Являются ли партии агентами демократии

В той же мере, в какой люди должны почитать и уважать законодателей и основателей государств, им следует презирать и ненавидеть основателей сект и фракций, потому что влияние фракций прямо противоположно влиянию законов. Фракции подрывают систему правления, делают бессильными законы и порождают самую яростную вражду среди людей одной и той же нации… И что должно делать основателей партий еще более ненавистными, так это трудность устранения указанных сорняков, если они однажды пустили корни в каком-либо государстве.

Д.Юм, вторая половина ХVІІІ в.

…Современная демократия невероятным образом спасается наличием политических партий.

Э.Шаттшнайдер, середина ХХ в.

Партии являются чем-то большим, чем агенты положительной связи между гражданами и государством, и большим, чем машины для завоевания власти любой ценой. Наперекор демократическому мифу и электоральному ре­дукционизму они также действуют как агенты дедемократизации. Пришло время расширить наше понимание отношений между партиями и демократией и уделить значительно больше внимания их способности к антидемократическому поведению.

К.Лоусон, начало ХХІ в.

В конце прошлого года в Институте политических и этнонациональных исследований НАН Украины состоялась конференция на тему “Политическая система современной Украины: эволюция, тенденции и перспективы развития”. Ее участниками стали ученые из Днепро­пет­ровска, Донецка, Запорожья, Ивано-Франковска, Киева, Львова, Сим­ферополя, Тернополя, Ужгорода, Черновцов, а также гости из Беларуси, Молдовы, России, Словакии. Участники собрания сосредоточились как на рассмотрении теоретических вопросов партогенеза, освещении общих (мировых) тенденций последнего, так и на анализе достижений и потерь украинского общества на пути становления и развития многопартийности. Предложенная статья — одна из реинтерпретаций украинского партогенеза, которая была частично озвучена автором на конференции.

Партогенез: трудности осмысления, или Несколько шагов по теоретическим лабиринтам

Анализ какого-либо политического явления, феномена, процесса предполагает как минимум три составляющие: во-первых, наличие у исследователя знаний, достаточных для изучения того, что он будет анализировать (то есть понимание сущности выз­вавшего интерес предмета, осознание его основных признаков и характеристик и т.д.); во-вторых, владение как соответствующими стратегиями исследования, так и, в-третьих, адекватным исследовательским инструментарием. Впрочем, сегодня аналитики процессов, связанных с созданием и функционированием политических партий, пытаясь выделить свой предмет анализа, оказываются в ситуации, когда партий в, так сказать, “классической ипостаси” — с четкой организационной структурой, фиксированным членством, выразительным идео­логическим лицом, социальной базой и т.д. — уже не отыскать: они остались в прошлом. Возни­кающие же партии, в частности, в Европе в первой половине 90-х годов ХХ в., воспринимались как некие “политические уроды”, под вывеской которых объединялись паразиты, честолюбцы и любители наживы. Скептики, наблюдая их отталкивающие политические “манеры”, непостоянное (до неприличия) идеологическое лицо, финансовые, властные и другие аппетиты, прогнозировали им отсутствие общест­венной поддержки и скорую смерть в ближайшем будущем.

Едва ли не первой в ряду новоявленных “политических уродов” и претенденткой на скорое забвение была партия “Вперед, Италия!”. Однако, проигнорировав иронию, скепсис, как и прог­нозы относительно своего непродолжительного бытия, “Впе­ред, Италия!” показала не только свою жизнеспособность, но и эффективность, трижды став для ее создателя — С.Берлускони незау­рядной опорой в борьбе за властное кресло. После этого на демократических европейских (и не только европейских, и не только демократических) территориях начали появляться партии, которые, как и “итальянский первенец”, поразительно отличались от своих “классических” пред­шест­венниц, но были не менее амбициозными и с не меньшим политическим азартом боролись за власть.

