Виктор Вексельберг: “Я в бизнесе — не однолюб”

На минувшей неделе встреча президента Путина и лидеров бизнеса была посвящена диверсификации. Власть настойчиво призывала капитал не зацикливаться на энергодобыче, а идти в перерабатывающие отрасли. Глава группы компаний “Ренова” Виктор ВЕКСЕЛЬБЕРГ выступал на встрече активнее всех коллег. Своим видением насущной проблемы он поделился и с Лонидом Парфёновым.

— На встрече президент сказал, что нужны новые перерабатывающие предприятия и, мол, в этом заинтересованы сами добывающие корпорации. Если так, то почему такие предприятия медленно создаются? Вообще разве уговаривают заняться тем, что выгодно?

— Экономика циклична. А диверсификация страхует от рисков. При этом структурные изменения в масштабе страны возможны при новых условиях, которые должно формировать государство. Нужен внятный сигнал от власти и обсуждение правил, стимулирующих диверсификацию. Так что в сказанном противоречия нет.

— Ваши коллеги сроком для серьезного нового проекта в перерабатывающей отрасли считают 15 лет. Столько сейчас исполнилось РСПП и вообще всему русскому капитализму. Но эти 15 лет свидетельствовали прежде всего о том, что так надолго в России ни на что рассчитывать нельзя.

— Это вроде и так. Но в последнее время — все же не так. Уже несколько лет стабилен рубль, более-менее неизменны правила, есть тенденция к принятию разумных законов, политическая ситуация стабильна. Так что приходит время планировать на перспективу.

— А чтобы на перспективу работать, бизнесу от власти нужны таможенные и налоговые послабления?

— Конечно, нужны. Вот у нас есть программа развития Каменск-Уральского металлургического завода — на 1 млрд. долларов. 25% от этого миллиарда — таможенные пошлины на ввоз оборудования и НДС. Мы считаем, их нужно отменить. Сегодня построить завод — это три года, пять лет. В России новых больших предприятий уже давно не строили, и если государство хочет подтолкнуть бизнес к их созданию — нужно ослабить налоговую нагрузку на новые заводы. Нужно усовершенствовать амортизационную политику: в нынешнем виде она не стимулирует обновление оборудования.

— А говорят, еще есть мера: надавить на сырьевой сектор налогами, чтобы все перебежали в обработку.

— Вот это точно ничего не даст. Что имеем — разрушим, а нового не создадим. Не в обработку убегут, а за границу.

— Ваш бизнес — самый диверсифицированный из тех, что выросли на сырьевой основе. Куда вы только не вкладываетесь: от жилищного строительства до Интернета. Почему вам не сидится на одной нефти и алюминии?

— Это такая мировоззренческая позиция. Состояние души. Есть ярко выраженные однолюбы: нашли свой товар — и занимаются совершенствованием его и своей компании. И ведение множества направлений им кажется суетой. А я в бизнесе не однолюб. Мне интереснее все время затевать что-то новое. И быть в разных отраслях, на разных рынках — это и надежнее, и гармоничнее. К тому же при привлечении кредитов у диверсифицированных компаний есть преимущества.

— Что вам из “несырьевых” проектов в последнее время особенно удалось?

— Как всегда последний ребенок — самый любимый. Летом мы купили солидный пакет швейцарского Oerlikon, лидера в сфере высоких технологий. Это вакуумные насосы, солнечные батареи, альтернативные источники питания — их производство хотим привезти в Россию, размещая на неработающих ныне предприятиях ВПК. В конце года мы запустили в Ступино, я считаю, лучший в Европе завод посуды с антипригарным покрытием и уж в России-то точно сможем конкурировать с Tefal. А это всё новые задачи — не столько производства, сколько продвижения продукта. Даже качественный товар продать непросто.

— Вон сколько хлопот. Так, может, не мудрить, а продолжать идти по сырьевому пути — вон сколько стран по нему идет. Чили, например, или Кувейт. Цены на наши энергоносители пока хороши.

— Никто не собирается из сырьевых отраслей уходить. Но надо быть активным, идти и в другие сектора. Мы можем достичь уровня конкурентоспособной готовой продукции. А вспомните 10 лет назад: нефть — 9 долларов за баррель, денег в бюджете не было и России грозил коллапс. А заглянем вперед: через сколько лет мир с нефти и газа будет массово переходить на альтернативные источники энергии? Точно, что уже в этом веке. А по некоторым прогнозам, уже лет через 10-15, то есть мы все еще застанем неработающей сугубо сырьевую экономику.

— Раз заговорили о параллелях с другими странами. Каким вам видится российский путь в переработку? Как в Австралии: шаг за шагом, чтоб сперва из бревен — доски, а из металла — прокат. Или восточноазиатским: сразу начать с высокотехнологичного производства — автомобилей или компьютеров, например.

— Есть сектора, которым логично двигаться по австралийскому пути: вертикально, от бревен — к доскам. И в России, пожалуй, больше к этому предпосылок — у нас по отраслям сосредоточен капитал. А, например, Олег Дерипаска, оставив себе производство алюминия, его переработку продал и занят автомобилестроением, совсем с алюминием не связанным.

— Проблема для всех отраслей — кадры; их даже сейчас не хватает, что уж говорить о потребностях при диверсификации.

— Кадров и вправду нет. И это труднее всего, потому что одними деньгами это не решается. Нужна другая система образования — другие ПТУ и техникумы. Образовательные центры внутри корпораций. Это долго, трудно, но альтернативы нет. И второе. Человек не должен обязательно идти куда-то на зарплату, у него должны быть возможности вести свой бизнес — малый, средний — для обработки, части обработки...

— Ну это в условиях России, кажется, еще труднее...

— Но альтернативы в конечном счете тоже нет. Возьмите гиганты вроде “Мицубиши” или “Тойоты” — это же тысячи мелких предприятий, объединенных только технологией и единым брэндом.

— Раз про кадры и про малый бизнес, то тогда и про инфраструктуру — еще одну нерешаемую проблему.

— Без государства нерешаемую. Тот завод посуды в Ступино мы год не могли подключить к электроэнергии: ну нет свободных мощностей! И как тогда развивать производство? Еще хуже с коммуникациями. В Республике Коми мы сами вынуждены были строить и предприятие, и частную железную дорогу к нему, которая стоит столько же. Выходит, как в поговорке: “телушка — полушка, да рупь — перевоз”.

— А вообще вся эта диверсификация — это не выдавливание бизнеса государством из сырьевого сектора? И сигналы на этой встрече — это не предложение вам уйти по-хорошему?

— Сколько вопросов в одном (смеется). Да, государство в сырьевом секторе присутствует мощнее, чем пять лет назад. Плохо это или хорошо? — однозначного ответа нет. Норвегия, Мексика, Малайзия — очень разные страны, и в каждой — госприсутствие в этих отраслях даже больше, чем в России. Вопрос не в доле присутствия. Вопрос в правилах, с определением которых мы затянули. Что должно быть государственным? Что может быть частным? Нет внятного закона о недрах. Второе: выдавливает ли государство из этого сектора частные компании? Считаю, что нет. Более того, логика развития экономики потребует роста независимых производителей. К примеру, “Газпром” — это, по сути, странообразующая компания, появяются и независимые добытчики газа.

— Возвращаясь к диверсификации. Какая, по-вашему, сырьевая отрасль может стать ее пионером в России, именно на уровне отрасли в целом?

Ну, первое, что на ум приходит, — лесная промышленность. Потому что нонсенс: не только мы сейчас, но большинство России сидит на импортной мебели и пишет на импортной.