Посткризисный экономический порядок и Украина

Масштабный финансово-экономический кризис отразился почти на всех экономиках мира. Среди причин кризиса называют несколько факторов: рост цен на продовольствие на фоне сокращения его запасов в условиях низкой инфляции и замедленного роста заработной платы. В этой ситуации произошел перегрев финансовых систем США и Европейского Союза. Еще один фактор показывает неэффективность политики дерегулирования в финансовой сфере, что привело к сверхнакоплению спекулятивного капитала, вылившегося в финансовые пирамиды в сфере недвижимости, банковского кредитования и социального страхования. Наконец, есть доля вины и в системе деривативного заимствования, то есть в страховании ценовых или валютных рисков во времени, что привело к кризису взаимной банковской задолженности.

Политическим итогом кризиса стало укрепление роли государства как экономического регулятора. Почти повсеместно частный капитал был спасен за счет государства. Произошел так называемый процесс “национализации” убытков компаний, то есть государство национализировало долги частных кампаний и переложило бремя затраченных ресурсов на среднего налогоплательщика. В результате, небольшие страны в Европе — Греция, Ирландия, Португалия — быстро исчерпали свои ресурсы и оказались перед необходимостью жесткой бюджетной экономии. Оказалось, что антикризисные меры могут не только не выровнять, но еще больше усугубить тяжесть финансово-экономической ситуации.

С точки зрения посткризисного развития мировой системы капитализма, ее узловые механизмы продолжают и далее работать в старом режиме. Во-первых, сохраняется зависимость экономик от конкуренции за энергоресурсы. Топка мировой экономики продолжает работать на традиционном углеводородном сырье — нефти, лишь частично допуская использование новых источников энергии. Во-вторых, отдавая предпочтение более мягкому обамовскому прагматизму, принимая в мировые расклады возможных новых мировых лидеров, в частности Китай, США по-прежнему отвечает за сохранение баланса в мировой экономике. В-третьих, “вход” и “выход” из кризиса показал, что пока что не началась перестройка инструментария регулирования современного капитализма, хотя такое переосмысление вроде бы уже происходит. Промоутеры новых трендов еще не в состоянии дать более-менее четкую картину нового посткризисного мира, но в тоже время они активно включаются в борьбу за новый миропорядок.

ГЛОБАЛЬНЫЙ КОНСЕНСУС: В ПОИСКАХ ФОРМУЛЫ

Экономический кризис более точно определяют как кризис перераспределения, нежели производства и финансов. Оторванность финансового сектора от реальной экономики привела к заметному неравновесию в масштабах всего глобального экономического хозяйства. Мировое хозяйство, хотя и складывается из замкнутого глобального производства, перераспределяется среди примерно 200 национальных экономик. Возникает классическая ловушка между глобальным производством и национальным перераспределением.

В связи с этим заговорили о том, что существование глобальной неолиберальной модели капитализма, сформулированной в 10 тезисах Вашингтонского консенсуса (далее — ВК), оказалось под большим вопросом. Об этом заявил сам Международный валютный фонд, который теперь настаивает на перестройке модели глобальной экономики. Ключевыми позициями этой новой модели должны стать государственное регулирование финансового сектора и справедливое распределение благ. Кроме того, в МВФ уверены, что финансовый сектор необходимо обложить налогами, чтобы он также нес часть расходов со своих же рискованных операций, и тем самым ограничить национальные бюджеты и население от максимизации посткризисных издержек. Что касается несправедливого перераспределения, то в МВФ считают, что необходима “глобализация с человеческим лицом”, то есть блага не могут присваиваться привилегированными сословиями, а должны справедливо перераспределяться.

Посткризисное переосмысление ВК пока пребывает на стадии дискуссий и обсуждений. Следует отметить, что попытки пересмотра ВК уже предпринимались. Не всегда удачный опыт трансформации экс-плановых экономик в начале 90-х годов прошлого века и на рубеже нового века предопределил смену фокуса в подходах к экономической политике. Можно сформулировать по крайней мере три смены курса. Во-первых, было изменено отношение к антикризисной составляющей экономической политики. Если раньше антикризисным, или, как позднее стали говорить, антициклическим, мерам уделялось мало внимания, то теперь этот вектор стал одним из определяющих. Во-вторых, институциональные реформы и роль институтов стали выводиться в качестве основного критерия при проведении реформ. В-третьих, происходило постепенное определение основных принципов новой политики распределительных отношений. Обновленная новая мировая экономическая повестка была согласована и подписана в Барселоне в 2004 году (“Барселонская повестка дня по вопросам развития”), ее по аналогии стали называть Барселонским консенсусом.