Стараясь понять, что же кроется под устойчивым названием политическая партия, исследователи некоторое время пытались использовать аналитические матрицы, предложенные Морисом Дюверже еще в начале 50-х годов прошлого века. Но подходы блес­тящего теоретика оказывались все менее продуктивными в реалиях второй половины — и особенно кон­ца — ХХ в.: “политический урод” ускальзывал, избегая детального научного “препарирования”. Это по-своему повлияло на рост интереса к феномену и, соот­ветственно, численности армии ис­следователей партий и партийных систем: только в Западной Ев­ропе в период с середины 1940-х годов до конца 1990-х было подготовлено около 11,5 тыс. монографий, книг, статей, посвященных партиям.

Пытаясь постичь сущность постмодерных партий, правомерность их претензий на управление обществом и влияние на принятие политических решений, армия “аналитиков”, “экспертов”, “ученых” и просто “исследователей” бросилась в одних случаях модифицировать уже разработанные теоретические схемы, приспосабливая их для изучения особенностей партийного настоящего, а в других — создавать новейшие аналитические инструменты, надеясь на эвристический потенциал последних, который помог бы объяснить процессы, происходящие вокруг партий и с их участием. Новые теоретические подходы позволили говорить о партиях-фантомах, о псевдо-, квази-, виртуальных, имитационных, лидерских, харизматических, картельных партиях, партиях-предприятиях и т.д. и заставили снова и снова поднимать вопросы о необходимости разработки научно состоятельных принципов их типологизации и классификации. Кроме того, теоретики обратили внимание на необходимость все новой и новой реинтерпретации ответов на вопросы: каков механизм создания современных партий? чьи интересы они представляют? на какие средства проводят работу? какие выполняют функции в обществе? А еще — десятки других вопросов, ответы на которые можно дать только на основе знания и понимания специфики функционирования партий в каждом отдельно взятом государственном организме. Ведь говорить о партиях вообще (поставив в один ряд американские, европейские и другие партии), руководствоваться в ходе их анализа априорно заданной схемой, пригодной для всех и во все времена (то есть “по аналогии”) — означает опуститься к схоластике. Обеспечение аутентичности анализа, понимание исследователем исторического, социоэкономического и институционного контекста способствует точному диагностированию ситуации в той или другой стране. А понимание мировых или европейских тенденций в развитии партий, как и наличие системного и систематического знания о них, помогает уловить своеобразную “степень вписанности” партийной системы государства в демократический или недемократический мир, ее соответствие ведущим мегатрендам (как с позитивным, так и с негативным зарядом) современности.

Использование новейших тео­ретических наработок позволяет говорить, что за приблизительно два с половиной века, минувших со времени провозглашения гневных инвектив в адрес партий Д.Юмом (процитированным вы­ше), эти политические образования прошли сложный путь становления и развития, легитимации в сознании людей западной цивилизации и политической практике стран Европы и Амери­ки, став неотъемлемой частью плюрального общества и политических систем, своеобразным маркером процессов демократизации государственных организмов и агентами демократии. И именно как агенты демократии в середине ХХ столетия (которое, вспомним, дало жизнь двум тоталитаризмам — фашистскому и советскому) получили своеобразную реабилитацию (в пользу чего недвусмысленно, как свидетельст­вует один из эпиграфов к этой статье, высказался в свое время Э.Шаттшнайдер). Впро­чем, пройдя путь от непринятия и осуждения до полной реабилитации, партии в политических реалиях начала ХХІ в. появились в новых вариативных образах и ипостасях, что актуализировало едва ли не самые главные вопросы: как на нынешнем этапе партогенеза соотносятся партии и демократия? продолжают ли партии выполнять миссию агентов демократии? гарантирует ли само наличие многопартийности высокое качество управления и совер­шенст­во демократических про­цедур? и т.д.

Эти, как и сформулированные выше вопросы, еще ждут “украинского ответа”.

