Казахстан: эрозия многовекторности?

Традиционно все постсоветские годы официальные лица и приближенные к ним эксперты трактовали внешнюю политику Казахстана как многовекторную, то есть равноприближенную (или равноудаленную?) ко всем основным центрам силы в лице США, России, Китая, ЕС. При этом многовекторность была довольно гибкой. Например, в середине 1990-х с ней вполне спокойно соседствовал тезис о “стратегическом партнерстве” США и Казахстана в Центральной Азии. Правда, эта формулировка так и не была расшифрована, а со временем вообще исчезла из информационного пространства.

Что же касается многовекторности, то она выражалась в следующем: официальные лица и эксперты в публичных выступлениях всячески старались не упоминать о доминировании какой-либо одной внешней силы в той или иной сфере взаимоотношений с Казахстаном. Наиболее ярко это наблюдалось в нефтегазовой тематике. Например, если на каком-либо из многочисленных форумов по этой теме представитель США говорил о том, как выгоден для Казахстана нефтепровод Баку—Джейхан или газопровод через Каспийское море, то его казахстанский визави тут же отмечал: да, это так, но у нас есть и предложения с китайской стороны, и с россиянами мы работаем…

Информационная активность с любой другой стороны вызывала подобную реакцию, только с про­тивоположным перечислением аль­тернативных вариантов. Да что бы ни обсуждалось, линия казахстанского поведения была схожей. В общем, типичная тактика широко востребованного объекта сватовства. Главное, что никогда, ни в одном из контекстов не звучало упоминание о ком-то из партнеров как об объективно доминирующем в той или иной сфере внешнего сотрудничества. До нынешней осени…

На прошедшей в октябре этого года в Алматы очередной Казахстанской международной нефтегазо­вой конференции (KIOGE) вице-министр энергетики и минеральных ресурсов Ляззат Киинов сделал ряд комментариев, очень удививших наблюдателей. Например, отвечая на вопрос гостя из Велико­британии об отношении в Казахстане к идее транскаспийского газопровода, который предполагается проложить по дну Каспия с выходом на Баку, вице-министр заметил: “У нас есть мощнейшая система Средняя Азия—Центр, прокачивающая до 120 млрд. кубометров газа, и этот транзит приносит нам немалые деньги. Если мы уйдем на другую газопроводную систему, то эта система будет незагружена. Зачем нам это?”

Логика в словах вице-министра, безусловно, есть, но, повторимся, до сих пор в аналогичных ситуациях казахстанские официальные лица подобную риторику не использовали. Идею проложить подводный нефтепровод он тоже отверг: в районе азербайджанского побережья дно имеет сложный рельеф, и в случае аварии и выброса нефти в акваторию моря может произойти крупная экологическая катастрофа. Вроде бы, тоже все понятно. Но до сих пор единственным человеком, публично приводившим такие аргументы в этой аудитории, был экс-министр энергетики России Виктор Калюжный. В те годы участники конференции от Казахстана об этом молчали.

Заступился г-н Киинов за россиян и в дискуссии об условиях прокачки казахстанской нефти через систему российских нефтепроводов. Дискутируя с одним из спикеров конференции, он подчеркнул, что никаких препон Москва Казахстану не ставит, все осуществляется согласно четко и заранее оговоренным условиям. Даже более того: “В последнее время российская сторона просит нас увеличивать объемы прокачки нефти по их трубопроводной системе”.

Другие вопросы и варианты энер­гетического взаимодействия Казахстана с внешними партнерами также комментировались вице-министром с точки зрения приоритетности России. Достаточно обратиться к публикациям о более ран­них конференциях KIOGE, чтобы стала видна необычность такой позиции казахстанского чинов­ника, выражаемой вслух и достаточно громко. И даже если она отражает объективные интересы Казахстана, все равно непривычно прямолинейна. Может быть, говорилось это с учетом присутствия в зале многочисленной российской делегации?

Тезис о многовекторности еще раз был подвергнут испытанию уже в конце октября, на круглом столе “Перспективы партнерства Казахстана и Украины в новых геополитических и геоэкономических условиях”. Проходило это меропри­ятие в Казахстанском институте стратегических исследований (КИСИ) при участии президента Нурсултана Назарбаева в рамках Года Украины в Казахстане. Украин­с­кие гости много говорили о тех возможностях в сфере международного транзита углеводородов и иных грузов, которые может дать сотрудничество Украины и Казахстана. На что первый заместитель директора КИСИ Санат Кушкум­баев ответил, что по поводу нефтепровода Одесса—Броды переговорный процесс идет не один год и что, “конечно, этот вопрос может приносить выгоду не только Украине и Казахстану, но и другим странам, в том числе и России”.

А известный казахстанский политолог Мурат Лаумулин заявил, что если Украина стремится к максимальной интеграции с Европой, то в Казахстане, “несмотря на принятие во многом декларативной кон­цепции “Путь в Европу”, понимают, что этот путь очень долгий и вообще вряд ли когда-нибудь будет преодолен”. А в перспективах разви­тия отношений Украины и Ка­зах­стана самое главное — фактор “третьего отсутствующего”: какие бы планы мы ни строили, о каких бы коммуникационных, транспортных проектах ни говорили, без России у нас ничего не получится.

