“Восточный вопрос” сейчас так актуален, как никогда прежде

Парадокс российско-китайских отношений, считает г-н Иноземцев, в том, что стороны сближаются не в силу схожести или единства ценностей, а скорее вопреки очевидным существующим между ними различиям. За последние 20 лет Китай провел самую успешную в мире модернизацию: ВВП вырос в 12,6 раза, промышленное производство — в 19 раз, экспорт промышленной продукции — в 28 раз. Накопленные прямые иностранные инвестиции достигли $964 млрд, страна располагает 37 из 500 крупнейших корпораций мира (в Пекине их сейчас зарегистрировано больше, чем в Нью-Йорке), на нее пришлось почти 19% всех построенных на планете с 1989 г. зданий и сооружений, сейчас в Китае находятся соответственно 17 и шесть из 50 крупнейших морских торговых портов и аэропортов. В России прямые инвестиции из-за рубежа в разы меньше привлеченных иностранных кредитов, а инфраструктурные проекты практически не развиваются. Связывают РФ и КНР скорее политико-идеологические соображения: показной скепсис в отношении США; “государственническая” риторика; поддержка недемократических режимов в Центральной Азии; борьба с исламским экстремизмом и сепаратизмом.

(Каким образом успех модернизации в Китае препятствует российско-китайским отношениям, как говорят у русских, “без бутылки не понять”.
И что плохого в том, что Россия и Китай поддерживают в Центральной Азии режимы, которые “недемократическими” средствами ограничивают мусульманских экстремистов? — ред.).

Китайцы будут приносить на нашу землю свою деловитость, обустраивать ее с чувством будущих хозяев, дешевле и с меньшими коррупционными издержками.

(Откуда взялся тезис о “чувстве будущих хозяев”? Это г-н Иноземцев сам додумал, или с ним китайцы планами поделились? — ред.).

Показательно, но экономическое взаимодействие остается ограниченным. Товарооборот между Россией и Китаем за последние четыре года вырос на 69%, причем экспорт из России упал на 6,4%, а импорт из Китая вырос в 2,54 раза. При этом Китай практически перестал покупать у России не только промышленную продукцию, но и оружие, а товарооборот характеризуется самым большим дефицитом, который имеет наша страна в торговле с другими государствами (-$13 млрд в 2008 г.).

(Какая у России промышленность, такой и экспорт в Китай. И не только в Китай.
Что касается китайского импорта, в Сибири без штанов холодно, а штаны, кроме как в Китае, взять негде. — ред.)

Еще более удивительно то, что Россия практически не замечает стремительного усиления Китая как пока еще региональной, но экспансионистской военной державы. Оборонный бюджет КНР ($85 млрд в 2008 г.) — второй по размеру в мире. Китай откровенно “окружает” другого российского “союзника” — Индию: строит дороги в Пакистан и Мьянму, военно-морскую базу в пакистанском Гвадаре и станции наблюдения под Рангуном, поставляет оружие Пакистану, Мьянме, Бангладеш и Непалу, ведет переговоры о создании баз для своего ВМФ в Кении и на Сейшелах.

(Все, теперь заметили стремительное усиление Китая как экспансионистской военной державы. Китайская база в Кении особенно угрожает России.  Дальше-то что, Порт-Артур назад просить? — ред.)

Что Россия хочет получить от политического сотрудничества с КНР? Какие бонусы может принести ей участие на вторых ролях в де-факто возглавляемых Китаем организациях типа ШОС? Эти вопросы обычно даже не задаются.

Во имя Дальнего Востока?

Сотрудничество между Россией и Китаем до последнего времени сводилось к торговле. Попытки китайских компаний выйти на российский рынок в качестве инвесторов — в частности, приобрести существенные доли в “Славнефти” и порту Зарубино в 2002-2003 гг., а также взять под контроль “Союзнефтегазсервис” в 2008 г. — были успешно “пресечены”. Открыть на российской территории автосборочные производства им тоже не дали.

(Вот сами же себе и противоречите, оказывается, кому надо, все замечают и “пресекают” — ред.)

В последнее время, однако, ситуация может начать меняться. Причина тому — растущее осознание невозможности освоить своими силами Восточную Сибирь и Дальний Восток.

Россия, похоже, готова согласиться на широкое привлечение китайских партнеров к освоению природных богатств Дальнего Востока и реализации инфраструктурных и промышленных проектов в центральных регионах России. С одной стороны, это неплохо: лучше уж пусть дороги в Сибири строят китайцы за свои деньги, чем не строят отечественные бюрократы за наши. А строить китайцы умеют: с 1995 по 2008 год они построили 880 тыс. км автодорог, 29 тыс. км железнодорожных путей и почти семь млрд кв.м жилья. С другой стороны, остается непонятным, как программа сотрудничества с Китаем соотносится с призывами к модернизации, которые мы слышим сегодня от первых лиц государства.