Украинская “романтика надежды” рубежа 1980—1990 годов

Краткий экскурс в недалекую историю украинских партий свидетельствует, что за время, которое прошло с ноября 1988 г. — момента образования Укра­инс­кого христианско-демократического фронта (позже — Украинс­кой христианско-демократической партии), первой политической партии в Украине, — по нынешний день, политические партии в нашем государстве прошли несколько этапов развития. Рубеж 1980—1990 годов ХХ в. был первым из них. Следует подчеркнуть, что, во-первых, в то время партии возникали исключительно в результате общест­венной инициативы. Во-вторых, их основателями были люди с абсолютно разным жизненным опытом: не только коммунисты с несколькими десятками лет стажа в КПСС, но и бывшие украинские диссиденты, политзаключенные-антисоветчики. Среди последних — Григорий Приходько (дважды осужденный советской властью за “противоправную деятельность”, отбыл десять лет заключения и несколько лет ссылки), Петр Сичко (17 лет заключения), Юрий Бадзьо (семь лет лагерей и пять лет ссылки), Иван Кандыба (более 22 лет заключения), Левко Лукьяненко (26 лет заключения). Упоминая об учредительном съезде Укра­инской республиканской партии (УРП), советская периодика отмечала, что почти каждый второй делегат съезда в прошлом имел судимость. Звучит специфично, но словами “Панове, дорогі сокамерники!” начинал свое выступление перед участниками собрания Г.При­ходько. А лидер партии Л.Лу­кьяненко заявлял, что “загартувавшись у в’язниці, провід­ний склад УГС психологічно готовий знову туди повернутися. Ми спалили за собою мости”. Психо­логическая готовность предопределялась не в последнюю очередь тем, что, работая в конце 1950-х годов во Львовской области, Л.Лукьяненко создал альтернативную КПСС “Українську ро­біт­ничо-селянську спілку”, за что был приговорен к расстрелу (время украинских партий еще не приш­ло). “Расстрельный” приговор был заменен пятнадцатью годами заключения. Итак, создавая в 1990 г. УРП и добиваясь для нее статуса первой легализованной украинской партии в СССР, ее лидер, очевидно, не надеялся на успех дела. И это показательный момент первого периода украинского партогенеза.

Отдельного внимания заслуживают и программные документы тогдашних украинских партий (не только для напоминания, за что боролись и о чем мечтали украинцы два десятка лет назад, но и для того, чтобы можно было сравнить недалекое партийное прошлое с настоящим). Положе­ния этих программ были довольно контрастным “срезом” состояния общества и человеческого сознания периода “позднего коммунизма”. Люди, писавшие указанные программы, насыщали их содержание антикоммунистическими установками, противопоставляли себя носителям и сторонникам советских ценностей, клеймили коммунистическую уто­пию. Партии не только требовали фундаментальных вещей, важных для всех украинцев, — политической независимости Ук­раи­ны, политических, экономических и социальных изменений, которые позволили бы обществу демократизироваться, но и подчеркивали необходимость удовлетворения политических, экономических, духовных запросов личности: отмену прописки; введение на судебных процессах института присяжных заседателей (что по-своему актуализировал, попав за решетку год назад, экс-министр Ю.Луценко); пре­дос­тавление верующим права иметь при себе религиозную литературу в любых обстоятельствах — в армии, тюрьме, больнице и т.д.

Среди тогдашних партийных документов выделяется программа Народной партии Украины, руководителем которой был Л.Та­бурянский, народный депутат УССР и основатель одного из первых кооперативов “Олимп” в Днепропетровске. Члены кооператива, объединившись в ряды партии, в программе записали, что в случае отказа “нинішнього керівництва Украї­ни” стать на путь настоящих радикальных реформ НПУ “зали­шає за собою право звернутися до громадян України із закликом створення альтернативних структур влади, проведення… різних актів гро­мадянської непокори як форм крайнього, вимушеного захисту трудящими своїх прав”. Это показательный момент: не националисты, склонные к радикализму (не исключавшие возможности оказаться в тюрьме), а представители молодого украинского бизнеса показали готовность “до створення альтернативних структур влади”, к использованию “форм крайнього, вимушеного захисту”, заявив тем самым о своих и политических, и экономичес­ких интересах.

