Парадоксы российского радикального либерализма

Подавляющее число ее сторонников принимали участие в манифестациях и митингах, где не было особых ограничений относительно участия сторонников тех или иных политических сил — только бы этими силами признавались конституционные права и свободы человека. Меньшинство же отказалось от участия в тех массовых акциях, где присутствовали коммунисты и националисты. В частности, в Москве радикальные либералы во главе с предпринимателем Константином Боровым и публицисткой Валерией Новодворской провели альтернативный митинг, куда пришли только сотни две-три человек, на проспекте Сахарова. И дальше позиция радикальных российских либералов останется той же. Никаких совместных массовых акций с коммунистами и националистами. А в резолюции митинга на проспекте Сахарова среди прочего содержится решительное требование “запрещения в соответствии с Конституцией фашистской, нацистской и коммунистической деятельности”.

Конечно, не стоит отрицать необходимость законодательного запрещения деятельности тоталитарных политических партий. Вспомните только, что “немецкое экономическое чудо” в Западной Германии произошло не в последнюю очередь благодаря запрещению как возрождения в любой форме нацистской партии, так и (об этом вспоминают нечасто) деятельности Немецкой компартии — той самой, которая в свое время была членом Коминтерна и за которой тянулся большой “хвост” политического экстремизма. Только в конце 1960-х неонацисты смогли-таки создать свою невлиятельную легальную организацию, которая, впрочем, отказалась от расизма и тоталитаризма, присущих НСДАП. На условиях жесткого соблюдения Конституции была зарегистрирована и вновь созданная (тоже невлиятельная) Немецкая коммунистическая партия. Следовательно, демократическую политическую систему ФРГ не разрушили ни террористы из “Роте арми фрикцион”, ни присоединение Восточной Германии с ее многочисленными проблемами и живучим неосталинизмом, ни исламистские радикалы, которые ведут себя значительно тише, чем в соседних странах.

Но все же возникает вопрос: а что имеют в виду радикальные российские либералы, наотрез отказываясь от проведения совместных акций за честные выборы с националистами и коммунистами и требуя запретить деятельность последних? Ведь коммунисты — это не только Ульянов-Ленин и его партия, это и князь Кропоткин, это и Бакунин, это, в конце концов, и Нестор Махно. Только то — большевики-коммунисты, а это — анархо-коммунисты. Имеют ли в виду Боровой и Новодворская и последних, когда речь идет о “запрещении коммунистической деятельности” — и отказываются ли от сотрудничества с ними?

Еще сложнее дело с националистами. Хорошо, что радикальные либералы хотя бы не призывают запретить в будущей России национализм как таковой. Но стоит ли отказываться от сотрудничества с определенными группами националистов, если ты сам стоишь на явно националистических позициях?

Я имею в виду Валерию Ильиничну Новодворскую.

Она, конечно, будет категорически отрицать этот мой тезис, но слово не воробей, не так ли? В многочисленных статьях и выступлениях Новодворской имеем немало примеров идеологии русского национализма. Сосредоточусь только на двух — на воспевании как примеров для сегодняшнего дня деятельности “великих реформаторов России” императора Александра ІІ и премьера Столыпина.

Начну с коронованного персонажа. Возразить факту проведения им реформ невозможно. Но так же невозможно отрицать и активную колониальную политику Александра ІІ. Захват Центральной Азии, “примирение” Кавказа, подавление польского восстания, наконец, активные антиукраинские действия — все это было одной из важнейших составляющих императорской деятельности.

Напомню: в начале реформ Александра ІІ чрезвычайно активизируется украинское движение, в разных городах создаются Громады, открываются воскресные школы для взрослых с украинским языком обучения (треть всех школ империи — в украинских губерниях), начинается книгоиздание, появляются первые украиноязычные газеты. Контрдействия начинаются быстро. Уже осенью 1862 года российское правительство закрыло все воскресные школы, позже было разгромлено несколько Громад и арестована группа “громадовцев”, закрыта газета “Чернігівський листок”, которую издавал баснописец Леонид Глибов. Наконец, 20 июня 1863 года министр внутренних дел Валуев) подписал ведомственный циркуляр с запрещением издания на украинском языке периодической прессы, школьной и религиозной литературы. А если отсутствует Библия на национальном языке, то и нации как будто нет, не так ли? И только революция 1905 года разрушила, наконец, запрет на издание Священного Писания на украинском.

