Генри Киссинджер: “Путин начал вести себя как царь”

В новом номере журнала The National Interest выходит интервью с Генри Киссинджером, бывшим советником по национальной безопасности и госсекретарем США, инициатором политики разрядки в отношениях между СССР и Америкой. В интервью дипломат поделился своими взглядами на самые актуальные вопросы международных отношений. Slon приводит ключевые фрагменты беседы.

О Китае

— Является ли сегодняшний Китай новой Германией эпохи Вильгельма II? Ричард Никсон незадолго до смерти сказал, что начать отношения с Китаем было необходимо, но, возможно, мы создали Франкенштейна.

— Альтернативой было бы оставить Китай в перманентном сговоре с Советским Союзом, а следовательно, сделать Советский Союз, и без того обладавший ядерным оружием, доминирующей страной в Азии. Но Китай представляет собой фундаментальную угрозу стратегии Америки.

— По-вашему, они стараются построить более синоцентрический мир или же Китай можно интегрировать в некую вестфальскую модель?

— В этом состоит наша задача, и мы не очень хорошо с ней справляемся, потому что не понимаем их историю и культуру. Я думаю, что они склоняются к синоцентрическому миру. Но это может повлечь глобальные последствия, и потому проблема Китая гораздо тоньше, чем была с СССР. С Союзом это был больше вопрос стратегии, а здесь он в культуре: способны ли две цивилизации, которые (по крайней мере пока) думают по-разному, найти модель сосуществования, которая могла бы лечь в основу мирового порядка?

— Как высоко вы оцениваете шансы реального сближения России и Китая?

— Мне кажется, это не в природе ни первой, ни второго.

Об Украине

— Как США могут выпутаться из тупика на Украине?

— Вопрос не в том, чтобы выпутаться, а в том, чтобы найти решение, которое приведет к международному порядку. Следует понимать, что отношения России и Украины всегда носили особенный характер в российском понимании, их нельзя оценивать как отношения двух обычных суверенных стран. Поэтому к тому, что происходит на Украине, нельзя применять формулу, которая работала в Западной Европе. Необходимо проанализировать, как случился украинский кризис. Невозможно представить, что Путин вложил 60 млрд евро в превращение летнего курорта в столицу зимней Олимпиады и провел церемонию, показывающую Россию как часть западной цивилизации, чтобы через неделю начать военный конфликт. Я видел Путина в конце ноября 2013 года, и среди многих обсуждавшихся тем Украины он коснулся в самом конце как экономического вопроса, который можно решить с помощью торговых тарифов и цен на нефть.

Первой ошибкой было небрежное поведение Европейского союза. Они не понимали последствий своих же условий: Янукович не мог их принять, а Россия не могла воспринимать их только с позиции экономики. Европейцы запаниковали, и это сделало Путина чересчур уверенным в себе: в тупике он увидел возможность осуществить планы, которые прежде считал долговременной перспективой. Америка же была пассивна. Все страны вели себя рационально, но основываясь на неверном восприятии друг друга. Когда случился Майдан, нет сомнений, что для Москвы он выглядел как попытка увести Украину с российской орбиты. Тогда Путин начал вести себя как русский царь, как Николай I (так в оригинале. — Slon) больше столетия назад.

О России

— Если мы относимся к России как к великой державе, нам необходимо сразу понять, как их интересы соотносятся с нашими нуждами. <…> Необходимо по крайней мере рассмотреть возможность сотрудничества Запада и России на Украине, которая будет в военном смысле нейтральна. Украинский кризис превращается в трагедию, потому что там смешивается насущная необходимость восстановить украинскую идентичность и долгоиграющие интересы глобального порядка. <…> Это значит, что сломить Россию стало задачей; долгосрочной же целью должна быть ее интеграция.

США не предложили никакого собственного видения, помимо того, что Россия в один прекрасный день вследствие какой-то автоматической трансформации присоединится к мировому сообществу.

О США

— Мы наблюдаем возвращение в Вашингтон неоконсерваторов и либеральных “ястребов”, которые хотят сломать хребет российского правительства.

— Это до тех пор, пока они не столкнутся с последствиями. Пять войн, в которых мы участвовали после Второй мировой, начались с огромным энтузиазмом, но к их завершению “ястребы” оставались в меньшинстве. Мы не должны влезать в международные конфликты, если в начале мы не можем спрогнозировать, что будет в конце, и если мы не готовы поддерживать усилия, необходимые, чтобы достичь этого конца.

— Но мы попадаем в такие ситуации снова и снова.

— Потому что мы не хотим учиться на опыте. В школах уже больше не преподают историю как последовательность событий — с ней обращаются как с набором тем без контекста.

— Как вам кажется, Барак Обама реалист? Он, например, не хочет быть втянутым в конфликт на Украине.

— На уровне благоразумных решений он реалист. Но его видение скорее идеологическое, чем стратегическое.

Ира СОЛОМОНОВА