Для первого периода процесса становления многопартийности в Украине характерными были и другие явления, прежде всего — запрет в августе 1991 г. возглавляемой С.Гуренко КПУ (попытка, потерпевшая крах, как и другие “демократические ожидания”), а также возможность функционирования незарегист­рированных партий. Последнее предопределялось готовностью советского законодателя легализировать деятельность политичес­кого образования при наличии в его рядах не менее 3 тыс. членов. Таким образом, в Украине функционировал целый ряд политических образований, которые называли себя партиями и претендовали на статус массовой партии, но так и не смогли легитимизировать свою деятельность, учитывая скромную численность своих рядов. Так что, если о непродолжительном существовании, например, Партии славянского возрождения свидетельствуют опубликованные партийные документы, то “следов” функционирования Украинской национал-либеральной партии, партии “Третя республіка”, “Ук­раїнської партії демократичної згоди”, как и некоторых других, сегодня уже почти не найти.

С распадом СССР и возникновением независимой Украины закончился начальный период партогенеза.

Партийные трансформации 1990-х

Важной приметой периода стало быстрое формирование правового поля деятельности партий, и в частности принятие Верховной Радой Украины

16 июня 1992 г. Закона “Об объе­динениях граждан”, который, среди прочего, разграничил политические партии и общественные организации (как разные типы общественных объединений); закрепил тезис о деятельности в Украине партий “только со всеукраинским статусом” (вследствие чего исчезли несколько партийных образований), а также требование обязательной регистрации партий Минюстом, это делало невозможной деятельность незарегистрированных партийных образований (как было до этого).

Примечательной особеннос­тью механизма создания партий стало то, что в ряде случаев новые партии возникали в результате объединения уже существующих (например, в 1992 г. вследст­вие объединения Украинской национальной партии и Украинс­кой народно-демократической партии возникла Украинская национальная консервативная партия). Рас­хождение во взглядах и персональные амбиции, впервые продемонстрированные социал-демократами, привели к возникновению в 1990 г. двух партий — ОСДПУ и СДПУ и активизировали механизм создания новых партий путем раскола в действующих: те же социал-демократы, беспрерывно выясняя между собой отношения и воссоздавая прес­ловутую украинскую ситуацию “два украинца — три гетмана”, регистрировались в разных ипостасях в 1993, 1995, 1996 и 1998 гг.

Анализ динамики процесса создания партий свидетельствует: если в 1990 г. Минюстом была зарегистрирована одна партия, то в последующие годы процесс оживился: в 1991 г. зарегистрировано девять партий, 1992 — семь, 1993 — 16, 1994 — семь, 1995 — четыре, 1996 — пять, 1997 — 12, 1998 — 13, 1999 — 25, в 2000 г. — 19. Отстаивая свое право на жизнь и стремясь быть привлекательными для общества, новосоздаваемые партии возникали под разнообразнейшими названиями. Поскольку такие бренды, как коммунистическая, социалистическая, национальная, либеральная, быстро были разобраны, возникла потребность в создании новых, которые бы актуализировали для электората определенную идею и заставили его “откликнуться” на партию как на “свою”. Потому название партии становилось одним из средств манипулирования сознанием избирателя: для ностальгирующих — коммунистические и социалистические, для других — по профессиональным (“Партія освітян України”, Всеукраинская партия пенсионеров), гендерным (партия “Женщины Украины”, партия “Солидарность женщин Украины”), религиозным (Партия мусульман Украины, Всеукра­инское объединение христиан) интересам. Прагматизм заставлял эксплуатировать в названии партий такие положительно “заряженные” термины, как “трудовая”, “труд”, “защита”, “защитники”, “патриотизм”, “родина”, “свобода”, “новый”, “молодой”, а также “зеленая”, “экологическая” и т.д.

Своеобразный пик процесса создания партий пришелся на предвыборный 1993 г. Начиная с 1997 г., скорость их появления в течение лет оставалась стабильно высокой благодаря внедрению смешанной системы выборов, которая казалась шансом для попадания в парламент (“вхождения в государство”) по спискам партий. Внедрение смешанной системы было важным шагом на пути институционализации как партий, так и партийной системы.

