Таких уже мало...

В то время, когда власть не устает обещать системные экономические реформы, в стране получил практическое применение новый Закон “О судоустройстве и статусе судей” (вступил в силу с 3 августа). Это один из первых шагов действующей власти. Известно также, что сейчас ведется работа над реформированием других сфер правовой системы, в частности над созданием новой редакции Уголовно-процессуального кодекса, который действует в Украине с 1960 года. Сможем ли мы все эти изменения через некоторый период назвать реформами, покажет время. А пока, как мы уже писали, имеем первые “результаты”: массовые увольнения судей. К сожалению, по оценкам экспертов, с должностей уходят самые опытные и независимые судьи.

Кроме этого, буквально на днях свою оценку судебно-правовой реформе в Украине дала Венецианская комиссия. По словам ее члена Марины Ставнийчук, комиссия отметила определенные позитивные сдвиги на пути приближения украинской системы правосудия к европейским стандартам, “однако общая оценка не позволяет говорить о том, что реформа в полной мере отвечает этим стандартам”. Она рассказала, что в итоговых выводах Венецианской комиссии дана одобрительная оценка четырем положениям закона о судоустройстве и высказаны критические замечания и рекомендации по более тридцати положениям.

Секретарь Венецианской комиссии Томас Маркерт, в свою очередь, сообщил, что, несмотря на существенное усовершенствование порядка правового регулирования, в Европе обеспокоены некоторыми нормами нового закона. “Одно из таких изменений отнимает практически все полномочия у Верховного Суда и снижает статус Верховного Суда до такого уровня, что он уже не может функционировать нормально, как должен функционировать Верховный Суд. И на это мы смотрим очень критично”, — заявил он. Также, по его словам, обеспокоенность вызывают положения о Высшем совете юстиции.

Социологические опросы, тем временем, как и раньше, показывают низкий уровень доверия граждан к украинским судам. По данным компании “TNS-Ukraine” (опрос проводился в сентябре), служителям Фемиды доверяют всего лишь 21,6% украинцев. Это практически самый низкий показатель по сравнению с другими органами власти. Меньше доверяют только Верховной Раде (21,4%). Для сравнения: большинство украинцев (68,2%) полностью или преимущественно доверяют церкви; существенный рейтинг доверия имеют украинские СМИ (50,8%); высокий уровень поддержки у Вооруженных Сил (43,5%), российских СМИ (41,4%); Президента Украины (41,3%). Далее по уровню доверия украинцев идут местные советы (35,4%), СБУ (35%), западные СМИ (33,6%), местные госадминистрации (32,6%) и Кабинет Министров (29,7%). Меньше всего граждане доверяют профсоюзам (25,1%), милиции (25%), прокуратуре (22,7%).

Как видим, органы, которые, по сути, должны защищать наших граждан, пользуются наименьшим доверием. И это не странно. По данным Института социологии НАН Украины, 49% украинцев ощущают дефицит юридической помощи в защите своих прав и интересов.

На фоне такого положения дел в юридической сфере проходил на днях в Киеве “творческий” вечер одного из самых авторитетных и известных юристов СНГ — Генриха Падвы.

Встреча с адвокатом собрала юристов не только из Киева, но и других городов Украины: Харькова, Одессы... Для многих из них, и это неоднократно подчеркивалось во время самой встречи, Генрих Падва является не просто известным адвокатом, а учителем, на примерах дел которого воспитывалось не одно поколение. Сам Генрих Павлович (скоро ему будет восемьдесят), производит впечатление человека революционного, независимо от того, какая это революция. Когда говорят о настоящем русском интеллигенте, то это умение защищать слабых, и это точно о нем.

О таланте Падвы очень точно и емко сказал адвокат Генри Резник: “Генрих — юрист высочайшей пробы. И без преувеличения — выдающийся адвокат. Ему присуще качество, которое, увы, сейчас, уходит, к великому сожалению. Это высочайшая правовая культура. Дело в том, что Падва беззаветно предан профессии. А если еще учесть, что он обладает таким качеством, как самоирония, которое, на наш взгляд, просто необходимо человеку... У него развито чувство юмора, само общение с ним доставляет просто удовольствие. И я горжусь нашей дружбой, соответственно надеюсь, что Генрих платит мне тем же”.

