Науке нужна свобода

В этом году Нобелевские премии по физике и химии получили ученые за работы по изучению свойств углерода. Этот химический элемент является основой жизни и понятен интерес ученых к изучению его свойств. Особый интерес к лауреатам по физике в России был вызван двумя обстоятельствами. Во-первых, оба Андрей (Андре) Гейм и Константин (Костя) Новоселов родились и получили высшее образование в соседней стране, но сделали свои открытия в университете Манчестера. Во-вторых, премьер-министр Владимир Путин в своей поздравительной телеграмме отметил, что известие о присуждении премии русским ученым “было встречено в России с большим энтузиазмом и гордостью”. Несколько странно, что премьер испытывает энтузиазм в связи с такой утечкой мозгов из страны.

Известно, что куда конь с копытом, туда и рак с клешней. Не успел премьер передать свою поздравительную телеграмму, как руководитель департамента международного сотрудничества фонда “Сколково” Алексей Ситников заявил: “У нас есть идея пригласить Гейма и Новоселова для участия в проектах фонда “Сколково”. Правда, такая идея возникла не вчера, после объявления о присуждении им Нобелевской премии, а раньше. Дело в том, что взаимодействие с российской научной диаспорой — одна из приоритетных задач фонда”.

Когда возникла идея пригласить двух нобелевских лауреатов участвовать в широко разрекламированном проекте наукограда “Сколково” не столь уж и важно. Гораздо важнее то, что обнародована она была именно после решения Нобелевского комитета. И тут случился большой конфуз. И Андре Гейм, и Костя Новоселов в категорической форме отказались от участия в этом проекте. “Я думаю, Кремниевого Сколково никогда не получится. Для меня это звучит так же, как если бы в 90-х годах стали бы создавать электровакуумное Сколково, когда уже поезд давно ушел от вакуумных ламп к транзисторам. Так и здесь”. Но дальше, больше. “Меня это никак не интересует. У меня нет российского гражданства, я гражданин Голландии, там у вас люди что — с ума посходили совсем? Считают, что если они кому-нибудь отсыпят мешок золота, то можно всех пригласить?”, — заявлял Андре Гейм в своих многочисленных интервью. Примерно таким же образом высказывался и Костя Новоселов.

Сколково — район Подмосковья, с советских времен знаменитый совхозом, где выращиваются огурцы и шампиньоны, и дачей Леонида Брежнева, стал символом передового развития России. К элитной и дорогой бизнес-школе “Сколково”, патронируемой лично президентом Дмитрием Медведевым, чьи первые студенты жили не где-нибудь, а в пятизвездочной гостинице “Балчуг”, с видом на Кремль добавился так называемый инноград, наукоград Сколково. Проект, окрещенный Городом-Солнце, который его создатели предпочитают сравнивать с Кремниевой долиной США, (отсюда сравнение Андре Гейма Кремниевое Сколково. — Авт.) стал витриной политики модернизации, проводимой Дмитрием Медведевым.

И раньше многие ученые и эксперты критиковали проект “Сколково”. По разным причинам, но все сходились в одном: ничего стоящего из всего этого не получится. Вернее, распил денег и немалых произойдет вполне успешно, другие научные центры останутся совсем без средств, очередная потемкинская деревня будет представлена народу и только через некоторое время все разведут руками и произнесут сакраментальную фразу: хотели как лучше...

Главная причина будущего провала проектов типа “Сколково” имеет системный характер и неразрешима в рамках существующего российского порядка. Страна всегда была в положении догоняющей. Со времен Петра I импортировались наука, технологии, носители знаний. И все с трижды проклинаемого Запада. Несмотря на то, что приезжали передовые ученые, например, великий Леонард Эйлер, создавший математическую школу мирового уровня, с появлением “собственных Невтонов и Платонов”, отставание не только не уменьшалось, а все больше увеличивалось. По той же логике производилась консервативная модернизация Сталина, в основе которой, несмотря на пропагандистское отрицание, лежала западная технологическая культура. Вера Никиты Хрущева в магическую силу кукурузы, выразившаяся в лозунге “Догнать и перегнать Америку по производству мяса, молока и масла на душу населения” такого же происхождения. Великие стройки предвоенных пятилеток — Горьковский автомобильный завод, Днепрогэс, Магнитогорский металлургический комбинат и т.д. были самыми передовыми в технологическом отношении предприятиями. Генри Форд строил в Горьком завод, какого у него самого тогда в Детройте не было. Во времена Леонида Брежнева одним из ярких образцов заимствованной модернизации стал Волжский автомобильный завод, который начали строить в 1966 году по техническому проекту концерна FIAT. Это было чудо для СССР, но он производил с 1970 года автомобиль ВАЗ-2101 — почти точную копию модели Fiat-124, уже снятую в Италии с производства как морально устаревшую. Хотя первые пользователи ВАЗ рассказывали, что они отличались потрясающим качеством столь непривычным для советских потребителей.

