Петр Авен: “Мне роль спасителя Отечества не близка”

В 1991—1992 годах работал министром внешнеэкономических связей в правительстве Гайдара и, по его собственным словам,отвечал за либерализацию внешней торговли и конвертируемость рубля. Slon приводит некоторые выдержки из его лекции:

— Мне роль спасителя Отечества не близка: мы никого особо не спасали. Если людям не мешать жить, не организовывать войну или продразверстку, они сами спасаются.

— Реформы начинаются тогда, когда все плохо. Их редко начинают, почти никогда, когда все хорошо. Реформы в 1991 году начались не потому, что все было плохо, а потому что очень плохой была динамика.

— Советская экономика в 70-е годы не имела ничего общего с тем, что называют central planned economy или командной экономикой. Никакого плана уже толком не было. Экономика была такой большой и сложной, что никакой Госплан не мог с ней разобраться. Главное отличие постиндустриальной экономики в том, что у нее так всего много, что центр уже ничего не знает.

— Те темпы экономического роста, которые удавалось поддерживать во время индустриализации, во многом мифические: это миф, что сталинская экономика очень быстро росла. Есть несколько людей, цифрам которых мы верили и которым, как мне кажется, можно верить и сегодня: Богачев, Ханин, Пономаренко. По расчетам Ханина с 1929 по 1987 год средний темп роста экономики в СССР был 3,3%. Правда была война, но темпы были не гигантские. Они были больше чем на Западе. В целом за это время советская экономика выросла в 7 раз, и это немало. Американцы выросли в 6, но у них не было войны и была существенно большая база, французы выросли в 4 раза. Советская экономика росла, безусловно, быстрее, но никакого экономического чуда не было. Лучшие года для советской экономики были во времена Хрущева.

— В 1990 году ВВП впервые упал, в 1991 году еще скатился. Для нас очевидно, что все катилось в тартарары. Не докатилось. Мы получили первое задание с Гайдаром написать программу экономических реформ для Политбюро в 1984 году. Мы хотели делать медленные реформы, но экономика разваливалась, и разваливалась быстро.

— Но главное, что произошло в Советском Союзе — это радикальное падение нефтяных цен весной 1986 года. У нас конспирологическая страна, у нас очень любят придумывать, что американцы устроили заговор и обрушили нефтяные цены. Мне это говорили очень грамотные люди. Я даже сам начал в это верить. И потом я беседовал на эту тему с бывшим министром обороны Рамсфедом, а буквально несколько месяцев назад я беседовал с бывшим госсекретарем Джимом Бейкером и спросил, правда ли что американцы устроили заговор в 1986 году, чтобы обвалить цены на нефть и развалить Советский Союз. Они дали один и тот же ответ: вы слишком высокого мнения об интеллекте американских политиков. На самом деле, это было неожиданно для американцев. Это было решение саудов, которые решили что надо прекратить обманы внутри ОПЕК и выбросили на рынок гигантский объем нефти, и нефть обрушилась в цене.
Оказалось, мы ничего не знали, это были совсекретные цифры: я прихожу на работу (меня назначили 11 ноября 1991 года) и получаю срочное донесение от Внешпромбанка СССР. Я первый раз в жизни вижу график погашения долгов и сколько у нас осталось (я все эти бумажки оставил на память): в тот день, когда меня назначили, золотовалютные резервы страны составляли $60 млн. Это было меньше половины дневного импорта. Заплатить нам надо было без всяких отсрочек $20 млрд в 1992 году. Отсрочка была согласована до меня, мне осталось только подписать. Мне осталось заплатить в 1992 году $8,7 млрд. При этом весь импорт — все продовольствие, медикаменты — покупает государство под гарантии других государств. В частности, под гарантии США. Звонит американский посол и сообщает, что если платить не будете, у вас не окажется инсулина. Вместо того, чтобы заниматься реформами, мы как сумасшедшие бегали и уговаривали — не останавливайте импорт, мы как-нибудь справимся.

— На 1 января 1992 года внешний долг СССР был равен $81—82 млрд. Когда Горбачев пришел к власти, было около $30 млрд. Еще $16 млрд — внутренний валютный долг. Это деньги предприятий и граждан на счетах во Внешэкономбанке: из них $10 млрд — деньги предприятий, $6 млрд — граждан. Итого $97 млрд, а наличности — $60 млн. Такая вот приятная история. По оценкам Геращенко, было 240 тонн золота, мне кажется, что золота было меньше — 150 тонн. Это та ситуация, которая нам досталась и которой нужно было заниматься. Платить нам было нечем, и мы выбрали для себя такую тактику: мы поставили для себя планку, посчитав сколько кому нужно, чтобы наладить отношения и дальше брать кредиты, что будем платить $380 млн в квартал.

— Мы с Нечаевым были поставлены Гайдаром делить валюту. Тяжелейшая история. Приходят директора предприятий, у них на счету какие-то деньги лежат, а их уже нет, этих денег. Они потрачены. И то, что есть, надо как-то делить. Надо реформы делать, а тут 20 часов каждый день заседание валютно-экономической комиссии. Формально ее Гайдар возглавлял, но он никогда не ходил. Предприятия понимали, что деньги забираются, поэтому деньги просто не возвращали. По нашим оценкам, к январю 1992 года нелегально на счетах предприятий за рубежом лежало порядка $5 млрд, еще миллиард был на счетах граждан.

— Мы ввели механизмы, которые гарантировали получение валюты. Я придумал и ввел обязательную продажу валюты, многие экономисты были против. В частности, небезызвестный Джеффри Сакс говорил, что в жизни не отмените, будете потом 10 лет. Но я сказал — я введу, я и отменю. Отменить я не сумел. Я считал, что надо подталкивать предприятия к торговле, чтобы они учились торговать. Для этого создали ММВБ. К 1 июлю 1992 года резервы были уже $21 млрд. И миллиард из этих резервов мы забрали на критический импорт. Сейчас, вы знаете, резервы уже за $500 млрд. Нам бы эти резервы тогда. Мы бы еще долго проработали.

— Одна из тем, которой я занимался, — конвертируемый рубль. Всю валюту, которые предприятия получали за экспорт, они должны были продать государству — по разным курсам. Причем чем дальше советская власть жила, тем больше этих курсов становилось. Их были тысячи! Когда мы ввели единый курс ЦБ, то в первом полугодии 1992 года медикаменты импортировались в 8 раз дешевле этого курса, предметы потребления — в среднем в 10 раз, а продукция машиностроения — в 60 раз. Идея конвертируемого рубля была совершенно естественная, я не сомневался, что это надо делать. Это был указ, написанный мною.

— Я пришел с этим докладом (это был самый конец ноября 1991 года), мы собрали руководителей Минфина СССР и Минфина РФ. И я зачитал содержание указа. Мне было 36 лет, я был намного моложе всех тех, кто там сидел, они, конечно, смотрели на меня, как на идиота. Я в конце спросил — все понятно? И один замминистра говорит — да, все понятно, только один вопрос: курс-то какой будет?

— С тем же самым я пошел в Верховный совет. Вышел на трибуну, все рассказал, они думали, что я городской сумасшедший. Смех в зале — я говорю: а что, собственно, такое. Встает доктор наук, известный человек и говорит: вы совсем идиот, молодой человек? Что, можно вот так пойти и купить доллары? — Я говорю: да, в Москве будет куча обменных пунктов, можно будет пойти, продать рубли, купить доллары. — Он: вы сумасшедший — долларов не хватит. И они написали бумагу Ельцину: нельзя вводить свободный курс, долларов не хватит.