Генрих Падва родился в интеллигентной московской семье. С перерывом окончил престижную столичную школу №110 (в годы войны с матерью были эвакуированы в Самару). Интересно, что будущему известному адвокату с первого раза не удалось поступить в Московский юридический институт. (Надо отметить, что при поступлении в вуз в те годы учитывалось наличие комсомольского билета, которым Генрих не спешил обзавестись, а также запись в графе “национальность”). Зато это удалось со второй попытки. По распределению он попадает в Тверь, стажируется в Ржеве, затем работает в райцентре Погорелое Городище, городе Торжке, где близко знакомится с простым народом, его тяжелым бытом, ужасающей бедностью и — бесправием. С этим бесправием, Генрих Падва борется до сих пор, став одним из самых высокооплачиваемых и профессиональных адвокатов современной России.

В Украину он приехал с двумя своими сотрудницами — Элеонорой Сергеевой и Алисой Туровой, которые помогали ему вести творческий вечер. Организаторы (компания “Лига: Закон”) предложили гостям рассказать о системе судоустройства Российской Федерации, правах и обязанностях адвокатов в РФ, основных проблемах, с которыми сталкиваются юристы при рассмотрении дел в РФ. Главным образом, темой вечера стала адвокатура (дела господина Падвы, известные не только специалистам, но и широкому кругу людей) и все, что с ней связано.

По словам Генриха Падвы, на сегодняшний день единой адвокатуры в России не существует: “Ввиду ряда исторических причин сфера квалифицированной юридической помощи раскололась на две части: традиционная и консалтинговая. Традиционная адвокатура — во многом невостребованная, хотя в ряде случаях имеет преимущество перед консалтинговой. В свою очередь, последняя имеет ряд серьезных проблем, так как этот вид услуг находится за пределами действия закона об адвокатуре. Одна из них заключается в том, что размывается статус адвокатуры. У нас в стране есть огромное количество людей, которые оказывают юридические услуги по совершенно вольным правилам. Консультировать может кто угодно. Вторая проблема — в рынке оказания юридических услуг, где нет единых стандартов качества, организационных структур. Третье — наш рынок страдает от ужасной коррумпированности, от того, что многие адвокаты превращаются просто в посредников. Судьи, прокуроры, следователи ждут от адвокатов только одного — денег. Следовательно, в России сложился такой рынок, как нигде в мире”.

И это несмотря на то, что в России в начале 2000-х было принято новое законодательство об адвокатуре. Сегодня снова поднимается вопрос о необходимости реформирования этой сферы. Прежде всего, считает Генрих Падва, нужно сделать так, чтобы все подчинились закону: “Чтобы провести реформу, необходимо установить единые правила и следить за их соблюдением. Один из правильных вариантов — это вовлечь всех в единую адвокатскую структуру. Даже обсуждается вопрос о включении в этот круг любых услугих, которые хоть как-то являются юридическими. Конечно, чрезвычайно сложным является вопрос — как избавиться от тех адвокатов, которые носят взятки? Этот вопрос решить только при помощи реформы адвокатуры невозможно. Это огромная общенациональная проблема. Есть проблемы, связанные с бухгалтерским учетом, налогообложением. Поэтому необходимо создавать преимущества для адвокатского статуса, чтобы было престижно и интересно работать адвокатом. Нужно предусмотреть стимуляцию для прихода консультантов в адвокатуру, обязать адвокатов повышать свой уровень квалификации. Также обсуждается вопрос о том, чтобы только адвокатам, наряду с родственниками, разрешить представительство в суде по уголовным, гражданским, арбитражным делам”.

Отдельным вопросом Генрих Падва выделил судьбу иностранных фирм: “Адвокатское сообщество не заинтересовано в том, чтобы свободно конкурировать с иностранными фирмами. И это не случайно, потому что иностранная адвокатура захватила колоссальную часть нашего рынка. Притом налоги они платят у себя на родине. Несмотря на это, Министерство юстиции стоит на том, чтобы иностранные фирмы все-таки присутствовали на рынке России для привнесения нам своего опыта — но работали у нас по нашему законодательству, а не по-своему. Как быстро пройдет реформа, сказать, конечно, трудно. Главное, что к разрешению некоторых вопросов власти уже готовы инициировать изменения”.

Проведение законодательной реформы судебной системы — это, конечно, хорошо, но проблема — как в Украине, так и в России — состоит в исполнении написанных законов. “Ужас не в том, что у нас не хватает хороших правильных законов, а в том, что не меняется практика. На самом деле судебное заседание конституционной коллегии, где решаются вопросы, — это все фикция. Решается вопрос не в судебном заседании, а до того — в кабинете. У нас даже провели специальное исследование, которое показало, что 95% всех дел решаются до того, как они рассматриваются в судебном порядке”.

