Виталий Загоруйко: “Пилот Топонарь в колонии женился на продавщице”

— Виталий Владимирович, как так получилось, что единственным крайним во всей этой истории остался только Владимир Топонарь?

— Он и есть главный виновник трагедии.

— А другие?

— Давайте вспомним события, предшествующие катастрофе. За несколько дней до нее на военном аэродроме в Озерном состоялся тренировочный полет. После посадки между Топонарем, Егоровым и Яцюком состоялся разговор. Обращаясь к пилотам, Яцюк, который, как и в Скныливе, был руководителем полетов, сказал: “Вы косую петлю с поворотом выполняете в сторону поднятого крыла, а у нас эту фигуру строевые летчики выполняют в сторону опущенного, так зрелищнее...”. Топонарь ответил: “Мне по барабану, я ас...”.

А 27 июля, когда он, выполнив бочку, вышел на косую петлю с поворотом, то, достигнув высоты 800—860 метров и находясь в боковом положении, он в течение 10 или 11 секунд решал, в какую же сторону повернуть самолет — опущенного или поднятого крыла... За это время он снизился примерно до 600 м. Ему с земли говорят: “Давай-давай, поворачивай...”. Это все подтверждается материалами дела и данными контроля. И тогда Топонарь решает делать поворот в сторону опущенного крыла, делая то, чего никогда в жизни не делал, и о чем постоянно говорили на суде. Когда он оказался в положении “вверх шасси”, сработала чисто водительская автоматика — вместо того, чтобы ручку управления отдать от себя, вывернув истребитель в горизонтальное положение, он потянул ее на себя. И самолет ушел в глубокое пике. Чтобы выйти из него, Топонарю не хватило высоты. Из-за этого и пошла вся дальнейшая чехарда.

Самолет цепляет сначала дерево, затем топливозаправщик, бьется крылом о рулежку... Затем выравнивается, летит на высоте всего около двух метров. Наверное, так бы он и ушел в чистое поле, ну, может, задев кого-то из зрителей, опалив кому-то волосы, струей кого-то повалило бы на бетонку. Но тут, к несчастью, не выдержали нервы у Егорова, второго пилота, и он дернул катапульту... А катапульта сначала выбрасывает командира и уж потом второго летчика... Огрубляя технические тонкости — катапульта, состоящая из мощнейшего пиропатрона, лупит реактивной струей в днище самолета, выбрасывая по очереди пилотов... И после этого никем не управляемый истребитель пошел на кувырок. Так, кувыркаясь, убивая, перемалывая людей, он сделал то, что сделал...

— Но почему четверо генералов, оказавшихся на скамье подсудимых, так ни за что и не ответили?

— Ситуация сопоставима с рядовым дорожно-транспортным происшествием, повлекшим тяжкие последствия. Разве судят тех, кто отправлял водителя в рейс, оформлял путевку, готовил машину? Разве судят директора автопарка, его зама по безопасности движения, главного инженера, диспетчера? А некоторые в процессе по “Скныливскому” делу требовали посадить всех — вплоть до министра обороны... Но никакого отношения к катастрофе, к тому, что позволил себе Топонарь, генералы не имели. Ни они, ни другие, кто привлекался к уголовной ответственности, даже предположить не могли, что Топонарь, называвший себя асом, совершит непоправимое...

— Вы к такому убеждению сами пришли или под давлением?

— Никто ко мне не подходил, не просил, не подсказывал и не приказывал, мол, этого надо посадить, а этого — оправдать. Никто.

— А Топонарь еще сидит или тихо отпущен на свободу?

— Насколько мне известно, он до сих пор находится в Зикрачах. Это колония-поселение для тех, кто совершил преступление по неосторожности. Например, те же водители, допустившие ДТП со смертельным исходом.

— Говорят, Топонарь там катается на роликовых коньках. Это нормально?

— Поселение — не та колония, где жесткий режим, строгие порядки.

— А что вам еще о Топонаре известно?

— Если не ошибаюсь, развелся с женой, которая шла с ним до конца, была его адвокатом, в итоге угробила свой бизнес — была ведущим нотариусом в Феодосии... У него теперь другая жена — продавщица местного магазина.

— Для пострадавших, выживших, их родных жизнь разделилась на две части — до и после трагедии. У вас тоже такой водораздел произошел? Или старались не принимать слишком близко к сердцу все, с чем пришлось столкнуться?

— Для меня это дело было, конечно, не рядовое, неординарное, страшное по своим последствиям, интересное с точки зрения юриспруденции. Но — очередное. И до него были дела, и после. Если судья будет принимать их близко к сердцу, надолго его не хватит...

— Вам адресовали немало упреков, обвинений, проклятий. Почувствовали ли на себе негативную энергетику тех, кто остался неудовлетворенным приговором? Или человека военного, закаленного она не пробила?

— При любом раскладе — кто-то всегда недоволен. Обращать на это внимание — долго не протянешь... А с другой стороны, вы правы — как человек военный, прошедший Крайний Север, Афганистан, я много чего в жизни повидал. И предыдущая служба меня достаточно закалила.

— Судя по всему, версия о столкновении с птицами всерьез не рассматривалась? А ведь есть пленка, где недалеко от уже падающего самолета запечатлены какие-то странные черные точки...

— Это птицы! И в материалах уголовного дела им посвящено немало страниц и свидетельств. Мы и в судебном заседании просматривали эту запись на большом экране, изучали покадрово, шаг за шагом, что на ней изображено, и мнения специалистов выслушивали. Все сходилось — птицы... Но при покадровом просмотре четко видно, что птицы пролетают на значительном удалении от самолета. Это первое. И второе. Двигатель Су-27 разбирался до мельчайших частей. В нем не было ни птиц, ни оперения — лишь останки тел и, насколько помню, украшений. Ну и земля там была — ведь последние секунды он загребал грунт, и комья попали вовнутрь...

— Украшения жертв катастрофы?

— Насколько припоминаю, в двигателе были обнаружены несколько золотых изделий. Видимо, когда самолет рубил людей, с кого-то они слетели...

— Все, что осталось от этих украшений, вернули родственникам погибших или приобщили к вещдокам?

— То, что было опознано, на что было заявлено и выставлено претензии — естественно, вернули потерпевшим и членам их семей. Что не было — обращено в доход государства. Но через год-полтора после приговора Топонарю мне пришло письмо из военной судмедлаборатории Львова. Где сообщалось, что у них еще хранятся неопознанные фрагменты человеческих тел...

— Да вы что?!

— Идентифицировать изувеченную до неузнаваемости, обезображенную часть тела, определить ее принадлежность бывает очень трудно. Таких фрагментов было несколько килограммов... В обвинительное заключение это не попало, очевидно, следователь пропустил, и в приговор тоже, естественно, не вошло. Но военная судмедлаборатория обращалась ко мне с запросом: что с этими останками делать?

— И что ответили?

— Сам был в шоке. Ответил: вместе с делом они в суд не передавались, поэтому обращаться надо в прокуратуру. Дальнейшая судьба останков мне не известна...

— А известно о рассмотрении обращений потерпевших в Евросуд по правам человека?

— Только то, что сообщали СМИ. Но было ли решение, не знаю.

— Как давно вы работаете в Апелляционном суде Киевской области?

— Избран 2 декабря 2010-го — скоро уже два года. Работаю судьей в палате по уголовным делам.

Александр ИЛЬЧЕНКО