На фоне кризиса Вашингтонского консенсуса и посткризисного переформатирования на мировой экономической арене предпринимаются попытки бросить вызов ВК и предложить другой конкурентный глобальный проект. На такой проект в последнее время сделал заявку Пекин и даже обрисовал возможные контуры альтернативного Пекинского консенсуса. Отличительные его черты — экономический рост при сохранении независимости, устремленность к инновациям, накопление валютных резервов, защита государственных интересов. И хотя пекинская модель выглядит привлекательной, эта привлекательность имеет скорее уникальные китайские черты. В Китае Коммунистическая партия в условиях авторитарного режима институционализирует рыночную экономику, делает ставку на независимую от региональных пространств экономическую политику. Сочетание политического авторитаризма и экономического либерализма после бурной “арабской весны” поставило под сомнение возможную глобальность пекинской модели. Тем не менее, сам факт появления новых проектов и конкуренция между экономическими моделями указывают на те стратегические векторы, которые будут формировать мировую повестку дня в ближайшие несколько лет.

Вектор первый — модель финансовой капитализации производства. Одной из скрытых причин кризиса стало доминирование интересов капитализации над производительностью труда, модернизацией производства. Гонка за максимальной концентрацией производства в руках нескольких глобальных игроков, стратегия слияний и поглощений стали тормозом для роста производительности труда и шлагбаумом для креативной инновационной деятельности.

Вектор второй — изменение модели регулирования. Пока что происходит челночный бег между дерегулированием и дирижизмом, то есть моделями, которые сегодня можно назвать устаревающими. Рост роли государства в регулировании финансовых рынков актуализирует вопрос поиска новых принципов и инструментов. Поиск новой модели экономического регулирования уже запустил дискуссию о резервной валюте, что должно изменить конфигурацию мировой системы финансовых расчетов.

Вектор третий — изменение роли глобальных игроков и структуры дисбалансов. В связи с необходимостью регулирования глобальных финансовых рынков активизировались борьба за влияние в глобальных финансовых структурах. Показательна в этом плане начавшаяся конкуренция между Европой и БРИК за пост главы МВФ в связи с тем, что последний директор-распорядитель фонда Д. Стросс-Кан покинул пост по причине неожиданного скандала. Потому по вопросу регулирования глобальных финансовых рынков необходимо искать, возможно, не новую столицу для консенсуса, а новую глобальную формулу. Сохраняется неопределенность и конкуренция в борьбе за геометрию посткризисного мирового порядка. Наряду с традиционными игроками G8 политически формализуются новые глобальные объединения типа G20.

УКРАИНА НА ПЛАТО КРИЗИСА

Украина оказалась среди стран, наиболее пострадавших от мирового финансово-экономического кризиса. Об этом свидетельствуют общие макроэкономические показатели, с которыми Украина вступила сначала в 2009, а затем уже в 2010 год. По итогам четвертого квартала 2008 года, уровень падения ВВП составил 7,8%, а 2009 год для украинской экономики оказался полностью провальным: Украина произвела на 14,8% товаров и услуг меньше, чем в 2008 году. При этом падение промышленного производства вплотную приблизилось к отметке в 22%. Только спустя полтора года после начала кризиса обозначились позитивные тенденции: рост ВВП составил 4,7%, а в первой четверти текущего года превысил 5 пунктов, при этом промышленное производство выросло на 9,7%.

Казалось бы, опираясь на эти цифры, можно сделать вывод о преодолении кризисных явлений. Однако возникает вопрос: за счет каких факторов украинская экономика смогла выйти на позитивные показатели? Ведь структура промышленного производства за последние два-три года принципиально не изменилась. Соответственно, не изменилась и структура внешнеторгового оборота. В предкризисные годы около 70% экспорта составляли сырье и сельхозпродукция, к примеру, сталь, металлы, химикаты, зерно и подсолнечник. В 2011 году доля сырья с низким уровнем переработки увеличилась до 86%. Другими словами, Украина прочно заняла нишу непродуктивных, пограничных, сырьевых экономик: страна практически не производит готовую продукцию, конкурентную на внутреннем и внешнем рынках. Поэтому “выживаемость” экономики полностью зависит от объемов внешнего кредитования, внешнеэкономической конъюнктуры, налоговой мобилизации и уровня социальных выплат. В силу этого правительство вынуждено в ручном режиме обеспечивать своевременную наполняемость государственного бюджета с целью обеспечения социальной платежеспособности государства. В силу этого сохранение финансово-экономической ликвидности государства — это вопрос краткосрочной перспективы, если учесть низкий уровень капиталовложений в реальный сектор и промедление со структурными реформами.

За 20 лет независимости не удалось изменить форму советской мобилизационной экономики. Как результат, Украина не смогла реструктурализировать полученные в наследство от СССР индустриальные резервы и переориентировать экономику на режим работы в условиях конкурентного рынка. В этом отношении причины экономического обвала в 2008—2009 годах следует искать не в последствиях финансового кризиса, а в неоконченном рыночном транзите. За этот период советские экономические институты были разрушены, однако их рыночные аналоги, в первую очередь институт частной собственности, не были созданы.

