Пролонгация войны

На данный момент украинская армия укрепляет Мариуполь, а жители Донецка, Луганска и других городов Донбасса, контролируемых силами ДНР, приходят в себя после вчерашних массированных обстрелов и смиряются с мыслью, что кошмар затягивается.

Кровавый кошмар, который уносит все больше жизней мирного населения. День 28 августа может потом получить название “кровавый четверг”. Пятнадцать погибших гражданских за один день — такого за всю недолгую историю осады Донецка еще не было. Кроме того, под землей застряла сотня горняков шахты имени Засядько, когда в результате обстрела этого района были повреждены высоковольтные линии, и предприятие осталось без энергоснабжения. К счастью, все они благополучно подняты на поверхность.

На поверхность, где разворачивается полномасштабная гуманитарная катастрофа. Более сотни населенных пунктов без электроэнергии, половина Донецкой области — без воды из-за перманентных повреждений объектов водоснабжения. Где “лежит” банковская система. Где в магазинах еще есть продукты, но уже почти нет дефицитных препаратов в аптеках, а по больницам лежат сотни раненных осколками мин и снарядов мирных жителей. Где немногие оставшиеся врачи делятся между собой последними остатками медикаментов, включая простейшие антисептики и обезболивающие средства. Где “скорая” выезжает только за ранеными, оставляя без внимания — по объективным причинам! — участившиеся вызовы на инфаркты и инсульты.

Где боевые действия становятся вполне обыденной причиной остановки общественного транспорта. Где провести ночь в подвале — обычное дело. А доброе утро — это когда утром выясняешь, что в твоем микрорайоне после ночной артиллерийской дуэли отключились вода и свет, зато именно в твой дом не случилось ни одного прямого попадания. А совсем доброе — это когда смелые водители грузовиков и окрестные селяне сразу после обстрела завозят хлеб, молоко и овощи в магазин возле твоего дома. В заколоченный фанерой, но все еще работающий магазин.

Где линия фронта — это улица, на которой прошло твое детство. Где теперь не бегают резвящиеся, а трусят, прижимаясь к стенам, люди с автоматами. Где жизнь замирает с наступлением темноты, и мертвую тишину нарушает только отдаленный грохот разрывов.

Здесь, на территории официально не объявленной, но идущей уже полгода войны все еще живет много людей, которые останутся до самого конца. Каким бы он ни был. По разным причинам. Например, упрямо отказываются от предложений эвакуироваться старики. Мол, годы наши уже не те, чтобы скитаться. Кого-то приковывает к месту болезнь. Кого-то — долг, личный или профессиональный.

Кто-то, в конце концов, не может уехать просто потому, что бои вокруг его дома идут практически непрерывно. Как на окраинах Донецка или в окрестностях Горловки, Шахтерска и Тореза. Когда вокруг хлопают мины и разлетаются с громким треском, бежать страшно и не хочется. Хочется спрятаться и никуда не выходить, пока это все не закончится.

Более того, многие возвращаются в свои дома, устав где-то вдали ждать развязки. Рейсовые автобусы идут в Донецк переполненными. Потому что долго сидеть в лагере для беженцев невозможно. Даже если на новом месте тебе сочувствуют и стараются помочь, что бывает, к сожалению, не везде и не всегда. Потому что никто на официальном уровне не произнес слов “гуманитарная катастрофа” и не задался вопросом, где и на что будут жить люди, бежавшие от войны. А милосердные сограждане могут дать самое необходимое в критической ситуации — кров и пищу, но не могут дать планов на завтрашний день, не заменят полноценной жизни с любимой работой, обустроенным бытом для себя и детей, уверенности в завтрашнем дне, спокойной старости. Всего этого нет и в Донецке, но ехать больше некуда.