“У меня однажды был поразительный случай, — продолжает адвокат. — Я знакомился с кассационным делом в Верховном Суде России. Смотрю дело, и вдруг передо мной определение судебной коллегии Верховного Суда, полностью написанное и подписанное докладчиком. То есть решение было готово еще до судебного заседания. Оставалось поставить лишь еще две подписи после заседания. Я, конечно, не верил своим глазам и не знал, что делать. Первые мысли были — пойти устроить скандал. И что? Да, зампредседатель суда даст взбучку докладчику, но не за то, что она там записала, а за то, что она попалась. В результате меня возненавидят и она, и он, и все судейское сообщество. Что делать? Затем думаю, сфотографировать и где-то представить. Опять-таки, что бы это дало? В результате меня осенило, и я считаю, что поступил правильно. Я взял это дело вместе с решением и отправился к судье-докладчику. Постучал, зашел, она сидела одна. Тогда еще можно было так просто зайти к судьям, сейчас это крайне сложно. Я ей говорю: “Вы следите за тем, чтобы секретари, выдавая дело, смотрели, что там находится?”. Меня охватил страх, потому что я думал, что сейчас ее схватит инфаркт. Она покрылась красными пятнами, у нее задрожали руки. В итоге я ей сказал: “Я не буду никуда жаловаться”. И ушел. Наступает день слушания дела. Я смотрю: она сама не своя, опять те же пятна, зачитывает доклад. Суд уходит на совещание и в результате выходит с изменением приговора в мою пользу. Думаю, в каждом конкретном случае нужно решать вопрос так, как я всегда люблю говорить: “Истина всегда конкретна”. В конкретном случае нужно думать не о судьбе правосудия, а об интересах своего клиента. О судьбе правосудия давайте говорить вот здесь”.

Собственно, о судьбе правосудия и говорили большую часть встречи. Из зала “посыпался” шквал вопросов. Предлагаем вашему вниманию некоторые из них:

— Генрих Павлович, не опасаетесь ли вы, что если в Украине или России будет введена единая система адвокатуры, она не попадет под крыло Министерства юстиции?

— Вы знаете, я начинал работать в год смерти Сталина. Сталинизм еще был в расцвете, существовало Министерство юстиции СССР. Адвокатов шпыняли как только можно. Но я работал, и ни разу меня не заставили отказаться от той позиции, которую я считал справедливой. Мы часто объясняем свою собственную беспомощность, беспринципность тем, что вот, мол, нам мешают работать — Минюст, власть. А я уверен, что при мужественной, серьезной позиции все это было возможно еще тогда.

(На фоне актуального процесса десталинизации, как в Украине, так и в России, интересно и важно представить позицию Генриха Павловича (высказал ранее) по данному вопросу: “Сегодня надо окончательно разоблачить и развенчать культ личности Сталина. Меня до глубины души возмущает то, как сейчас пытаются восхвалять Сталина. Вспоминают войну, но ведь мы ее выиграли не благодаря, а вопреки Сталину. К сожалению, правительство не до конца понимает ужас подобных восхвалений. Если бы в стране все было хорошо, то о Сталине никто и не вспомнил бы” — Авт.).

— Насколько влиятельным и сильным является Министерство юстиции России? — резало слух, когда вы неоднократно повторяли, что у Минюста есть такая позиция или такая позиция. Мы, например, гордимся тем, что в Украине адвокатура независима от Минюста.

— Я знаю, что часть адвокатуры как черт от ладана шарахается от Министерства юстиции, потому что уверены — любое упоминание о Минюсте вредит адвокатуре. Я придерживаюсь несколько другой точки зрения. И беру на себя смелость утверждать, что имею на это право. Дело в том, что я был одним из основателей Союза адвокатов СССР. На первом же съезде я был избран первым заместителем председателя правления. Я еще тогда отстаивал независимость адвокатуры. Но, господа, независимость не от жизни, страны, общества, а независимость профессиональную. Я отстаивал ту идею, что никто не имеет права дать указание адвокату, что делать и как быть. Мы не можем быть независимыми от законодателя, потому что он решает, какие будут законы и какие, в конце концов, у нас будут льготы. У нас нет права законодательной инициативы, поэтому мы должны контактировать с Минюстом, при этом продолжая бороться за свою самостоятельность. Я вам могу сказать, что сейчас во главе Минюста России стоят люди, которые понимают необходимость создания независимой адвокатуры и ведут такую работу. Почему мы должны сторониться их? Они впервые начали нас слушать. Мы не должны их отталкивать.