(Никак она с модернизацией не соотносится, потому что в Сибири еще модернизировать нечего.
И, если все, что мы слышим от первых лиц, переносить на отношения с Китаем, то никакого Китая не хватит. — ред.)

Взглянем на структуру “сотрудничества”, намечаемую “Программой сотрудничества на 2009-2018 гг. между регионами Дальнего Востока и Восточной Сибири России и Северо-Востока КНР”. Если с нашей стороны работы будут прежде всего вестись на освоении месторождений полезных ископаемых — Березовского железорудного, Беринговского угольного, Новиковского буроугольного, оловорудного “Соболиное”, то с китайской — на стройках промышленных объектов: мебельных фабрик во Внутренней Монголии, производства электроприборов в Хэйлунцзяне, автомобилестроительного завода в Цзилине, фабрики по выпуску промышленных трансформаторов в Ляолине.

(Россия намеревается ископать в Сибири, потому что уже более трех веков занимается здесь только колониальным грабежом природных богатств, и по другому хозяйствовать за Байкалом просто не умеет. Никто не мешает федеральному центру построить автомобильный завод в Хабаровске, хоть с китайцами, хоть с чертом лысым, чего не строят-то?
Если же воспринимать “Программу сотрудничества на 2009-2018 гг. между регионами Дальнего Востока и Восточной Сибири России и Северо-Востока КНР” именно как программу сотрудничества, а не очередную “писульку” к очередному визиту, то это просто уподобление развитым северным народам, которые имеют традицию укладывать почетных гостей спать со своими женами. — ред.)

При этом наши чиновники говорят о “диверсификации” экспортных поставок из России: сейчас-де они идут в Европу, а вследствие сотрудничества с Китаем этот перекос будет исправлен. Не уверены.

(Будьте уверены. Такой будет баланс, что даже сырья не оба экспортных направления не хватит. — ред.)

Та же “Программа...” включает строительство десятков местных автомобильных и железных дорог и пограничных переходов: все они ведут только от перспективных месторождений в Китай. В случае смены настроений изменить направление поставок не будет никакой возможности.

(Пограничные переходы и дороги в Китай возникают из-за географии. Тысячи километров границы, и все сплошь Китай да Китай. Иногда хочется граничить с каким-нибудь Люксембургом, да Бог не дал, вот и мучаемся с китайцами.
Сменится настроение, не сменится настроение, сибирское сырье все равно кроме как в Китай поставлять некуда.
И зачем с каждой сменой настроения менять направления поставок? Почти сорок лет в конфронтации с Китаем сидели на штыках, теперь у страны нет в регионе промышленности, а у народа достойной жизни. И во всех бедах виним китайцев и их модернизацию. — ред.).

Российский Дальний Восток — очевидно “проблемная” территория. Плотность населения здесь — чуть более одного человека на квадратный километр, условия жизни крайне тяжелы, и люди уезжают на “материк” по 30 тысяч человек в год.

(Что-то никто не предлагает облегчить жизнь дальневосточникам, чтобы рождаемость подскочила, и народ сюда валом повалил.
Если России нужен Дальний Восток, то пусть она, матушка, найдет деньги и придумает благоприятную политику. Если не нужен, то так и надо сказать, а не высасывать из пальца “мирную китайскую экспансию”. — ред.).

Но привлечение сюда китайских инвестиций приведет лишь к двум последствиям: с одной стороны, будут разведаны и освоены нужные китайцам полезные ископаемые и таким образом регион будет еще сильнее привязан к северным провинциям КНР; с другой — россияне быстро убедятся в имеющихся у китайцев преимуществах — экономических и организационных.

(Что касается полезных ископаемых, то, если Россия их не осваивает, значит, они ей не нужны. Если их вообще не осваивать, законсервировать на будущее, то за счет каких средств кормить местное русское население? А если русского населения в Сибири не будет, то она — Сибирь — и так китайцам достанется, больше-то здесь нет никого.
Вся Россия сидит на нефтедолларовом “подсосе” и не особо тужит, что привязана к международному рынку углеводородов. Чем Сибирь с Китаем в этом смысле хуже?
Вместе с тем, у нас в Забайкалье число поездок граждан в Китай до кризиса составляло больше миллиона человеко-раз в год, местные россияне уже давно на собственном опыте убедились в имеющихся у китайцев преимуществах — экономических и организационных, теперь бы их надо переубедить обратно. — ред.).

Серьезного промышленного “прорыва” на Дальнем Востоке не случится — зато приход более рациональных, эффективных и к тому же менее коррумпированных менеджеров и работников обернется уже в среднесрочной перспективе не только изменением демографической структуры населения, но и появлением влиятельного прокитайского лобби в местных элитах.

