Глазами экстремиста

В 6 часов вечера на Триумфальной площади было еще немного народу: человек 400—500 жались к Театру Сатиры, а с обратной стороны площади не было вообще никого — вот с этой стороны я и подошел со своими друзьями. Подошел и остановился, потому что по всему периметру площади стоял высокий забор, а перед ним — шеренги ОМОНа, не пропускавшие никого на другую сторону. Милицейские автобусы выстроились вдоль всей Тверской, все видимое пространство вокруг пестрело камуфляжной омоновской формой. Встречались и милиционеры в диковинном обмундировании: черных пластиковых латах, делавших их похожими на черепашек-ниндзя.

Пока мы думали об обходных проходах, прямо позади нас выстроилась шеренга. “Сейчас тебя будут брать”, — шепнула мне знакомая, видимо, услышавшая их переговоры. Я рванулся в сторону, и омоновцы понеслись за мной. Убегать было бесполезно: спереди на меня уже тоже неслись бойцы в камуфляже. Без лишних разговоров (разумеется, игнорируя требования предъявить документы и объяснить причину задержания) они унесли меня за ноги и за руки в автозак — железный грузовик с заколоченными окнами. Кроме меня там никого не было, но уже через минуту туда под руки запихнули еще какого-то здорового мужика, лицо которого в темноте я сразу не разглядел. “О, Рома, привет!”, — сказал он мне, протянув руку, и только тут я понял, что это Борис Немцов. Как оказалось, он в сторонке подписывал желающим свой доклад, когда к нему подлетели омоновцы и уволокли в машину.

Уже потом мои знакомые увидели у омоновцев листки с фотографиями особо опасных оппозиционеров, которые сотрудникам милиции раздают перед каждой несогласованной политической акцией с инструкцией “этих” брать сразу, без разговоров. На этих фотографиях были еще заявители митинга (Эдуард Лимонов и Константин Косякин), а также Сергей Удальцов.

В наш автозак так никого и не подсадили, кроме двух дружинников, которые сначала испуганно сидели в углу, а потом разговорились, попросили у нас автографы, сфотографировались и принялись рассказывать о всем том, что у них против властей накопилось.

Я позвонил начальнику управления информации и общественных связей ГУВД Москвы Виктору Бирюкову, который бодро пообещал разобраться в ситуации. Для этого ему надо было бы сделать несколько шагов в сторону нашего автозака, но он их так и не сделал.

Окна в автозаке заколочены, но через щель можно было наблюдать за тем, что происходит снаружи. Все пространство у Театра Сатиры было забито, желающие не помещались под колоннаду, и толпа вылезала на тротуар Тверской. К 18:30 на площади было никак не меньше 2000 человек. Кто-то стоял с листками с надписью “31”, а какой-то парень звонил в колокол с надписью “рында”. Его, разумеется, тоже задержали, как и еще примерно 70—80 человек, которых выцепляли из толпы, определяя оппозиционность “на глазок”. Брали жестко, больно выворачивали руки, кого-то били, многим, как потом выяснилось, порвали куртки и сумки.

Спецификой этого митинга было множество откровенных провокаторов, которые пытались затеять драку с собравшимися гражданами, а кто-то из них, наоборот, специально провоцировал милиционеров, выкрикивая им разные оскорбления. Провокаторы приходили и раньше, но не были так агрессивны: в прошлый раз кто-то кинул дымовую шашку, в позапрошлый приходили какие-то ряженые геи, которых подвозили специальными автобусами. В этот раз геи пришли настоящие и пускать ряженых было как-то глупо.

Милиция как всегда не знала, что делать. “Освободите проезжую часть!” — кричали они в мегафон собравшимся. “Куда мы уйдем, если вы нас оцепили?” — отвечали собравшиеся, которые, впрочем, не ушли бы, даже если бы такая возможность была. Тем более что ГИБДД еще днем перекрыла проезжую часть и освобождать ее было все равно некому. Протестующие отрывались как могли, какая-то парочка пришла в плюшевых костюмах хорьков, очевидно в память о “жемчужном прапорщике”, который так называл митингующих. Другая смелая девушка залезла на какую-то будку с плакатом в руках, на котором, разумеется, была написана 31-я статья. Другой смельчак наклеил на спину милиционера стикер с надписью “31”, который провисел, как говорят, минут 10. Мелькали знакомые лица: полковник Бирюков в штатском и с забинтованным пальцем (сводил татуировку, которую блоггеры заметили у него на прошлой акции 31 числа).

А вон Венедиктов в красной куртке. Тот самый Венедиктов, который предлагал перекрыть Триумфальную. Теперь его самого хватает милиция и он еле отбивается.