— Сейчас в Украине ведется работа над созданием нового Уголовно-процессуального кодекса. В России этот кодекс существует уже восемь лет. Что бы вы порекомендовали обязательно учесть украинским разработчикам, ведь затем вносить изменения очень трудно?

— Я вам могу сказать, что у нас постоянно вносятся какие-то изменения в УПК. Большинство из них, на мой взгляд, прогрессивные. Но бывает, вносят просто страшные изменения. Например, у нас действовала невозможность поворота к худшему. И вдруг каким-то образом силовые структуры “пробили” в Конституционном Суде, что эта норма нарушает права потерпевших. В результате внесли изменения, что в ряде случаев можно возвращаться к этому вопросу и отменять даже приговор для необходимости усиления наказаний. Также сейчас обсуждается вопрос о необходимости введения апелляции. Юридическое сообщество очень давно ждало этого изменения. Главное, чтобы оно не превратилась в бывшую нашу кассацию. Поэтому в целом могу сказать, что нужно не только добиваться конкретного закона, но и, самое главное, того, чтобы он предусматривал механизм его исполнение, сроки, санкции за его неисполнение.

— При изучении вердикта по делу Ходорковского у нас возникло немало вопросов по поводу этого решения. Расскажите более подробно о вашем участии в этом деле и его особенностях.

— Когда ко мне обратились с делом Ходорковского, я категорически отказался, так как знал, что дело ангажированное, заказное, политическое. А участвовать в спектаклях мне не хотелось. Но настаивали все — родственники, адвокаты, которые уже приняли поручение. Тогда я лично пошел на встречу с Ходорковским и сказал ему: “Михаил Борисович, вы понимаете, что ни я, ни все лучшие адвокаты страны не могут вам реально помочь?” Кстати, Ходорковский очень умный человек. Он мне отвечает: “Да, я все прекрасно понимаю”. “Тогда зачем я вам нужен?” — спросил я у него. И он мне сказал довольно странную вещь: “Я все-таки хочу, чтобы в процессе были услышаны слова правды, и чтобы их произнес человек известный и авторитетный. А потом в дальнейшем это может оказаться полезным практически, потому что мы не знаем, что будет через год, два, пять”. Я ответил: “Тогда я готов взяться за это дело”.

Я участвовал в этом деле без особой надежды на то, что получится хоть какой-то результат. На первых судебных заседаниях было ужасно. Вы себе не представляете, сколько надо было потратить нервов, здоровья, чтобы участвовать в том, что творилось. Вот, например, приглашаем мы по делу крупнейшего специалиста со всеми регалиями, глубоко пожилого, уважаемого человека, который дает заключение по одному довольно серьезному блоку экономических проблем. И начинает суд над ним издеваться. Все это длилось целый день. Его довели до истерики. В итоге он уехал и сказал, что больше никогда здесь не появится. Мы мало что могли противопоставить этому. Там был сильный властный председательствующий — она, которая делала вид, что все прекрасно, а потом суд издевался над свидетелями, защитой, подсудимыми.

Вот представьте себе. Был документ: напечатанная бумага с каким-то текстом, не подписанная. По содержанию понять точно, от кого, было трудно. Обвинение утверждало, что этот документ был подписан Лебедевым. В судебном заседании мы просили огласить этот документ и удостоверить, что там никакой подписи нет, и фамилия Лебедев нигде не упоминается. Суд удостоверил это, мы проверили в протоколе — все было. Мы написали свои предложения, где, в частности, указали, что это не документ, а простая бумажка, и никакой подписи Лебедева там нет. И что, вы думаете, в приговоре? Там, в частности, написано: “Это обстоятельство подтверждается таким-то письмом, подписанным Лебедевым”. Хотелось удавиться, ей-Богу. Мы, конечно, обжаловали.