После фактического запрещения властью украинской культурнической деятельности “громадовцы” начинают кооперативное движение. В 1870 году в украинских губерниях действовало 20 потребительских кооперативов — треть от имеющихся в империи. И снова крамола: украинцы занялись экономической самоорганизацией, причем такой, которая объединяет все общественные прослойки, то есть создает национальное сообщество. И вот 18 мая 1876 года Александр ІІ подписывает Эмский указ, запрещавший театральные спектакли, публичные речи и школьное обучение на украинском языке и даже печатание украинских текстов, включая музыкальные ноты к песням. Разворачиваются репрессии и против украинского кооперативного движения, которое в результате приходит в упадок до самого конца ХІХ века.

Но Валерия Новодворская если и критикует за что-то Александра ІІ, то только не за это (вспоминая, правда, вскользь о порабощении поляков...).

Еще больше ее пиетет относительно деятельности Петра Столыпина. Она критикует его современников-кадетов — мол, не поняли идеи гиганта-реформатора, не поддержали его прогрессивные свершения. Было ли что поддерживать?

Напомню: в начале лета 1907 года император Николай ІІ и премьер Столыпин совершили в Российской империи переворот, разогнав Государственную думу и издав новый избирательный закон, закреплявший доминирование на следующих выборах наиболее преданных престолу общественных слоев. По данному закону 1% населения империи избирал почти две трети выборщиков, которые в свою очередь избирали депутатов Думы. В результате 77% депутатов Думы оказались великороссами, большинство в высшем представительском органе империи составляли помещики — класс откровенно реакционный с точки зрения реформ. Вообще по столыпинскому избирательному закону только 15% взрослого населения получили избирательные права, хотя бы неравные, по так называемым “куриям”, то есть сословиям (в Европе такой порядок избрания депутатов был в Средневековье). И вообще, установленный Столыпиным режим по многим параметрам стал предтечей большевистской диктатуры, прежде всего — по своему отношению к правовым нормам и к представительской демократии. В государстве, где уже несколько десятилетий успешно работал суд присяжных, вдруг появились военно-полевые суды, с которых впоследствии были скалькированы сталинские “тройки”, а разгон Думы стал образцом для разгона Учредительного собрания в январе 1918-го...

Провальной и социально взрывоопасной стала земельная реформа, которой гордился сам Столыпин и которой гордится Новодворская. Ведь в ходе реформы фактически неприкосновенными остались помещичьи имения, независимо от их товарной производительности, а в селе стало значительно больше нищих.

И не забывайте национальную политику Петра Столыпина. Это он выступил инициатором существенного ограничения автономии Финляндии, а в январе 1910 года издал циркуляр с запрещением регистрации так называемых “инородческих” обществ и издательств. Впоследствии Столыпин в отдельной инструкции разъяснил губернаторам, что циркуляр касается абсолютно всех обществ “инородческих, в том числе украинских и еврейских, независимо от их целей”. На этом основании по всей империи власть закрывала украинские организации и газеты, запрещала продажу украинских книг, проведение концертов и вечеров на украинском языке. В марте 1911 года правительство Столыпина запретило отмечать 50-летие со дня смерти Тараса Шевченко. А приехав в Киев — за несколько дней до своей гибели — премьер России заявил: пока он жив, памятника Шевченко у “матери городов Русских” не будет. И в то же время одобрительно отозвался о местных черносотенных организациях, об их целях и деятельности.

Так является ли русским националистом человек, который с почтением смотрит на подобных исторических персонажей и считает их образцами реформаторов? На мой взгляд, вопрос риторический. А потому российским радикальным либералам стоило бы немного угомонить свой радикализм и разобраться, что к чему и кто есть who.

Сергей ГРАБОВСКИЙ