел основать целые направления в науке. Он не принадлежал к диссидентам и никогда не критиковал власть напрямую, занимал даже крупные посты “в системе”, хотя по глубине расхождений с той (и вообще любой) властью с ним мало кто мог сравниться даже из диссидентов.

Звали его Василий Васильевич Налимов.

Анархист и розенкрейцер

Родился Налимов в 1910 году в семье профессора-этнографа, выходца из народа коми. В 1930 году Налимов ушел из МГУ в знак протеста против травли интеллигенции. Такое могло бы совершиться за двадцать лет до этого, при царской власти, но в “год великого перелома”, когда “вся страна стояла на пороге великих свершений”!?

Разумеется, в 1937 он был арестован. Причем, в отличие от многих других, арестован по делу: он реально состоял в неправительственной (что по тем временам равносильно антиправительственной) организации. Только не падайте со стула: этой организацией был возрожденный спустя 6 веков после разгрома в 1314 году орден Тамплиеров. Ну ладно, снизим градус: это был кружок мистиков, считавших себя духовными наследниками рыцарей, тамплиеров и розенкрейцеров. В деталях пытался разобраться журналист Ярослав Голованов. На самом деле, в 1920—1930‑е всякие мистические представления были очень в моде: отголоски этих настроений мы видим в “Мастере и Маргарите”.

Парадокс состоит в том, что Налимов, как человек чрезвычайно цельный, никогда не отказывался от убеждений своей молодости. Вся его последующая деятельность (а он прожил 87 лет) очень логично вытекает из факта членства в “ордене Тамплиеров”. Столь же необычны и его политические воззрения: он сам относил себя к анархистам и наследникам почти забытого ныне А. А. Карелина. Это совсем не те канонические анархисты-террористы, что составили банду Махно; анархизм Налимова был глубоко продуманной и обоснованной концепцией. Но существенно, что он был не коммунистом-почвенником и не либералом-западником, а его путь лежал в стороне от этого надуманного выбора.

Советская власть его так никогда и не простила: в 1960 году он был реабилитирован, но не “за отсутствием состава преступления”, а всего только “за недоказанностью обвинения”. Расстрела он избежал чудом: его друзья и старшие товарищи погибли в недрах Гулага. Налимов отсидел, как положено, десять лет, и в конце 1940‑х оказался в ссылке работником заводской лаборатории Казахского металлургического завода в Темиртау. Эта работа определила многое в его биографии.

Нелегальная кафедра

В 1955 году он возвращается в Москву и устраивается на скромную должность младшего научного сотрудника ВИНИТИ. Он свободно владеет английским, немецким, французским (а также польским и арабским) и в курсе всех центральных событий в мировой науке. То, чем он занимался в ВИНИТИ, позднее получило название наукометрии и стало общим местом в науке: он разрабатывал и продвигал систему количественной оценки научных публикаций по их цитируемости.

Кандидатскую Налимов защитил на тему применения математической статистики в химическом анализе — тема еще со времен завода в Темиртау. Это опять новое направление, получившее название химической кибернетики.

В 1965 году Налимов становится заместителем Колмогорова в МГУ, руководителем одного из направлений межфакультетской Лаборатории статистических методов. Через десять лет, когда скончался ректор МГУ И. Г. Петровский, выяснилось, что лаборатория существовала нелегально: статус ее не укладывался в рамки существовавших структур. Но к тому времени Налимов уже занял должность профессора на кафедре теории вероятностей и математической статистики МГУ, который он когда-то так и не окончил.

Сам Налимов, невзирая на свои нетривиальные взгляды, в конце концов мог бы выдвинуться в ряды грандов советской науки. Колмогоров как-то отреагировал на его доклад: “В. В. ученый такого ранга, что может заниматься тем, чем хочет”. Незадача была в одном: Налимов без излишней демонстративности, но твердо отказывался вступать в партию, и в совокупности с сомнительным прошлым это мешало ему стать “своим” в советской системе. И хотя после отсидки у него больше не было с системой крупных конфликтов, его работы печатали, у него были ученики, обе стороны прекрасно знали о своей принципиальной несовместимости.

Налимов, разумеется, приветствовал новую демократическую Россию. Но в начале 1990-х, когда вся интеллигенция еще предпочитала видеть в западном обществе идеал для подражания, Налимов опубликовал остро критическую по отношению к Западу статью “На изломе культуры”, где в своем обычном бескомпромиссном стиле задает неудобные вопросы и делает коробящие либеральное ухо заявления: “Богатый Запад боится не только террористов, но и просто голодных людей из других стран. Они, как саранча, могут истребить все его благополучие”. Чуть далее он не останавливается перед тем, чтобы сравнить очереди перед посольствами с Гулагом, “но теперь уже с другой стороны”. “Так в современном государстве, будь то буржуазное или социалистическое, реализуется все то же феодальное право. Где же социально-политический прогресс?” — вопрошает Налимов.

Математика для йогов

Именно благодаря Налимову в советской прикладной науке твердо установился курс на применение расчетных методов, статистики. Он внедрял в головы химиков, биологов, металлургов, строителей представление, что цель исследования нужно стараться выразить количественно. И если это удается, то можно сэкономить огромное количество времени и получить результат, о котором точно известно, что он оптимальный. В 1980‑х годах планирование эксперимента стало обязательной частью всех таких диссертаций. Даже излишне, формально обязательной: автору этих строк самому приходилось читать лекции по планированию эксперимента в прикладных конторах, и он видел полное непонимание на лице слушателей.

Нельзя сказать, что Налимов не видел этого разрыва, но устранить его оказалось непросто, а потом уже и не очень нужно: пришли персональные ЭВМ, и вникать во всю эту математику стало уже и необязательно, специализированные программы делают за вас все сами.

Но все эти статистические методы и химические кибернетики были лишь следствием главной идеи Налимова: он предлагал полностью изменить само мышление, сделать его принципиально размытым, статистическим. Он говорил о том, что европейская наука детерминистична и аналитична: для нее чужеродно представление о целостной системе, не разложимой на части, она всегда будет считать вероятность просто мерой незнания, а не принципиальным свойством системы.

Налимов хотел отказаться от стремления языка науки к полному детерминизму, когда в идеале каждый знак представляет собой одно строго определенное понятие. Получив логически законченную систему понятий, нам не удастся создать в ней ничего нового.

Налимов был настоящим философом, хотя его никогда не признавали официальные философы из АН. И не по идеологическим причинам: просто круг его тем, и способы их изложения далеко выходили за рамки привычного стиля философов. Он легко переходит в своих текстах от древнеиндийской философии к математическим формулам, от теории информации к Евангелию, от Тютчева к технической кибернетике, от йогов к исследованиям своего отца в верованиях народа коми. Неудивительно, что его не считали своим ни философы, ни математики, ни, разумеется, советский истеблишмент. Колмогоров: “математики говорят, что Налимов оскорбляет их”.

Книги Налимова не устарели ни на йоту и не устареют еще долго. Тем технарям, кто хочет поближе ознакомиться со взглядами Налимова, я бы посоветовал “Вероятностную модель языка”, а гуманитариям, наверное — “Спонтанность сознания”. Гарантирую увлекательное интеллектуальное чтение, только не ждите от них готовых алгоритмов: Налимов больше поставил вопросов, чем дал ответов. Но когда-то знакомство с его трудами полностью изменило мой образ мышления: например, для меня уже давно нет проблемы в предпочтении капитализма коммунизму и наоборот: самого выбора, оказывается, делать не нужно.

Юрий РЕВИЧ