Шахта в японском прорыве

В те скорбные дни погребальных прощаний звучало много слов. Осиротевшим родным — в утешение, самим шахтерам — клятвенные обещания правительства. Мол, такая авария должна всерьез озадачить ученых, реанимировать горную науку и помочь добиться государственных гарантий обеспечения безопасности труда горняков. Все эти обещания звучали из уст президента, премьера, министров, экспертов, консультантов.

Год — достаточный срок, чтобы засядьковцы смогли убедиться: их беда так и осталась их личным горем. После боли утрат им нужно было найти силы, чтобы жить и работать дальше. Кто не захотел — уволился. Кто решился — остался. Этим оставшимся и досталась “подсевшая” (без двух подорванных лав) шахта.

Что касается результатов расследования причин трагедии, то Генпрокуратура еще не озвучила своих окончательных выводов. В научных кругах особого интереса к изучению этой аварии тоже не проявилось. Хотя отдельные сенсационные заявления прозвучали из далеких кабинетов — как версии, теории, предположения, прогнозы...

Кому нужна “зеленая” валюта?

Сами же засядьковцы весь этот год выбирались из беды двумя путями. Одним традиционным — трудом, вкалывая. Второй путь был научным (и не менее тяжким). Время показало, что эта параллельность дала эффект. Шахта обрела перспективу самореанимации. И сделала это и за счет физических усилий подземных рабочих, и благодаря интеллекту шахтных инженерных специалистов.

Это так и есть: на шахте им. А. Ф. Засядько уже не один год ведутся активные научные разработки. Они нацелены на разрешение нескольких актуальных проблем (острых не только для засядьковцев, но и всей отрасли). Можно сказать, что предприятие стало научной площадкой, где идеи заземлены в самых глубинных недрах.

Как знать, чего тут больше — знамения или просто совпадения: именно в канун годовщины аварии шахта получила шанс на возрождение. Причем коллектив горняков сей уникальный ресурс сам же и наработал. Своими жилами и мозгами.

Новость могла бы иметь и национальное значение. Потому что арендное предприятие “Шахта им. А. Ф. За-сядько” вывело Украину на международный экологический уровень. Точнее наше государство (первым из стран СНГ) передало в японский реестр почти 1,5 миллиона ранних единиц сокращения выбросов парниковых газов, полученных в результате реализации проекта совместного осуществления утилизации метана на этом предприятии.

Проще говоря: то, о чем так давно и много говорят столичные чиновники, донецкие шахтеры смогли на деле реализовать — по всем стандартам Киотского протокола. Такая вот прагматическая история: в экологически опасном Донецке из шахтных глубин проросла первая отечественная “зеленая” инвестиция.

Сами горняки восприняли столь обнадеживающую новость без пафоса, по-деловому. Для них этот факт — знак успешного преодоления одного из этапов долгого и трудного пути к цели.

А для угольной отрасли Украины что значит такой японский прорыв шахты им. А. Ф. Засядько? Не дождавшись от государственных мужей хоть каких-то оценок и комментариев, я решила искать ответы на самом предприятии. Тем более, что там 4 года шли работы в рамках Киотского протокола на уникальном для Украины (да и всей Восточной Европы) плацдарме — шахтной когенерационной станции (КГЭС).

Этот масштабный проект дегазации, реализованный за счет средств шахты (затраты составили более 500 млн. грн.), дал ключ к решению двух актуальных задач: повышению уровня безопасности труда шахтеров и утилизации метана. Экологическую цель амбициозные инициаторы обозначили для самих себя прагматичной мечтой: довести до 90% забора газовоздушной смеси из забоя (пока этот показатель в других странах составляет около 60%), чтобы полученный газ “запускал” выработку электрической и тепловой энергии, а также обеспечивал работу сети газозаправочных станций для автомобилей.

Когда на открытие первой очереди КГЭС в мае 2005 года на шахту слетелись высокие чины, мало кто из них представлял смысл и значение происходившего. Как впрочем и сегодня, когда многолетняя целеустремленность засядьковцев наконец-то одолела жесткие рамки Киотского протокола. И освоенная донецкой шахтой технология утилизации метана конвертировалась в самую ценную “зеленую” валюту в мире — право продавать свои квоты выбросов парниковых газов.

Теперь самое время задуматься: — почему же шахта им. А. Ф. Засядько первой смогла пройти установленные международные процедуры со своим международным проектом по сокращению выбросов? Почему пример шахты и ее опыт не востребован и так туго движется строительство подобных когенерационных станций в Украине?

Звягильский принес идею Патону

— В чем тут дело — в недостатке средств, отсутствии стратегии или команды, — интересуюсь у заместителя генерального директора шахты по внедрению новых технологий и комплексного развития предприятия, доктора технических наук Бориса Бокия. — “Нужна и команда, и стратегия, и инвестиции. Все важно, но нацеленность наша была одна — безопасность подземных работ”, — подчеркнул мой собеседник. И стал вспоминать все трудности начала поиска концепции проекта. Изучили-ознакомились с мировым опытом. Анализ чужих успешных наработок все же не дал ориентира продвижения к выработке самого проекта. Проблема была в том, что украинские ученые не могли предложить новых идей, а евро-американские формулы успеха для засядьковцев были неприемлемы по простой причине: горно-геологические условия донецкой шахты природно специфичны. А именно: низкая проницаемость пластов, их сверхглубокое залегание серьезно усложняло саму тактику “охоты за метаном”. Привычная практика гидроразрыва была тупиковой (при 5% эффективности дегазации).

— В итоге нам пришлось делать свой проект, — сказал Борис Бокий. — Разработку же самой концепции дегазации мы заказали коллегам из Германии (там более схожие с нашими горные условия, есть и опыт работы КГЭС). Немецкие специалисты несколько месяцев тщательно изучали ситуацию тут, на месте (это была сложная аналитическая работа). Ценными оказались также рекомендации ученых Макеевского НИИ по безопасности работ в горной промышленности и Днепропетровского Института геотехнической механики им. А. М. Полякова НАН Украины. Учли также консультации американцев. Изготовителей оборудования тоже пришлось искать по всему миру. Наш проект получил в 2006 году “Письмо одобрения” Кабмина Украины. Но процесс уже шел: по заключенным со Швейцарией, Голландией, Австрией и Японией контрактам шахта получила доступ к передовым мировым энергосберегающим технологиям — закупила оборудование по утилизации метана и запустила когенерационную электростанцию.

К сведению, продажа квот — процесс, жестко регламентированный нашим законодательством. Постановлением Кабинета министров № 221 в Украине введены так называемые СЗИ — “схемы зеленых инвестиций”. То есть все средства, получаемые в результате эмиссионной торговли, должны использоваться исключительно на целевые проекты, направленные на сокращение выбросов газов, их поглощение и адаптацию к изменению климата.

Нам удалось пройти все этапы, чтобы сегодня утверждать: наша КГЭС воплотила самые передовые мировые технологии утилизации и когенерации. Никакого бахвальства, просто цифры: станция на минимальных концентрациях (25%) метана (в мире — 33-35%) способна утилизировать за 1 час работы до

34 тыс. м3 шахтного газа, содержащего не менее 8,5 тыс. м3 метана. Вот самые последние данные: на 1 ноября 2008 года в рамках проекта было утилизировано более 123 млн. м3 метана и произведено более 400 млн. кВт/ч электроэнергии. Сокращено более 2 млн. тонн выбросов в эквиваленте СО2.

Нина РЫКОВА