И вот новая модернизация, на этот раз от президента Медведева. Но и она представляет собой заимствованную от Петра и Сталина через Брежнева попытку обновления страны сверху. Царь Петр I строил флот и приглашал иностранцев, одновременно усиливая крепостное устройство страны. Где-то наверху учились говорить по-немецки и по-французски, а страна оставалась феодальной. Царица Екатерина переписывалась с французскими просветителями, но категорически отказывалась освободить крестьян. При Сталине строились гиганты индустрии, а режим упекал несогласных в лагеря или ставил у расстрельной стенки. Власть в России никогда не понимала, что простое механическое заимствование передовых знаний и технологий не обеспечивает развитие страны. Наоборот, отставание консервируется, и дистанция от передовых государств увеличивается во много раз.

Серьезные сомнения в проекте “Сколково” высказывал в интервью газете “Коммерсант” Доминик Фаш — председатель совета директоров компании “Энел ОГК-5” и член команды основателей французского иннограда София-Антиполис. Сомнения Фаша вызваны недостатками, которые он усматривает в российской власти и экономике. “Истинная инновационная политика неизбежно вступает в конфликт с властью, ибо она не имеет ничего общего с коррупцией и предполагает, что экономические механизмы прозрачны, а правила игры ясны и незыблемы”.

Не случайно идеологию медведевской модернизации по петровско-сталинскому-брежневскому образцу разрабатывает Владислав Сурков, чиновник администрации, отвечающий в Кремле за внутреннюю политику и имеющий весьма специфическую славу автора многочисленных антидемократических проектов власти. Параллели с печально известными сталинскими шарашками, прекрасно описанными Солженицыным в его романе “В круге первом” и в воспоминаниях сотрудников авиаконструктора Андрея Туполева, усиливается, когда узнаешь о том, что наукоград в Сколково будет иметь собственную полицию. И будут ли из него свободно выпускать, в этом тоже есть сомнения. Во всяком случае, нынешняя практика российских властей только усиливает такие опасения. Профессор Европейского университета в Санкт-Петербурге Владимир Гельман на границе с Финляндией узнал, что оказался в списке лиц с отметкой “выезд временно задержан”. После многочасового дотошного таможенного досмотра профессора в Финляндию все же выпустили. На обратном пути проблем со въездом уже в Россию оказалось гораздо больше. А ведь по мнению ученого, существование такого списка незаконно, так как статья 27 конституции России четко говорит о том, что “гражданин Российской Федерации имеет право беспрепятственно возвращаться в Российскую Федерацию”.

Еще один более зловещий пример. Как раз тогда, когда закон о “Сколково” триумфально проходил второе чтение в парламенте, во въездной визе было отказано сопредседателю консультативного совета “Сколково” Дэвиду Корнбергу, лауреату Нобелевской премии, приглашенному в совет другим нобелевским лауреатом физиком Жоресом Алферовым. Инновациями занимается сам президент Медведев, приглашает на высшем уровне корпорации уровня Cisco Systems, а чиновники, сохраняющие в незыблемости политический режим, действуют в прямо противоположном направлении.

Модернизация невозможна без тотального изменения государственного устройства, его демократизации. А на это правящий режим Медведева — Путина пойти не может принципиально. А раз так, то никакие “Сколково”, шарашки и прочие проекты ничего не дадут. В крайнем случае можно будет построить несколько отверточных производств. Но так далеко ушедших лидеров не догоняют. Нет свободы — нет развития. Как заметил российский географ и политолог Дмитрий Орешкин, “инновации в неволе не размножаются”.

Наука — это не только необходимое оборудование и приличная зарплата ученых. Это, в первую очередь, свобода обмена информацией без каких-либо ограничений, но самое главное, без произвола и политического давления чиновников, когда в Кремле или в его окрестностях лучше знают над чем и где работать ученым, загружая их бюрократической писаниной и отвлекая от решения настоящих научных проблем.

На вопрос мог ли быть создан графен, за который Гейм получил Нобелевскую премию, в России, ученый ответил: “Шансы его создания были 1 из 1000 — по сравнению с тем, что можно было сделать за границей... В Англии я понял, что в течение шести месяцев там можно сделать то же самое, что в России в 90-х годах сделать в течение 10 или 20 лет... Оставаться в России было для меня все равно, что жизнь потратить на борьбу с ветряными мельницами, а работа для меня хобби и тратить свою жизнь на мышиную возню абсолютно не хотелось”. Приветствуя стремление инвестировать в науку средства, ученый в то же время отметил: “Хорошие начинания спускаются сверху, а потом они через тысячу ветряных мельниц проходят, и эти Дон Кихоты из правительства заканчивают одним и тем же — получилось, как всегда”.

Сейчас всем кажется, что самая большая проблема украинской науки фатальное недофинансирование. Здесь спорить просто не о чем. Этот фактор присутствует. Но его значение специально или по другим причинам преувеличивается. В Украине, как и в России, наука не может развиваться без академической свободы. Чиновник руководит учеными, университеты не имеют автономии и зависят от министерства. Странно, но бизнес сам решает, где и какой завод строить, что он будет выпускать, а университетам все спускается, как в свое время в СССР, из министерства. Там решают, какую историю специалистам писать и министр не стесняется об этом говорить вслух. Так какая тут может быть наука? Ее нет и быть не может по определению. И никакие деньги, даже если бы они нашлись, делу не помогут. И поэтому настоящие ученые ищут места под солнцем в чужих университетах, в далеких землях. Ведь сказал великий гуманист Эразм Роттердамский: “Моя родина там, где моя библиотека”. Почему же Украина не может быть такой родиной?..

Юрий РАЙХЕЛЬ