В результате я оказался в больнице. Дело немного отложили, а потом начали меня силком выдергивать из больницы. Они хотели, чтобы это было не позже такого-то числа. Почему? Потому что в этот день заканчивался срок привлечения к ответственности по одному из главнейших обвинений. Иначе надо было отменять и прекращать — за истечением срока давности. Наконец я выхожу из больницы как раз в тот день, когда истекал срок. Еду к своему подзащитному. Опять-таки мне не дают свидания. Наконец суд слушает дело. И должен вам сказать — об этом многие умалчивают — он во многом поломал приговор. Например, отменил по одному из эпизодов, кстати, связанному с Гусинским, приговор. Некоторые эпизоды переквалифицировал, в шесть раз уменьшил сумму, за которую они были осуждены. Но, к сожалению, только по году снизил им срок.

Нам казалось, что удастся что-то сделать дальше, но потом произошла такая вещь. Вы уже видите, я не совсем молодой человек, а подсудимого загнали так, что к нему надо было добираться четыре часа на самолете и пятнадцать часов на поезде или машине, я уже не помню, другого сообщения с ним не было. Я не мог к нему ездить. У меня опять повысилось давление. Меня лишили сообщения, но я продолжал работать с английскими адвокатами по подаче жалобы в Страсбург. Жалоба была принята, но, к сожалению, до сих пор не рассмотрена.

Сейчас дело пошло немного в другую сторону, что дает хоть какие-то надежды. Раньше нам отказывали в допросе любых свидетелей, а тут они уже допросили многих высокопоставленных людей.

— Как на практике у вас работают присяжные суды, каким образом они выносят свои вердикты?

— Я ярый сторонник суда присяжных. Другого такого суда нет. Да, суды присяжных выносят чудовищные — как оправдательные, так и обвинительные — приговоры, но это все-таки суд народа. Ну, что делать, если какой народ — такой и суд. Во всяком случае, это лучше, чем когда решение принимают чиновники, судьи или, как у нас еще их называют в народе, — два кивала. Конечно, силовые структуры против суда присяжных, потому что они не привыкли, когда что-то нужно доказывать суду. Они привыкли, что если у них есть погоны на плечах, то им все можно. Как говорил Уинстон Черчилль о демократии: “Это худшая форма правления, но лучше пока не придумали”. То же самое я могу сказать о суде присяжных.

— Беретесь ли вы за бесплатные дела?

— Во всем мире считается честью, когда бесплатно защищают людей, а мы что, хуже всех? Адвокат обязан, это его моральный долг. У меня было много бесплатных дел, но я вам расскажу об одном деле, когда мне пришлось даже самому заплатить. Так вот. Мою квартиру обокрали воры. Через несколько дней мне сообщают, что вора нашли. Им вроде бы оказался какой-то мальчишка лет пятнадцати. Я беру адвоката, которого прошу защищать этого мальчика. Адвокат мне говорит: “Генрих Павлович, мне неудобно, он же вас обокрал, а я буду его защищать”. Я говорю: “Саша (так зовут адвоката), я тебя прошу, не беспокойся, выполняй свою работу честно!”. Я пошел на такой шаг, потому что не верил, что этот мальчик был виноват. Через несколько дней ко мне приходит Саша и говорит: “Генрих Павлович, это точно не он, парень сам признался — его заставили взять на себя вину. Он вообще в это время был в другом городе”. В день кражи, как оказалось, он был у себя в школе, я уже сейчас не помню, где-то за Уралом. В результате мы доказали, что этот мальчик вообще приехал в Москву через день или два после того, как была совершена кража. Мы даже нашли билет, по которому он приехал в столицу, где он был впервые и просто ходил “тыркался” по различным местам. Они его и взяли. Естественно, за защиту этого мальчика мне пришлось заплатить. А вора так и не нашли.

Также я вел огромное, очень важное дело по наследству Бориса Пастернака — дело Ольги Ивинской. Она была его музой, возлюбленной последние четырнадцать лет перед смертью. Ее арестовали после смерти Пастернака за то, что она переправляла его работы за рубеж. У нее не было ни копейки. Я ее защищал бесплатно.

— Этим летом вы в эфире одной из российских программ сказали следующее: “Вообще надо сказать, что меня президент поражает. За то, что сейчас делает президент, ему надо поклониться в ноги. Если он сумеет сделать хотя бы часть из того, что декларирует, ему надо будет поставить памятник”. Ваши слова вызваны конкретными действиями президента России? Какими именно?