По обыкновению исследователи, анализируя партийно-идеологический спектр Украины, размещают партии на лево-правой шкале. Воспользовавшись таким подходом, увидим, что на левом партийном фланге в 90-х годах состоялся довольно мощный всплеск: были зарегистрированы не только СПУ и ПСПУ или, как отмечалось выше, четыре социал-демократических, но и четыре партии, называвшие себя коммунистическими, — КПУ (1993), Партия коммунистов (большевиков) Украины (1994), Коммунистическая партия (трудящихся) (1999) и Коммунис­тическая партия (обновленная) (2000). Но обратим внимание: декларирование благосклонности к той или иной идеологии в названии партии — только формальная грань идеологического лица партий (поэтому закрепление партии на определенной позиции на право-левой идеологической шкале — дело довольно условное). Присмотревшись внимательнее, выясним, что бывали случаи, когда между названием и провозглашаемыми партией идейными приоритетами возникала пропасть. Среди партий, появившихся под разными названиями в течение 1990-х годов и, на первый взгляд, претендовавших на место в левой части или в центре “лево-правой партийной шкалы”, было много предс­тавителей российского национализма в Украине (“левый нацио­нализм”), той силы, которая, идео­логически мимикрируя и выступая то под коммунистической, то даже под либеральной личиной, хотела принимать участие в украинской власти, в принятии политических решений. Своеобразным отправным момен­том в этом процессе был 1993 г., когда в мае органы власти зарегистрировали Конститу­ционно-демократи­чес­кую партию (с сентября 2005 г. и по сей день — партия “Віче”), в июне — Гражданский конгресс Украины (с апреля 1998 г. и по сей день — “Слов’янська пар­тія”), в октябре — КПУ и другие. Как подтверди­ло время, либеральная идеология оказалась менее привлекательной для российских националистов, а коммунистические и социалистические идеи — довольно благодатной почвой, на которой в последующие годы и возникали партии соответствующей идеологической окраски. Не менее прив­лекательными для российского национализма были и славянофильские идеи: с 1998 г. в партийной среде регулярно (едва ли не ежегодно) начали появляться партии, члены которых так или иначе акцентировали свою любовь к славянст­ву под эгидой России. Напри­мер, на страницах интернет-издания “Слов’янська партія” в декабре 1999 г. речь прямо шла о следующем: “На Україні надзвичайно гостро сто­їть питання створення проро­сійської партії, яка б ставила собі за мету повернення Росії впливу, втраченого за роки совєцької влади на Ук­раїні. Для цього необхідне створення федеративного державного устрою на Україні, осередками якого б були області, а також створення ав­тономій на всіх землях, завойованих Росією”. С 1998 г. “лево-националистический” партийный сегмент стал по­полняться партиями, в названиях которых начали эксплуатироваться термины “Русь”, “руський”.

В основу программ таких партий было заложено немало мифов: о братской семье равноправных народов, о бесперспективнос­ти капитализма, о величии СССР, об общих славянских ценностях, родстве украинцев и россиян и т.п. То есть в ход шли те же аргументы, которые широко использовали российские националисты если не во времена самодержавия, то в советский период, и которые с особым вдохновением используются сегодня, пытаясь держать в сфере влияния соседние народы. Модифи­кация старых мифов ни в коей мере не меняла их сущности. Кроме того, документы этих партий наполнялись безапелляционным антизападничеством, иногда — антисемитизмом, педалировали идею ценности православной солидарности и несли в общество деструкцию: их установки работали на разъединение не только православных украинцев с украинцами греко-католиками, с украинцами католиками или протестантами и т.д., но и с представителями других национальностей, других вероисповеданий — гражданами Украины. Согласиться с предложением “православної єдності” или некоего “виключного слов’яно­любія” — означало бы поставить под угрозу межэтническое согласие в государстве.

