Общественность — это сила

На протяжении десятилетий социологи проводят исследования тенденций в обществе. Специалисты ищут какое-то движение, новые направления, активизацию общественности, ведь без этого невозможно говорить ни о каких переменах в обществе, в том числе экономических. Как правило, эти перемены есть. Однако особенность украинцев в том, что у них они происходят крайне медленно.

Институт социологии НАН Украины провел не одно исследование общественных ориентиров украинцев, в том числе сравнительные со странами Евросоюза. Заместитель директора Института социологии НАН Украины Евгений Головаха в публичной лекции в президиуме Академии педагогических наук на Первом всеукраинском конгрессе по социальной психологии “Социально-психологическая наука третьего тысячелетия: опыт, вызовы, перспективы”, выделил основные — создал портрет нашего общества. Точнее — остановился на основных его особенностях. Они очень интересны и важны, если мы так хотим перемен к лучшему.

— Первое наше мониторинговое исследование начинала еще Наталья Панина в 1992 году. Это был пробный опрос (были отобраны специальные психологические показатели, включая тесты на авторитаризм, тест на социальный цинизм и многое другое). Общество в тот период можно было назвать обществом трех “не” — с тотальным недоверием, с тотальным недовольством и тотальной неуверенностью в будущем. Изменилось ли что-нибудь за 10 лет? Я бы сказал, да: если в 1990-х годах мы жили в обществе “двоек” (возможно, это метафора, но в реальности такими были оценки ситуации у людей), то в середине 2000-х оценки стали меняться. Сегодня они стабилизировались и мы стали обществом, живущим на “тройку”, — так есть в понимании людей. Всего один балл, но можно сказать, что это фундаментальная перемена. Это значит, что общество уже в некоторой степени принимается большинством людей. Есть показатель адаптации. У нас был тест на социальное самочувствие, так он показывал, что в середине 1990-х людям не хватало всего, что было связано с потреблением, — благ, исключительно связанных с потреблением. И даже когда была массовая безработица, и у людей не было возможности зарабатывать, — говорит Евгений Иванович.

Согласно исследованиям Института социологии, на рубеже 2000-х гг. ситуация стала меняться: несколько уменьшился дефицит материальных благ, но начал резко нарастать дефицит того, что можно назвать возможностью человека интенсифицировать свои трудовые условия. Евгений Головаха говорит, что тогда больше жаловались на дефицит работы, которая подходит человеку, на невозможность найти дополнительный заработок. Его вывод: это был показатель того, что люди постепенно переориентируются с патерналистского восприятия действительности (кто-то должен что-то дать, если все отняли), и постепенно стало формироваться представление, что можно что-то сделать собственными усилиями. Таким образом, в обществе постепенно образовывается группа экстерналов — людей, которые понимают, что они сами отвечают за себя и свою жизненную ситуацию (хотя доля интерналов, мыслящих противоположно, еще остается значительной). По словам пана Головахи, в сравнительном исследовании, проведенном в западных странах, можно увидеть, что на Западе преобладают люди-экстерналы. “Такой баланс в обществе во многом и определяет, как оно будет жить”, — уверен ученый.

— Простой вопрос в международном сравнительном исследовании: “Сколько часов в неделю вы работаете реально — включая и основную, и дополнительную работу?”. Видим странную закономерность: чем беднее страна, тем больше в ней люди работают. Можно сделать и обратной вывод: чем больше люди работают, тем беднее живут. И это в первую очередь касается Украины. Украинцы больше всего жалуются на интенсивность труда — намного больше, чем датчане или голландцы (замечу, что на самом деле это лишь штрих к портрету, а не объяснение ситуации, потому что в плохих условиях для того чтобы выжить, нужно дополнительно работать). Когда не создана социальная инфраструктура, позволяющая интенсифицировать все эти процессы — производство, потребление и так далее, люди вынуждены больше работать... Это наша основная черта — мы слишком много работаем. Мало думаем и мало организуем, поэтому труд остается неэффективным, — считает Евгений Иванович.

Согласно исследованиям, в экономической сфере для нас характерно следующее: постоянное ухудшение отношения ко всему, что связано с рыночной экономикой.

— Оценка рыночных реформ постоянно снижалась с начала 1990-х. Более того, худший результат получили после оранжевой революции, когда к власти пришли либералы. Такое противоречивое отношение к экономике и повлияло на то, что сегодня украинцы намного менее положительно относятся к рыночным реформам, хотя часто они не задумываются над их значением. И в этом кроется довольно серьезная причина того, почему не очень оптимистично можно смотреть на перспективу формирования рыночной экономики, — объясняет ученый. — Ведь есть такой закон: экономика работает так, как работает психология. Известно, например, что недоверие к банкам порождает крах банков, и также массовое недоверие к рыночной экономике будет порождать провал реформ. Конечно, экономической ситуации, сложившейся в Украине, поспособствовали как настроения людей, так и бездарные представители политической и интеллектуальной элит, которые породили у людей такие надежды и привели к большому разочарованию.

Еще один поразительный феномен пан Головаха наблюдает в сфере моральных отношений украинцев. Он называет это “колоссальной проблемой общества” — моральное состояние большинства.