— Речь шла о том, что как раз тогда наш президент говорил, что нельзя столько людей содержать под стражей, когда ведется расследование, в частности, по экономическим преступлениям. Эти его инициативы даже нашли воплощение в законодательстве, поэтому сегодня идет сильнейшее сопротивление. Но это не все. После того, как он внес это предложение и оно было принято, как раз истекал очередной срок нахождения под стражей Ходорковского. Обвинение потребовало продления срока, а Ходорковский сказал, что это саботаж того, что говорил президент. Он даже потребовал, чтобы президент дал знать, что он в курсе происходящего. В ответ пресс-секретарь Медведева Тимакова сообщила, что президент знает об этом. Тогда Ходорковский снял голодовку. После этого мы были уверены, что городской суд отменит решение о продлении срока, но не тут-то было, городской суд не отменил. Поэтому я сказал — за желание, декларацию президенту спасибо, но если все это будет действовать, тогда можно и памятник поставить.

“День” — Генрих Павлович, вы человек с огромным юридическим, жизненным опытом. Вы жили в государстве СССР, о котором вы только что сказали: “Вам даже не снилось, как было тяжело тогда”. Сегодня вы живете в другом государстве — Россия, сущность которого демонстрирует дело Ходорковского (вы об этом тоже говорили). В начале 90-х, когда распался Советский Союз, у вас, наверное, были какие-то надежды по поводу будущего России. Сегодня вы можете сказать, такой ли вы видели Россию?

— Надежды, как правило, не сбываются. К сожалению, ожиданий у нас было значительно больше, чем свершений. С другой стороны, я согрешу против истины, если скажу, что ничего не произошло. Были изменения и есть изменения. Если говорить о векторе, он все-таки направлен в правильную сторону. Вот меня спрашивают, а когда было труднее работать — раньше или сейчас? В прошлом были свои трудности, сейчас — свои. Раньше, во всяком случае, не было такой коррупции, как сейчас. Но что я точно могу сказать как человек, переживший это все (таких уже мало осталось) — того страха, который тогда был и который приходилось ежедневно преодолевать, чтобы работать, — сегодня нет. Да, я в ужасе от коррупции, от того, что продолжается использование административного ресурса, от того, что осуждаются невиновные, от того, что судьи часто думают не о справедливости, а о том, что им кто-то позвонит или принесут взятку. Все это есть у нас сегодня, но я продолжаю работать — и не боюсь, что завтра ночью раздастся звонок, придут люди в штатском и заберут меня, как это было в годы моей юности. Тогда брали людей “пачками”. И когда я начинал работать, это еще частично продолжалось. Сегодня этого нет. Поэтому я точно могу сказать, что если раньше яне мог себе представить, извините, что я, адвокат, могу пить водку с прокурором, то теперь это возможно. Сегодня, после того, как днем я насмерть сражался с прокурором без всяких там взяток, вечером я могу дружно встретиться с ним, выпить и продолжать спорить. Вот это, с моей точки зрения, огромное достижение, которое важно для самоощущения человеком своей профессии.

* * *

Конечно, хотелось бы, чтобы в этот вечер было больше журналистов, но, наверное, считается, что извлечь какую-то сенсацию из подобной встречи невозможно, хотя сам по себе приезд мэтра адвокатуры — уже сенсация. Хотелось бы, чтобы больше было представителей власти, взявших на себя ответственность реформировать судебную систему. Тем более, когда уже на первых порах она, реформа, подвергается резкой критике. Но им тоже неинтересны такие встречи. Хотя судебные системы России и Украины во многом имеют общие проблемы: зависимость судей, коррупция, низкая квалификация и т.д. Похожие проблемы в наших странах и в сфере адвокатуры. Да, есть и достижения. Собственно, для этого и существует обмен опытом, но...

Справка

Генрих ПАДВА — известнейший российский адвокат, как утверждают его коллеги, с безупречной репутацией и огромным опытом в судопроизводстве и защите прав человека, учредитель и управляющий партнер адвокатского бюро “Падва и партнеры” (Москва). Генрих Павлович известен участием в сложных и резонансных делах: отмене применения смертной казни в России; защите бывшего Председателя Верховного Совета СССР Анатолия Лукьянова; управляющего делами администрации президента Павла Бородина. А в числе последних подзащитных Генриха Павловича — экс-глава “ЮКОСа” Михаил Ходорковский. Имя Генриха Падвы неоднократно включалось в рейтинги лучших адвокатов России, а также в международное издание “Who’s Who of Professionals”. В 2001 году Генрих Падва был признан “Человеком года” в номинации “Закон”, а по итогам 2006 года — “Человеком десятилетия”. Сегодня Генрих Падва является одним из самых востребованных и элитарных судебных защитников в России.

Иван КАПСАМУН