Задержания продолжались еще долго, но нас, наконец, увезли в отделение. Всех, кто был запечатлен на листочках у милиционеров, свезли в ОВД “Тверское”, остальных развозили по другим отделениям: “Мещанское”, “Арбатское”, “Басманное”, “Краснопресненское”. В большинстве случаев людей мурыжили до полуночи, сильно превысив все допустимые сроки задержания. В нашем ВИП-ОВД для особо опасных милиционеры работали стремительно и предельно вежливо. “Так это то же отделение, в котором я прошлый раз сидел! — воскликнул Немцов, как только мы зашли внутрь, — иди, я что тебе покажу”, — и он потащил меня к стендам с портретами разного рода почитаемых в МВД исторических деятелей. На одном из стендов соседствовали три портрета — Ежов, Ягода и Берия.

Пока составлялись протоколы, “экстремисты” воспользовались редкой возможностью собраться вместе и стали обсуждать стратегические планы. Сергея Удальцова больше всего интересовал вопрос подготовки к выборам 2011 года: его партия “Рот Фронт” уже подала документы на регистрацию, и Удальцов предлагал создать коалицию по контролю за честностью выборов. Этот разговор нам было поддержать сложно: лимоновской партии “Другая Россия” до регистрации было еще далеко, а на демократическом фланге переговоры о создании партии только-только начались.

Зато с тем, что уличную протестную активность надо усиливать, согласились все. Мое предложение перенести место “Стратегии 31” на Васильевский спуск или Площадь Революции Лимоновым были категорически отвергнуты: “Это единственная акция, где мы бьем в одну точку, и именно поэтому она успешная”. “Нам надо поставить целью стотысячный митинг, все равно где, — предлагал со своей стороны Немцов, — согласованный массовый митинг, пусть даже на Болотной площади”. С этим тоже никто не спорил, но под какую идею выйдет столько людей? “Против Лужкова выйдут, как думаете?” — задумчиво спрашивал у нас Немцов. “Против Лужкова мы и так собираемся по 12 числам у мэрии, — резонно замечал Удальцов, — если уж мы хотим что-то коалиционное и массовое, то это должна быть тема федерального масштаба”. Я предлагал развивать идею митингов-концертов под какой-то общей темой, типа “Рок за свободу”, и с этим тоже никто не спорил, но много ли музыкантов с гражданской позицией?

“Твиттер” тем временем сообщал, что в Петербурге оппозиционеров разгоняли не менее жестко и акция вышла там более массовой, чем обычно. В этот день акции в поддержку свободы собраний в России состоялись в нескольких десятках регионов, а также в некоторых зарубежных городах (Берлине, Тель-Авиве, Нью-Йорке, Хельсинки и Лондоне, где ее поддержали, в том числе, Евгений Чичваркин, Владимир Буковский и Борис Березовский, вышедший на улицу с плакатом). Но тогда мы об этом еще ничего не знали.

Вот меня вызывают для допроса. Спрашивают место работы. “Компания “I’m a believer”, научный сотрудник, отвечаю уверенным тоном. В один протокол это попало по-английски, в другом пришлось перевести. Когда меня задерживают, всегда отвечаю в качестве места работы какую-нибудь песню из лидеров чартов 60-х. Где я только не работал, согласно милицейской базе: менеджером в “Клубе одиноких сердец”, юристом агента ритуальных услуг “Stairway to heaven”, портье в отеле “Калифорния”, консультантом по продаже дверей в компании “Light my fire” и еще в паре десятков мест.

Протоколы были составлены с рекордной быстротой, причем если большинство из них писались вручную при нас, то один был напечатан и принесен в готовом виде. В нем описывалось, что я, по мнению милиции, делал на Триумфальной. С удивлением я узнал, что участвовал в митинге численностью 300 человек, в руках держал листок с надписью “31” и выкрикивал лозунги “Уважайте Конституцию РФ!”, “Требуем свободу собраний!” и “Долой милицейский беспредел!”. Также из протокола я узнал, что милиционеры неоднократно просили меня прекратить это безобразие, но я их игнорировал. Это уже не первый раз, когда протоколы пишутся заранее: зимой это ноу-хау с выдачей заранее распечатанных одинаковых объяснительных всем задержанным уже применялось. Впрочем, доказывать свою правоту мне, скорее всего, даже не придется. Повестку в суд мне наверняка, как всегда, высылать никто не будет. А Немцов-то отделался еще легче. Ему, в отличие от нас, и протокол не составляли. Выдали какую-то только странную бумагу: “предупреждение о недопущении впредь распространения печатной продукции в местах, для этого не предназначенных”. Надо сказать, милиционеры и сами смеялись над этой бумагой. Но надо же что-то выдать.

Роман ДОБРОХОТОВ