(Насчет демографической структуры населения, не надо преувеличивать. Китайцы в холодную и голодную Сибирь жить толпами не поедут. Левобережье Амура и Приморье, конечно, — другое дело.
А труд китайцев носит отходнический характер, приехал-заработал-уехал.
Что касается прокитайского лобби, то, надеемся, Россия не утратила окончательно возможности создавать влиятельное пророссийское лобби на собственных территориях не только из “погоновожатых” с большими окладами и пенсиями. — ред.).

Китай не намерен “захватывать” Дальний Восток, чего боятся некоторые “патриоты”; он готов действовать куда более тонко. Традиционно китайская стратегия “цзинши цзиминь” (управлять миром, помогать народам) реализовывалась посредством “недеяния” и “расслабленных вожжей”. Ничего такого, что прямолинейно, грубо, примитивно и легко бросается в глаза, делаться не будет;

(Целиком и полностью разделяем этот тезис г-на Иноземцева — ред.).

китайцы будут приносить на нашу землю свою деловитость, обустраивать ее с чувством будущих хозяев, дешевле и с меньшими коррупционными издержками.

(Насчет “чувства будущих хозяев см. выше, а насчет “дешевле и с меньшими коррупционными издержками”, то можно ли китайцев в этом упрекнуть? — ред.).

А нужно ли так “развиваться”?

Перспектива появления китайцев в России вызывает ряд вопросов к отечественной инвестиционной “модели”. Почему во всем мире приветствуют инвестиции из-за рубежа? Они приносят капитал и технологии и создают рабочие места. Есть ли в России сегодня дефицит финансовых средств? Еще в прошлом году их, похоже, не знали, на что потратить. Могут ли китайцы принести новые технологии, если сами до сих пор заимствуют их у остального мира? Вряд ли.

(За 320 лет владения Восточной Сибирью, Россия на нее ни разу не потратилась, только выгребала легко доступные ресурсы. В поселках Нерчинский Завод, Александровский Завод были добыты тысячи тонн золота и серебра, только канализацию забыли устроить. Там зимой даже нужду в тепле, и то справить до сих пор не могут. Будут у России деньги, не будет у нее средств, изменится ли эта “модель”? — Вряд ли.
Что же касается отсталости китайских технологий, то это весьма спорный тезис — ред.).

И зачем нам такие инвесторы, которые приводят вместе с собой и рабочих? Такого, думается, еще не знала мировая практика.

(Кто виноват, что русских не жалели, все утверждали, что бабы еще нарожают? Китайские инвесторы приводят своих рабочих, потому что других здесь нет, какие были, в лагерях сгноили и по военным кладбищам закопали.
В рамках именно такой “мировой практики” были построены Сибирская, Забайкальская и Амурская железные дороги. — ред.).

Предлагаемое сегодня взаимодействие не будет “обучать Россию модернизации”, как может показаться. Скорее напротив, учиться новому будут китайцы, которые затем добьются на родине очередных трудовых побед. Мы же просто признаем свою экономическую несостоятельность, что вряд ли повысит и престиж властей.

(Если мы не признаем свою экономическую несостоятельность, это, конечно, сильно повысит престиж властей. — ред.).

Не меньше вопросов возникает и в связи с “освоением” силами КНР природных богатств Дальнего Востока. Хочется задать банальный вопрос: а зачем сегодня развивать этот регион?

(Затем, чтобы местное русское население могло жить по-человечески. Пусть не так хорошо, как в Москве, но не хуже, чем в среднем по России, и точно не хуже, чем живут соседние китайцы и монголы. А то с “пророссийским лобби” будут проблемы. — ред.).

Чтобы произвести и продать за рубеж еще больше ресурсов? Но разве не отечественные политики ежедневно говорят о XXI веке чуть ли не как о столетии ресурсных войн? Зачем лишать себя сырьевой базы и тем самым надежд на модернизацию? Зачем облегчать наполнение бюджета сырьевой рентой, демотивирующей развитие промышленности?

(Экспорт ресурсов не противоречит модернизации, а создает для нее условия. Это — непротиворечивое единство для всякого разумного человека. — ред.).

На наш взгляд, внешнеполитическое позиционирование России в начале XXI века будет определяться характером ее отношений с Китаем.

(Целиком и полностью разделяем этот тезис. — ред.).

Сегодня это направление отечественной внешней политики наиболее подчинено сиюминутным экономическим интересам; именно здесь Россия оказывается вовлечена в политические союзы, в которых играет роль “младшего брата”; именно по отношению к Китаю делается наибольшее число политических и экономических уступок.

(Быть “младшим братом” лучше, чем “сиротой холодной”. Сможет ли “младший брат” вырасти и встать вровень, зависит, главным образом, от него самого. — ред.).

Превращаясь из сырьевого придатка Запада в сырьевой придаток Востока, Россия делает важный выбор, последствия которого сегодня сложно предугадать. Однако очевидно, что “восточный вопрос” сейчас так актуален, как никогда прежде, и об этом не следует забывать.