В 1990-х годах стали множиться примеры “кратковременного партийного членства”. Своеобразный “рекорд” — изменение пяти политических сил за четыре года. Такие “миграционные процессы” из партии в партию были связаны не с идеологической переориентацией недавних советских номенклатурщиков, перезревших комсомольцев, разного пошиба “патриотов” и “национально сознательных”, а с их прагматизмом: пока “маленькие украинцы” искали в 90-х способы выживания — они отчаянно искали пути сохранения себя во власти или овладения ею. И партии оказались для этого подходящим инструментом. Наиболее убедительно это продемонстрировала Народно-демократическая партия — первая распорядительница админресурса, первая “партия власти”. Ее “тело” рождалось, “проглатывая” другие политические образования, а путь во власть она прошла в рекордный срок: возникнув в 1996 г., на парламентских выборах 1998 г. НДП набрала 5,01% голосов.

Конец 90-х показал недемократичность партийной среды, в которой были и свои “завистники”, присматривавшие, как столкнуть с властного олимпа НДП; и “утомленные великаны” — РУХ, чье бывшее могущество начали растрепывать амбициозные претенденты на лидерство, а завершили ловкачи-политтехнологи, обслуживавшие оппонентов (“Чорновиловское наследство” распылялось и щипками мнимых патриотов, и пригоршнями “классических малороссов”, и руками представителей пятой колонны); были и “выскочки”, “питавшиеся из рук” тогдашних вельмож и создававшиеся с прицелом на парламент 2002 г.; были и другие нечестивые партийки-проекты, чьи основатели подходили к жизни исключительно с мерилом выгоды. Многопар­тийность 90-х так и не выстроилась в партийную систему.

Эти — преимущественно лидерские — партии удостоверили, что массовая партия (какой была КПСС) — феномен прошлого. Чтобы иметь “свою” партию, не надо стремиться создавать партийные ячейки в маленьких селах-хуторах. “Питательная сила” такого дорогого удовольствия, как партия, — не преданность членов первичных организаций и их копеечные партийные взносы, а серьезные деньги. С ними легче избирателя развратить, да и изнасиловать, если понадобится. Пока он съест и переварит предвыборную гречку… Пока к нему дойдет… ЦИК успеет и мандаты выдать. Тогда жди и благодари… Нет, не жителей Востока или Запада, а — себя.

Украинские партии начала ХХІ века: деидеологизация, картелизация, дедемократизация?

Развитие многопартийности в последние десять лет (а в 2001-м было зарегистрировано 22 партии, в 2002-м — две, 2003-м — две, 2004-м — восемь, 2005-м — 24, 2006-м — 12, 2007-м — четыре, 2008-м — 20, 2009-м — 12 , 2010-м — 14, до 11 ноября 2011 г. — 16; то есть пик активности в создании партий приходился на предвыборные 2001, 2005, 2011 гг.) проходило под влиянием нескольких факторов, среди которых едва ли не самым важным было принятие в 2001 г. Верховной Радой Украины Закона “О политических партиях в Украине” и проверка Мин­юстом партий на предмет его соблюдения. Следствием этой проверки стало аннулирование ре­гистрационных свидетельств 28 партий, которые не смогли пройти путь институционализации (укрепление, обретение значения, стойкости). Боль­шинство этих партий — партийки “разового использования”, создававшиеся под выборы и выполнившие или, наоборот, провалившие свою миссию, были обречены на исчезновение. Но на смену им приходили новые и новые.

В каких ипостасях они возникали?

Партии, возникшие в последнее десятилетие, часто не обременяли себя разработкой основательной программы (программа партии “Громадський контроль” занимала одну страницу текста, программа Зеленой партии Украины, регистрационный №1600, — две страницы): широкая программа, которая делала бы более выразительным идеологическое лицо политсилы, — факт безвозвратного прошлого. Мини­мизация текстов программ приводит к тому, что в ряде случаев невозможно осуществить идеологическую (политическую) идентификацию партии. Да и сами партии заявляют об отказе от четкой идеологической позиции.

Разыскать программу большинства партий непросто. Такая недоступность — одно из свидетельств не только определенной деидеологизации партий, но и их закрытости и недемократичности. Этому по-своему содействует и государство: Минюст, вопреки действующему законодательству, засекречивает документы партий (в чем автор убедилась на собственном опыте).

