Виктория Сюмар: “Я сказала президенту, что у него проблемы с дисциплиной”

С Викторией Сюмар, главой комитета по вопросам свободы слова и информации и одним из ключевых спикеров и пиарщиков Народного Фронта, мы встретились после выхода текста “Президент под КУПОЛом”, опубликованном на нашем сайте и посвященном информационной политике власти. Виктория в нем упоминалась как одна из ключевых персон в структуре управления медиа, которую выстраивает власть. К статье у госпожи Сюмар были свои комментарии, а потому “Страна” решила дать возможность ей высказаться по проблемам, поднятым в нашем материале — о взаимодействии власти и СМИ, о манипуляциях и запретных темах.

— В последние два года политика вывела из медиарынка много интересных людей, в том числе и вас. По вашему мнению, как это сказалось на качестве украинской журналистики?

— Лучше всех об этом написала журналист Юлия Мостовая: “Ложа прессы обвалилась в парламентский зал”…

— Вы-то, в частности, в Раду ушли не из ложи прессы.

— Да, но перед тем работала парламентским корреспондентом от “Голоса Америки” около десяти лет. У меня иногда такое впечатление, что я знаю, как работает парламент, лучше некоторых сотрудников парламентского секретариата. Но в тот момент, когда началась революция, я работала на “5” канале.

— И все же, повлияла ли на медиа миграция журналистов в политику, и если да, то как?

— Всё меняется в медиа в принципе, независимо от персоналий. Я начинаю свой день с соцсетей — это ноухау, которого не было еще два года назад. Раньше я сначала заходила на сайты профессиональных СМИ, сегодня же читаю уже не столько новости, как отношение конкретных людей к ним. Топ-журналистов, блогеров, политиков. Социальная сеть — удобная информационная капсула, которую ты сам себе создаешь. С другой стороны, соцсети — большая проблема, потому что страшно любят вот эти “зрада/перемога”. В результате — в обществе много паники.

— Этому есть объяснение. Эмоциональность добавляет постам популярности, сухие новости в лентах соцсетей неуспешны. К слову, не кажется ли вам, что это зарождает тренд манипулятивной журналистики, когда правильный градус эмоции становится сильнее фактов?

— Однозначно. Манипулятивным становится все. И в первую очередь, политика. Кто у нас в тренде из политиков? Люди, которые критикуют. К тому же максимально эмоционально. Обратите внимание: вы не знаете ни одного трендового политика, который делает ставку на дело и, главное, на результат. Но зато вы точно знаете тех, кто кричит громче всех, кто наиболее эмоционален и умеет нагнетать. Журналист, который ищет и предлагает конструктивные пути решения проблемы, также не очень интересен. Это тренд.

— Почему?

— Вы, условно, не будете читать длинную статью об опциях из пяти возможностей на тему “как разрешить политический кризис”. Но вы напишете, кто подпадает под “зрада”, и кто под — “перемога”, и это прочитают. Потому что общество хочет эмоцию и максимально простую, черно-белую схему на которой видно: кто “добро”, а кто “зло”. Это большой вызов для журналистов. Но и большая проблема для общества: когда не останется журналистики, ищущей конструктив и решения, в обществе лишь возрастет фрустрация.

— Объясните, пожалуйста, что вы имеете в виду?

— Если развитые страны к этой новой информационной реальности подошли хоть чуть-чуть подготовленным и достаточно образованными, с рациональным и критическим мышлением, то украинское общество и так еще совсем недавно жило в целиком манипулятивной информсреде. И с этого этапа “совка”, постсоветской цензуры и олигархических СМИ оно попало прямо в новый мир соцсетей с эмоционально окрашенным информационным мусором. Поскольку украинцы не понимают критериев отбора информации, они легко вбирают в себя эти панические настроения.

— Почему у наших людей такая проблема с информационным фильтром?