— Не я назвал людей аморальными — они сами это делают, ведь многие люди говорят, что большинство наших граждан не придерживаются основных принципов морали, когда делают свой выбор. К сожалению, за последние годы ничего не изменилось к лучшему. Меняется лишь то, что меньше становится аномической деморализации (человек изолируется от жизни общества и сосредотачивается только на собственном выживании. — О. М.). Когда в начале 1990-х был замерен ее уровень, то цифры оказались ужасающими: 80% украинских граждан пребывали в состоянии повышенной аномической деморализации. Казалось, что они постепенно приспосабливаются, что появляется новое поколение, которое другого общества не видело, однако, сегодня 2/3 наших соотечественников пребывают в состоянии повышенной аномической деморализации. Вспомните Дюркгейма: для того чтобы общество консолидировалось, нужно чтобы хотя бы большинство не были деморализованными, потому что деморализованные люди не консолидируются. В этом смысле — это наша большая проблема. У меня есть своя гипотеза, что мы пребываем в худшем состоянии, чем белорусы, хотя эта страна не прошла либерализацию, демократические механизмы там совсем не развиты, но на самом деле этот показатель там лучше нашего, — констатирует Евгений Иванович.

Он напоминает о двух фундаментальных характеристиках общества. Это индивидуализм-коллективизм и отчуждение от социальной жизни и участие в ней. По его убеждению, если взять западные общества, то они являются обществами индивидуалов, принимающих участие в социальной жизни (вовлеченный индивидуализм). Суть в том, что европейцы поддерживают огромное количество связей, занимаются общественной работой, община оказывает свое влияние на власть и так далее, что не часто встретишь в Украине.

— В Советском Союзе было общество “вовлеченного коллективизма”, — говорит господин Головаха. — И то общество, что в Европе, и то, что в СССР, были обществами оптимистов. Что поражало еще в 1970-е годы западных психологов, так это то, что советские люди были большими оптимистами, чем западные. Но когда эту вовлеченность сняли, то осталось общество отчужденных коллективистов. Самое страшное, что отчужденный коллективист хочет, чтобы его кто-то поддерживал — коллектив, правительство. Кто угодно. Он этого не находит и превращается в аномизированного индивида. Такие люди разобщены, деморализованы, не находят поддержки ни в ком, никому ее не оказывают, других считают аморальными, а себя — нет, — объясняет социолог.

Господин Головаха не считает, что сгущает краски, и говорит об еще одном феномене, который социологи констатируют в Украине много лет.

— Для украинского общества характерен такой феномен, как социальный изоляционизм. Он заключается в огромной социальной дистанции. Когда мы смотрим на дистанцию американцев, которая была у них относительно темнокожих в 1930-е годы, и сравниваем ее с той, что есть у украинцев сегодня, то она — разительная. Американцы тогда были более толерантны, чем сегодня мы к представителям других этносов. Часто это интерпретируют как ксенофобию, но это — социальный изоляционизм, желание держаться подальше от всех, кто не такой, как я, — говорит ученый. — Еще украинцы опровергли закономерность, считавшуюся неопровержимой: что с резким ухудшением уровня жизни повышается уровень этно- и ксенофобии. Это считалось абсолютно понятным фактом, но в Украине в 1990-е годы ситуация не привела к нарастанию социальной дистанции. Зато скачок наблюдался в 2002 году, когда экономическая ситуация стала улучшаться.

На его взгляд, “мы пребываем в состоянии изоляции от всего, что может принести нам какие-то неприятности”. С одной стороны, это источник наших очень медленных изменений, с другой — источник сохранения мира. Как считают исследователи, изолированные люди меньше всего склонны к разного рода эксцессам. Поэтому Евгений Иванович говорит, что “не проповедовал бы сейчас нарастания открытости в обществе, поскольку именно в таких условиях начинают нарастать конфронтация и конфликты”.

— Если мы говорим о психологическом портрете общества, то я обязательно хотел бы сказать, что, к сожалению, у нас еще массовое сознание на том уровне, на который значительно легче накладываются абсолютная демагогия, абсолютный популизм, не связанный с политическими реалиями, — продолжает социолог. — Во многом это связано с фаталистическим восприятием мира, а не рациональным. У нас правителей выбирают по принципу фаталистического авторитета. У Вебера есть три типа авторитета власти — харизматический, традиционный и рациональный. Я задумываюсь над тем, по каким критериям мы выбрали власть. Харизматичной была Юлия Тимошенко, Янукович — нехаризматичный. Искать у новой власти традиции — какие? Если же говорить о рациональном, то более рациональным был бы выбор из новых кандидатов, а мы 15 лет выбираем одних и тех же. Получается, общество выбрало по принципу “на этот раз пусть попробует кто-то другой”, “кто-то же должен руководить”. Это фатализм. К сожалению, с этим связана следующая характеристика: что мы — общество неудовлетворенных, но не общество, которое готово что-то изменить. Отсюда мы так много болтаем.

Еще Евгений Иванович останавливается на проблеме политической элиты. Он считает, что “если они вышли из этого общества, то никогда без социального давления не станут ничего менять”. На его взгляд, давление общества — это основное условие всех перемен, но для оказания такого давления нам не хватает кооперации, мы до этого еще не доросли.

В связи с этим Евгений Головаха делает следующие выводы. Что мы все еще общество неудовлетворенных, неуверенных в себе, хотя уже меньше, чем в 1990-х. Еще украинцы живут и создают общество социальных изоляционистов, “которые, как ни парадоксально, стали такими еще больше, чем это было 15 лет назад”. Также мы общество фаталистов и все еще живем с идеей, что мы аморальны. При этом всем общество сохраняет стабильность и ориентируется на стабильность, оно избегает кровопролития.

— Поэтому мой прогноз таков: перемены, которые будут происходить в Украине, будут очень медленными, кто бы ни приходил к власти. Мы будем двигаться в неизменном направлении постепенного отхода от СССР в любом случае. Если бы нас приняли в европейское сообщество, мы были бы вынуждены принимать эти нормы. Поэтому нужно добиваться, чтобы нас туда приняли, тогда наша психология станет меняться, — подытожил пан Головаха.

Оксана МИКОЛЮК