Начало века с новой силой подтвердило, что создание партии — дело денег и времени, а не общественной инициативы. На сайтах юридических фирм, адвокатских и консалтинг-юридических компаний содержатся предложения относительно регистрации политических партий. Так, юридическая фирма “Акценты”, позиционируя себя как компания, которая “является бесспорным лидером в регистрации политических партий на украинском рынке юридических услуг”, предлагает услуги не только по сбору необходимых, в соответст­вии с законодательством Украи­ны, 10 тыс. подписей украинских граждан (наших с вами подписей), но и по разработке программно-уставных документов. Для профессионалов нет ничего невозможного... Фирма информирует, что среди ее заслуг — регистрация в 2010—2011 гг. таких партий, как “Міст”, “Нове життя”, “За справедливість та добробут”. Сравнение программ двух последних позволяет говорить об их текстовой и идейной близос­ти с той разницей, что одна из них написана на русском, другая — на украинском языке. В такой ситуации говорить об идеологичности партий, выставленных на “партийном рынке”, как и их лидеров, не приходится. Теряет смысл и анализ партийных программ, написанных “под копирку”.

Партии еще остаются “идеологическим приютом” только для наивных. Продолжая игру с электоратом, просто с блеском мимикрируют коммунисты и отказываются от, казалось бы, “железобетонных установок”, укоренившихся во времена Ленина—Сталина: хотя программа КПУ содержала тезис о том, что национальная идея — утонченная фор­ма антикоммунизма, в 2005 г. мир увидел сборник статей П.Си­мо­ненко под трогательным для коммуниста названием — “На­цио­нальная идея Украины”. В поисках жизненной ниши не отстают и другие, проявляя просто “про­теївську” изменчивость. Отказ от “слов’янолюбія” партии “Сло­в’янсь­кий народно-патріотичний союз” и ее трансформация в “Партію політики Путіна”, а впоследствии — в “Русь єдина”, — только один из примеров. Неодно­кратная смена названия на пути поиска избирателя — не в пользу партии, ведь она не успевает (по К.Джанди) материализоваться в сознании электората, а следовательно, и институционализироваться.

Одним из самых сложных для анализа остается вопрос финансирования партий, поскольку этот процесс — абсолютно непубличный, закрытый. Партии сдаются в аренду (под определенные акции или следующие выборы), что помогает вернуть средства, израсходованные основателями на создание сети ячеек в регионах. Партии сегодня — товар с высокой стоимостью, который покупается и продается. Чем партия “старее” и опытнее, например, принимала участие в выборах, тем выше ее цена. Можно продать не партию, а “места в списках в отдельных регионах”, и иметь выгоду. Но привлеку внимание к другому: партии, не имеющие шансов в поддержке избирателей, обманывают их, проводя своих представителей по спискам “нейт­­ральных партий”. Эти “нейт­ральные” созданы не для защиты (представления) интересов какой-то социальной прослойки, а проявляют готовность выполнять роль политических франчайзи — неидеологических образований ad hoc, которые в каждой отдельной ситуации решают те или иные конкретные для этого момента и региона задачи, продиктованные или партией власти, или влиятельными парламентс­кими партиями, или финансово-промышленными группами. Та­кие партии не нуждаются в общест­венной легитимации: их своим способом легитимизируют местные группы интересов. Они не могут быть и не являются агентами демократизации общества. Помогая представителям региональных элит пробраться во власть на региональном уровне, они таким образом дискредитируют идею местного самоуправления. Спрос на “партии-франчайзи” по-своему стимулирует возникновение все новых и новых политических партий в Украине.

Приняв во внимание использование технологий продажи/покупки партий, мы столкнемся не только со сложной проблемой закрытости финансовой деятельности партий, проблемой манипуляции сознанием “неискушенного избирателя” или, наконец, с запуском партиями, имеющими всеукраинский статус, компенсаторного механизма, который, во-первых, в определенной степени нивелирует проблему отсутствия в Украине региональных партий, и, во-вторых, свидетельствует, что неурегулированность вопросов на законодательном уровне создает условия для стремительного развития рынка политических услуг, — но и с некоторыми другими, и в частности, проблемой адекватности анализа результатов выборов на местном уровне. В условиях арендования/покупки/продажи партийных брендов политическая идентификация победителей на самом деле довольно непростая задача. Ведь партийная идентификация “по внешним признакам” в целом ряде случаев вовсе не будет означать реальную принадлежность победителей к тем или иным партиям.