На государственном уровне, кажется, победоносные настроения после контрнаступления боевиков, появления на сцене регулярных российских частей и провала переговоров в Минске сменились неловкой паузой. Две главных проблемы сегодняшнего дня — “как закончить войну на Донбассе?” и “что потом делать с Донбассом?” — повисли в воздухе.

Между тем, ответы нужны. И “отдать и забыть” — это не ответ вообще. Потому что, кроме уже вполне осязаемой катастрофы гуманитарной, где-то на горизонте маячит и катастрофа техногенная, ущерб от которой превысит все военные разрушения и последствия Чернобыля вместе взятые.

Как-то упускается из виду, что ареной сражений стал регион с самой высокой техногенной нагрузкой в Европе. Перенасыщенный промышленными предприятиями, каждое из которых без постоянного присмотра становится источником огромной опасности. Не только для Донбасса. И не только для Украины.

Донецкие шахты, даже выработавшие запасы угля, продолжают работу. Зачем? Потому что требуется постоянная откачка грунтовых вод и скапливающегося в подземных пустотах метана. Теперь представим, что охваченные войной (которую почему-то никто до сих пор официально не называет “войной”) регионы полностью останутся без электроэнергии. Это означает, что грунтовые воды начнут подниматься на поверхность. Вместе с метаном. Некогда засушливый степной край станет огромным ядовитым болотом. А это уже катастрофа экологическая. В центре Европы, в XXI веке.

Кто-нибудь вспоминает о том, что на каждом водопроводном узле, которых только в Донецке — девять, и на каждой фильтровальной станции хранятся запасы жидкого хлора для обеззараживания воды? На водопроводном узле по нормативам — тонна, на станциях — больше.

При контакте с воздухом утечка тонны жидкого хлора — это ядовитое облако, гарантированно убивающее все живое в радиусе трех-пяти километров. И повезет тому, от кого отведет верную смерть роза ветров.

А вода, оставшаяся без очистки? Это эпидемия совершенно средневековых болезней, о которых в благополучных обществах уже и думать забыли: холера, дизентерия, кишечная палочка, столбняк. И эта угроза уже видна хоть не массово, но вполне явственно. В донецком общежитии, где массово проживают так называемые “внутренние беженцы” (люди, мигрирующие в пределах одной агломерации из более опасных районов в менее опасные), дети внезапно стали “падать” один за другим с температурой под сорок. Оказалось, что жара, а также перебои с водой, продуктами и необходимой для холодильников электроэнергией сделали свое дело — вспышка кишечных инфекций.

Склады токсичных отходов. К сожалению, Украина не настолько богата, чтобы, подобно странам “золотого миллиарда”, обустраивать могильники в третьем мире, на чужой территории. Все опасные остатки промышленного производства хранятся здесь же, под боком. Когда-то проблемой национального масштаба стала утилизация ядовитых отходов на одном-единственном предприятии — Горловском казенном химическом заводе. Потом больше года региональные власти искали возможность вывезти из тогда еще мирного Славянска остатки белого фосфора.

Но число химически опасных объектов измеряется сотнями. Каждый из них — бомба замедленного действия, ждущая своего часа. Каждая может унести сотни и тысячи жизней, не разбирая политических взглядов, нашивок на форме и степени личной вины.

Да, эти факторы налагают дополнительные ограничения на действия украинской армии. Нельзя наступать вольготно и масштабно. Нельзя для пущего спокойствия смести все перед собой артиллерией и авиацией. Соблазн восполнить недостатки тактической гибкости и пробелы в подготовке войск тоннами снарядов, бьющих куда-то по квадратам, велик.

Но в данном случае делать этого нельзя.

Потому что это не только вопрос сохранения инфраструктуры на территориях, которые были и остаются неотъемлемой частью Украины. Не только вопрос уменьшения количества жертв среди мирного населения.

Но и способ избежать масштабной техногенной катастрофы современности, сравнимой с трагедией на Фукусиме-1 и разливом нефти в Мексиканском заливе.

Евгений ШИБАЛОВ