Парадокс автоматизации: почему не растет производительность труда

Если компания инвестирует в автоматизацию  — эффект должен быть очевиден. Численность ее сотрудников, возможно, сократится, зато производительность труда вырастет. Так почему же статистика свидетельствует об обратном? В развитых странах хватает и денег, и желания вкладывать в автоматизацию. Но последние 15 лет рост производительности труда (добавленная стоимость в расчете на сотрудника или отработанные часы) там остается низким. Да и экономика этих стран со времен глобального финансового кризиса 2008‑го росла ничтожными темпами  — 4% в год, а то и меньше.

В долгосрочной перспективе экономический рост зависит от увеличения количества работников и роста производительности их труда. Поэтому и политики, и экономисты задаются вопросом: считать ли замедление роста производительности постоянным сдерживающим фактором или это временное явление?

Благодаря информационным технологиям было автоматизировано множество инженерных и рабочих профессий. В Соединенных Штатах этот процесс достиг пика в 2000‑м. Казалось бы, рост безработицы в сочетании с увеличением производительности труда неизбежен. Но вплоть до кризиса 2008 года производительность в США падала, а уровень безработицы хоть и рос, но незначительно. Уровень занятости в докризисные годы держался на спросе, подпитываемом кредитами. И когда кредитный пузырь лопнул, на улице оказались миллионы работников. Им пришлось резко перестраиваться, а не приобретать новые навыки постепенно, как это происходило бы в спокойные времена.

Есть еще один фактор, усложнивший “головоломку производительности”. В США на компании, работающие преимущественно на экспорт, приходится треть экономики. За два десятилетия, предшествовавшие кризису, они оказались не в состоянии увеличить занятость. И это несмотря на то, что добавленная стоимость в этом секторе росла быстрее, чем в неторгуемых сегментах, то есть не испытывающих конкуренции со стороны импорта.

Сокращение рабочих мест в торгуемом секторе, особенно после 2000 года, пришлось в основном на производственные отрасли. Отчасти это было связано с ростом производительности из‑за внедрения информационных технологий. Но во многих случаях причиной становилось то, что компании переносили целые сегменты производственной цепочки в другие страны, главным образом в Китай. Напротив, в неторгуемых сегментах (в основном в сфере услуг), до 2008‑го занятость росла, хотя новые рабочие места здесь генерировали меньше добавленной стоимости.

В торгуемом секторе работали сотрудники с более высоким уровнем навыков и образования, поэтому производительность их труда росла быстрее благодаря способности осваивать новые технологии. К несчастью, прирост подушевой добавленной стоимости в торгуемом секторе развитых экономик оказался недостаточно большим, чтобы перевесить отрицательный эффект от перетекания рабочих мест в неторгуемый сектор. Отсюда и недостаточно высокие общие темпы роста производительности.

В послевоенные годы принцип построения мировой цепочки поставок был прост: переносить производство в страны с дешевой рабочей силой. Для бизнеса с высокой добавленной стоимостью, поддающегося автоматизации, этот принцип останется неизменным. Но не для предприятий, использующих капиталоемкие цифровые технологии: они будут переносить производство ближе к конечным рынкам.

Еще в 1980‑х экономисты Роберт Солоу и Стивен Роуч утверждали, что инвестиции в ІТ не сказываются на производительности. Но как только интернет‑подключения стали широкодоступны и компании реорганизовали цепочки поставок, производительность увеличилась.

Предприятия и сотрудники должны приспосабливаться к изменениям, которые технологии привносят в структуру экономики. Рост производительности будет заметен не сразу. Но те, кто начал адаптироваться первыми, получат самые большие преимущества.

Печатается с разрешения project-syndicate.org

Майкл СПЕНС