В условиях отсутствия государственного финансирования партий чрезвычайно привлекательным для анализа является феномен “партии власти”: пребывание на верхних ступенях власти партийных лидеров позволяло партиям, как известно, широко использовать административный ресурс (на выборах, например) и, можно предположить, соответственно — государственные финансы. Это дает выгоды и парламентским партиям, которые, по “парламентским квотам”, занимают ответственные должности: их представители возглавляют Фонд госиму­щест­ва, контролируют государст­венные закупки, таможню и т.п. Понятно, ни одна из партий прямо не раскроет своих злоупотреблений властными возможностями, ведь механизмы этих злоупотреблений весьма утонченные, и их изобличение — дело, которое нуждается не только в политической воле. Поэтому остается только констатировать, что та или иная парламентская партия улучшила свое материальное положение.

Закрытость украинских партий становится очевидной и тогда, когда мы ищем ответ на вопросы “кто и как принимает в партии решение о смене лидера?”, “как на самом деле (неформально) происходит эта смена?”, “какое участие в этом процессе принимают рядовые члены партии?”, “каких глубин достигает внутрипартийная демократия?”, “каково значение для партии устава?” (по которому, очевидно, она живет только до момента регистрации в Минюсте?). Эти вопросы остаются без ответов. Кроме них, возникает и другой (возможно, ключевой): не свидетельствует ли ситуация, которая складывается вокруг партий, что они — стремительно и неуклонно — деградируют как политические актеры? Недаром же в европейских исследованиях уже 80-е годы предыдущего века рассматривались как начало периода, получившего название decline of parties и характеризовавшегося уменьшением влияния европейских партий на общество, а со стороны избирателей — отказом от своих предыдущих партийных симпатий и обретением новых. Если одни исследователи рассмотрели в этой ситуации неопровержимую деградацию партий и заявку на выход на политическую сцену новых актеров, способных заменить собой партии, то другие отстаивали мнение о том, что партии только меняют свое лицо, поведение, стратегию влияния на политику и принятие решений. Очевидно, вторая позиция более близка к правде: другие актеры, которые были бы способны заменить партии, за последние два-три десятилетия не вырисовались, а партии продолжают проявлять незаурядную гибкость поведения и способность к приспособлению. В Европе уже не одно десятилетие исследователи пытаются рассмотреть процесс картелизации партий. Одним из важных признаков процесса называют сговор, предполагающий объединение усилий для недопущения других партий к власти, в государство. Стрем­ление и попытки “сговора” в 2000-х годах общество могло наблюдать, по меньшей мере, трижды: между “На­шою Україною” и “Батьків­щи­ною” и другими партиями (в частности, социалистами А.Мо­ро­за) во время и в течение определенного времени после оранжевой революции; в последующие годы такой “сговор” демонстрировали социалисты и регионалы (как следствие — роспуск Верхов­ной Рады V созыва). Еще одну, неудачную, попытку “сго­во­ра” осуществили элита регионалов и Ю.Тимошенко как лидер “Бать­ків­щини” и Блок Юлии Тимошен­ко в украинском парламенте. На­ко­нец, в переходе к смешанной и пропорциональной избирательным системам (как и в переходе в обратном направлении) также можно рассмотреть признаки сговора.

Попытки сговора — одно из свидетельств того, что влиятельные украинские партии, как и другие, не являются сегодня аген­тами демократии. Постоян­ное увеличение их количества (при том, что за двадцать лет институционализация партийной системы так и не произошла) свидетельствует не об углублении демократических процессов в Ук­раи­не, не о развитии предс­тавле­ния тех интересов, которые до этого не были представле­ны, а скорее о развитии партийного бизнеса, который приносит дивиденды. И все это делается возможным не только из-за отсутст­вия лидеров-государственников, но и равнодушия общества к своей судьбе.

Мария КАРМАЗИНА