Советский тип экономической мобилизации был возможен за счет синтеза политической мощи государства и тотальной эксплуатации всех ресурсов — промышленных, природных, и трудовых. Тем самым экономический рост обеспечивался либо за счет реализации глобальных структурных проектов, либо за счет экспорта сырья, когда мобилизационные усилия государства уже были не столь продуктивными. Украина сейчас не располагает ни мобилизационными ресурсами, ни экспортными возможностями.

Экономика продолжает, как и в советское время, ориентироваться на государство как на центр возможной мобилизации, но игнорирует простых украинцев как источник национального богатства. Рынок “по старинке” регулируется административными мерами, а правительство, пытаясь сохранить социальный и конъюнктурный баланс, фактически замораживает реформу рыночной инфраструктуры. Как следствие, в Украине не произошло четкого размежевания между экономическим интересом частного капитала, бюрократической природой государства и общественными интересами. А в результате глобального кризиса стало очевидным, что национальный экономический кризис связан, в первую очередь, с консервацией советской институциональной модели национальной экономики.

Во-первых, кризис инфляционной экспортно-ориентированной модели сырьевой экономики. Экономические агенты, ориентированные на получение “быстрых” прибылей, не заинтересованы в реализации “долгоиграющих” проектов и в развитии внутренних рынков. Инвестиции концентрируются либо на решении кратковременных тактических задач, либо обеспечивают рост капитализации персональных бизнес-империй. Тем самым возникает угроза “закрытия” рынков и сворачивания финансирования инвестиционных проектов. Задача государства в этом отношении видится в создании правовых, налоговых, кредитных и инвестиционных условий для смены парадигмы бизнес-деятельности. Приоритетом должна быть не максимализация прибылей, а развитие внутреннего рынка, рост потребительской платежеспособности украинцев. Это означает, что центр экономической политики должен смещен с государства и крупного бизнеса как экономических агентов на потребителя и его интересы.

Во-вторых, кризис инвестиционной политики, вызванный “офшорным страхованием” бизнеса своих политических и финансовых рисков. И основная проблема не в том, что бизнес, стремясь минимизировать свои потери, переводит свои активы в оффшорные зоны, а затем уже возвращает в Украину. А в том, что де-юре украинский бизнес становится неукраинским, оффшорным и находится вне правового, финансового, налогового поля зрения украинского государства. Государство не создало достаточных нормативных правил “безопасной игры” и правовых гарантий частной собственности. Конечно, правительство, как показал опыт антикризисных мер последних двух лет, обязано жестко регулировать деятельность компаний, имеющих бенефициаров в Украине. Однако без создания института частной собственности, без формирования “тихого” инвестиционного климата реэмиграция бизнеса будет оставаться невыполнимой задачей.

В-третьих, технологический износ большей части мощностей украинских тепловых электростанций превышает 76%. Неоптимальная структура топливной составляющей, отсутствие производственной связки между генерирующими и добывающими предприятиями привели к падению эффективности работы государственных ТЭЦ. За 20 лет не было введено ни одного нового блока на тепловых или атомных электростанциях, а рентабельность украинской энергетики, по официальным оценкам, в несколько раз меньше, чем на аналогичных производствах в странах ЕС. Выход из сложившейся ситуации видится в демонополизации энергорынка, допуске независимых игроков и создании конкурентных условий. Однако в этом случае необходимо учитывать два существенных момента. Демонополизация если и возможна, то на уровне генерирующих компаний. Как демонстрирует тот же европейский опыт, все распределительные сети находятся в коммунальной собственности, а частный капитал работает либо на правах миноритарного акционера, либо на правах концессионера. При этом непременными условиями демонополизации являются модернизация сетей и либерализация тарифной политики, а государство не вправе вмешиваться в ценовую политику энергокомпаний.

В-четвертых, коммунальная инфраструктура украинских городов остается одной из наиболее отсталых и немодернизированных в Европе. Однако здесь также кроется большой потенциал для экономического роста. Государство может взять на себя обязанности основного инвестора, перенаправив значительные финансовые резервы на строительство дорог, мостов, транспортных развязок, модернизацию энергосетей тех генерирующих компаний, которые находятся в государственной собственности. Эти средства могут запустить смежные производства. Главное, чтобы государственные капиталовложения работали не на производство инфляционных рисков, а послужили инвестиционным инструментом решения проблемы технологической и инфраструктурной модернизации украинской экономики.

* * *

Выход из глобального кризиса для Украины не означает, что автоматически будет преодолен и внутренний экономический кризис. Старые ресурсы абсолютно исчерпаны, и еще одна волна кризиса или дубль-кризис может полностью обвалить экономику. Поэтому необходимо без промедления провести структурные реформы и перейти на новую платформу экономического развития.

Василий ГОРБАЛЬ