Алексей Покуса: “Сахарную отрасль можно возродить за восемь лет”

Всю свою сознательную жизнь он, уроженец Харьковщины, посвятил механизации сельского хозяйства. Сегодня ему, уже пенсионеру, грустно от того, что происходит. Мыслями о прошлом и настоящем машиностроителей и земледельцев он согласился поделиться с нашими читателями.
Обещание маме

— Алексей Александрович, как вы оказались в директорском кресле большого завода?

— Я пообещал маме: когда вырасту, обязательно придумаю такую машину, которая облегчит ей работу. Она воспитывала меня одна, отец умер, когда мне не было семи. И тяжко трудилась. За ней был закреплен гектар колхозного поля с сахарной свеклой, где нужно было работать 250 дней в году. Техники не было. До 60-х годов прошлого века на полях использовали ручной плуг.

После семилетки поступил в Красноградский техникум, а чуть позже перевелся в ремесленное училище при Харьковском машиностроительном заводе им. Малышева. Когда началась война, нас эвакуировали в Нижний Тагил. На огромном заводе, куда попали мы с ребятами, времени на учебу не было — нас закрепили за мастерами. По 12 часов в сутки мы собирали Т-34. В 1944-м меня призвали в армию. На Тихоокеанском флоте служил семь лет. И понял, что такое технический прогресс. После армии был техникум, затем факультет механизации Днепропетровского сельскохозяйственного института.

На завод “Сельхоздеталь” попал по распределению и вскоре стал руководителем техотдела. Работа нравилась. Я делал то, что обещал маме, — участвовал в разработке новых агрегатов для механизации ручного труда. Через год меня назначили директором завода, а еще через семь лет, после учебы на курсах руководящих работников, — директором Днепропетровского комбайнового завода им. Ворошилова.

— Других предложений не было?

— В середине 70-х меня хотели назначить заместителем министра. А я отказался.

За комбайн пришлось повоевать

— Ваши первые впечатления в директорском кресле?

— Я чуть не застрелился. Завод был в диком состоянии. Он выпускал прицепные машины, очень непроизводительные — за день такой комбайн обрабатывал всего 3 га. Мы разработали и в 70-х годах поставили на производство новую машину — самоходный комбайн РКМ-6. Он обрабатывал 18 га в день.

— В чем принципиальное отличие той новинки от прежних моделей?

— Прицепные комбайны были трехрядными, самоходные — шестирядными. Если умеешь обращаться с обычным трактором, справиться с РКМ-6 не составит труда: он прост в управлении. А главная идея, конечно, — рабочий орган, деталь, благодаря которой комбайн собирает свеклу. В РКМ-6 это винчатый копатель — “вилочка” с двумя вращающимися зубцами. Такой рабочий орган выдавливает корне-плод из земли, не повредив его. До этого в комбайнах использовался диск. Только для его работы требовалось 50 лошадиных сил, а у трактора их всего 80, а еще ведь и на движение нужно что-то потратить. Несмотря на очевидные преимущества, новый комбайн не хотели пускать в производство.

— В чем причина?

— Это была такая война! Исследовательские институты были заинтересованы в комбайнах старого образца — это позволило бы коллективам продолжать заниматься разработкой схем и дополнений к тем машинам. Технические новшества должны рождаться в институтах, а не на заводах, возмущались они. А у нас было очень сильное конструкторское бюро. Тернопольский завод совместно с предприятием из ГДР выпускал дисковый комбайн. Он соперничал с нашим РКМ-6.

— Как же вам удалось доказать его преимущества?

— Я заручился поддержкой Героев Социалистического Труда, новаторов колхозного производства. Они испытали машину в работе, дали положительные отзывы. Я поехал в Москву, на техническую коллегию. И, как оказалось, не зря. Министр тракторного и сельскохозяйственного машиностроения Иван Синицын постановил: поставить новинку на производство. Мощности завода позволяли выпускать 10 тыс. таких комбайнов в год, а если нужно, то и больше. Кроме того, каждый год мы собирали 5 тыс. свеклопогрузчиков.

— Погрузчики тоже разработаны под вашим руководством?