Даже казахстанские наблюдатели отметили, что высказанные официальными экспертами этой страны позиции и оценки были “несколько прямолинейными”. Видимо, удивление Чрезвычайного и Полномочного Посла Украины в Казахстане Николая Селивона было столь сильным, что у него вырва­лась такая фраза: “Объясните, какое же место во внешней политике у вас отводят таким странам, как Украина, Беларусь?”

Подобная прямолинейность — опять же не в традиционном стиле многовекторности, распространявшемся на любые ситуации и проекты, в центре которых хотя бы гипотетически мог присутствовать Казахстан.

Приведенные два примера из выступлений казахстанских официальных лиц — не единственные, а лишь наиболее яркие прецеденты “волнообразных” отклонений в линии на многовекторность. И, конечно же, излишне напоминать, что ни вице-министр по вопросам энергетики, ни эксперты КИСИ без санкции с “верха” не стали бы говорить ничего подобного.

Естественно, что официальные доктринальные внешнеполитические документы в Казахстане за последние месяцы не изменились и, возможно, вообще не изменятся. И многовекторность, как ее трактуют в них, будет присутствовать в политике страны, как, например, сейчас в Китае присутствует коммунистическая атрибутика. Но процитированные заявления высоких чиновников и официальных политологов, сделанные на серьезных дискуссионных площадках, — это демонстративное обозначение новой тенденции. Тенденции более явного учета фактора “третьего отсутствующего”.

Почему это произошло?

Самый простой ответ — это “колебание” линии есть результат летних событий на Кавказе. Увидев, что Кремль может не только пугать известными манипуляциями “в сортире”, некогда озвученными именно в столице Казахстана, но и соответствующим образом действовать, официальная Астана поспешила начать демонстрировать полную к нему лояльность. Но это совсем уж простой и легкий вариант ответа.

Справедливости ради стоит ска­зать, что сразу после войны в Юж­ной Осетии позиция Казахста­на была иной. Делались попытки обозначить некую свою позицию, причем с опорой на региональные интересы и силы. Попробовали было мобилизовать политический потенциал центральноазиатского единства. Так, на Первом форуме по проблемам безопасности и сотрудничества в Центрально­азиатско-Каспийском регионе, который был организован Институтом мировой экономики и политики (ИМЭП) при Фонде первого президента Республики Казахстан и прошел в Алматы в конце августа, казахстанская сторона заявила, что постсоветские страны Центральной Азии уже вполне сильны и самостоятельны, чтобы, объединившись, “выйти на уровень политической субъектности”, стать полноправными участниками политических процессов, идущих вокруг региона Центральной Азии, и вправе рассчитывать на соответст­вующее к себе отношение.

Эта заявка на мобилизацию региональных амбиций под эгидой Казахстана теоретически выглядела серьезно, актуально и ново. Но не успели дипломаты западных посольств в Астане сообщить в свои МИДы эту новость, как идея оказалась фактически дискредитированной. Министры Казахстана, Узбекистана и Киргизстана, собравшиеся в Алматы, чтобы подписать соглашение о водно-энергетическом сотрудничестве при использовании ресурсов бассейна реки Сырдарья, не смогли завизировать ранее согласованный проект документа. Подписание жизненно важного для трех стран соглашения было сорвано узбекской стороной. После этого изображать региональное единство в отношении к другим проблемам стало просто смешно.

Последний и, как оказалось, мифический бастион, за которым Казахстан хотел попытаться выстроить свою самостоятельную позицию по внешнеполитическим процессам на постсоветском пространстве, рухнул… Неудивительно, что профессор Лаумулин в те дни заметил: “Казахстан — ключевой стратегический партнер и союзник России в центральноазиатском регионе”.

Вероятно, за изменением риторики различных групп казахстанских экспертов стоит что-то более глубокое, чем эффект от войны на Кавказе. Возможно, это наконец-то произошедшее разумное переосмысление собственных возможностей. И главным толчком здесь стал нефтяной фактор, когда после целого ряда неудачных поисковых бурений на различных геологических структурах казахстанской части каспийского шельфа, после целого ряда отсрочек начала промышленной добычи на пресловутом Кашагане стало окончательно ясно, что идея Казахстана как новой великой нефтяной державы отодвигается на далекую перспективу. А пришедший одновременно с этим экономический кризис заставил лихорадочно искать альтернативу запланированному еще в 1990-х годах развитию экономики, основанному на больших нефтедолларах.

Наслоившись друг на друга, и переосмысление своих экономических возможностей, и война на Кавказе и сделали возможными настроения, которые еще год назад в Казахстане представить было просто невозможно. А проиллюстрировать их можно словами из публикации известного казахстанского экономиста Тулегена Аскаро­ва, что массированное экономическое присутствие России в Казахста­не стало бы благом для его экономики, так как принесло бы с собой недостающую ликвидность.

Ярослав РАЗУМОВ