— Конечно. После того как появились новые комбайны, скорость уборки свеклы резко возросла. Пришлось взяться за разработку самоходных свеклопогрузчиков. Новинка с производительностью 250 т в час за шесть минут загружала КамАЗ с прицепом! Машины, выпущенные Днепропетровским комбайновым заводом, работали на всех полях Союза. И не только. Мы поставляли технику в Югославию, Болгарию и даже во Францию.

— Франция — это, наверное, уже после перестройки?

— Нет, не только. Мы и при советской власти ездили за рубеж на выставки. Я возил в Париж, на международную выставку, группы по 20—30 человек. А для Франции мы делали комбайны с дисковым копателем — по спецзаказу.

— Когда в 1997 г. вы оставили пост директора завода, это отразилось на объеме выпуска продукции?

— Незначительно, но он сократился. Мы переориентировались: выпустили тысячу маленьких прицепных комбайнов для фермерских хозяйств. Возникли сложности с металлом. Нужные нам профили заказывали в Челябинске и Златоусте.

— В регионе металлургов не нашлось металла?

— Такого, как нужно, нет. Мы попробовали заказать в Никополе трубы толщиной 4 мм — нам дали десятимиллиметровые. У местных производителей не было нужды подстраиваться под наши потребности.

700 тыс. т против 6 млн.

— Алексей Александрович, сейчас много говорят и пишут об упадке производства сахара...

— И не зря. Советская Украина давала 5,5—6 млн. т сахара в год. А сейчас лишь 600—700 тыс. т. Приходится закупать кубинский тростник.

— Получается, что за 20 лет производство упало в 10 раз.

— Именно. И все это из-за нынешней позиции — “все можно купить”. Купить-то можно, но чем платить? Падение производства началось с развала Советского Союза. Сразу стали сеять меньше. Не стало рынка сбыта для сахара. В конце 90-х началось реформирование аграрной отрасли, раздел имущества колхозов... А нужно было не уничтожать предприятия, а объединять их, пусть и под другим именем.

— Результатом стало падение производства сахара?

— Не только. Были уничтожены животноводческие хозяйства. Если бы не это, мы сейчас имели бы совсем другую ситуацию с мясом, птицей и молоком. Не говоря уже о рабочих местах. Уничтожение сахарной отрасли противоестественно для нашей страны — мы всегда занимались сахаром. Не зря же Терещенко держал в Украине 190 сахарных заводов. А при Союзе их у нас построили 12.

— В том числе и Губинихский сахарный завод в Днепропетровской области.

— Да. Он обслуживал и нашу, и соседнюю Харьковскую область. А сейчас порезан на металлолом. На Днепропетровщине когда-то сеяли 20 тыс. га свеклы, сейчас в одном из двух оставшихся сахарных хозяйств засевают примерно 300 га. Сахарное “сердце” Украины — Винницкая и Тернопольская области — собирали по 700 ц с гектара. Сегодня там с производством сахара так же плохо, как и везде в стране. А ведь на сахаре можно было бы зарабатывать колоссальные деньги.

— Что же мешает предпринимателям возродить производство?

— Сахарная отрасль — от сева до сбора урожая — очень трудоемкое занятие. Свекла — требовательная культура, но и прибыль дает большую. Для выращивания сладкого корня нужны крупные начальные вложения, а где их взять, если банки денег не дают? Люди предпочитают культуры попроще — пшеницу или гречку. Здесь риски меньше. Норма для гектара сахарной свеклы — 300 ц. При таком урожае она окупается.

— Можно ли возродить сахарную промышленность, и как это сделать?

— Нужно заинтересовать производителя. Чтобы он точно знал, что его продукцию купят.

— То есть государство должно дать земледельцу гарантии?

— Именно так. И еще. Оно должно продавать сахар за границу как можно дороже и зарабатывать на этом деньги.

— Если программу поддержки производителей сахара государство начнет сегодня, сколько понадобится времени, чтобы вернуться к показателю 6 млн. т в год? Каков ваш прогноз?

— Максимум восемь-десять лет.

— А комбайновый завод сможет обеспечить производителей сахара оборудованием?

— Вот этого не знаю. За работой завода сейчас не слежу, меня расстраивает то, что с ним происходит. Оборудование, которое мы с таким трудом привозили, распродают... Немецкое оборудование, которое я “пробивал” в закрытый тогда Днепропетровск! Да что там... Сейчас и связи все уничтожены. Но если по-настоящему взяться, многое можно восстановить.

Ольга РУДЕНКО