— Это от мировоззрения и мышления, которые у человека формируют три вещи. Первая — семья, они у нас — постсоветские. Вторая — образование. Образование у нас какое? Советское. Я не понимаю, зачем моему ребенку в школе нужно рассказывать истории из прошлого, если она прекрасно на своем Apple Watch открывает Google и Wikipedia, где моментально может вычитать то, что ей нужно. В школе ей продолжают впихивать информацию, вместо того, чтобы объяснить, как с ней работать. Рациональное общество — это когда информация работает на тебя. Третья вещь — информационное окружение. И тут мы уже попадаем в ловушку этих эмоционально окрашенных новостных истерик, и у нас не остается люфта для рационального понимания. На Западе и образование, и семья, имеют другую функцию. И к информационному обществу, к журналистике они выставляют другой уровень требований.

— В рядах украинских журналистов произошел, с нашей точки зрения, определенный информационный дисбаланс. Есть журналисты, которые отказываются освещать то или иное событие, поскольку это противоречит их мировозрению. Если, например, кто-то не любит Яценюка, этот человек никогда не пойдет на интервью с Вами, а если кто-то против Правого сектора, никогда не напишет о новом движении Яроша. Как с этим бороться?

— Это как если бы врач отказывался лечить пациента, поскольку не разделяет его взглядов. Это непрофессионально. И говорит о том, что мы теряем журналистику. В журналистике очень важно понимать, где ты журналист, а где — общественный активист. Можно быть активистом, но в свободное от работы время. В журналистике — sorry, но ты должен представлять разные точки зрения, быть объективным, проверять информацию. Показательный пример: год назад я заполняла декларацию и не внесла в нее проданный Mersedes — просто не поняла, что это “відчудження нерухомого майна”. Об этом написало информагентство Сергея Левочкина “Українські новини”, и я на следующий же день переписала декларацию правильно, заполнив эту строку. Никто ничего не исправил в новости. Более того, сейчас эту тему по декларации годичной давности снова начинают крутить в медиа — мою новую декларацию никто не проверяет. 20 ресурсов написали об этом! Мне кажется, это тоже от информационной и ценностной дезориентации. История с часами депутата Лены Сотник, якобы за полмиллиона гривен. Ну, где вы видели Apple Watch  за такие деньги? Но кто-то написал циферки, и появилась масса возмущенных перепостов. Бред? Но это наша реальность.

— Какие еще тенденции вы видите в медиа?

— Сериальное мышление. Об этом написал наш замечательный исследователь Георгий Почепцов, и я тоже давно это наблюдаю. Если раньше оно было клиповым — человек увидел одну новость, кликнул и тут же уже перешел на следующую — то сейчас обществу недостаточно новостей, оно требует сериалы. Из последних примеров — идеально разыгранный тренд под названием “коррупция Яценюка”.

— Расскажите, пожалуйста, подробнее. С чего начался этот сериал?

— Началось все еще год назад с заявления экс-главы Госфининспекции Николая  Гординеко о том, что Яценюк лично курирует коррупционные схемы правительства в “Укрспирте”, “Укргаздобыче”, “Укртрансгазе” и других госпредприятиях и ведомствах на сумму 7,6 миллиарда гривен. Когда же начали разбираться с документами, оказалось, что только несколько процентов информации касается правительства Яценюка. В остальном же речь шла о правительстве Николая Азарова 2013 года. Но! Тренд пойман: “Коррупция Яценюка”. Сериал можно продолжать.

— Что было следующей серией? Заявления Михаила Саакашвили и уход Айвараса Абромавичуса?

— Да, снова обвинения, обвинения, обвинения. Вы, как журналисты, которые знают, что такое факты, имеющие последствием правовое наказание, — скажите, вы видели хоть один конкретный документ с подписью, свидетельствующий о коррупции и персональной ответственности за нее Яценюка? Не видели. Но, благодаря сериальному восприятию и правильно использованному запросу на сериалы, на выходе вы получаете кино о самом коррумпированном правительстве в истории Украины. И ответ на базовый вопрос о том, почему у нас экономический кризис — потому что воруют. При этом никто не хочет понимать, что в стране война, что мы потеряли 25% товарооборота с Россией. Понять тезис о том, что нас просто обворовывает власть — просто. Опять черно-белая схема, дающая ответ на болезненный вопрос. Сериалы полностью этот запрос компенсируют. Это, кстати, новый тренд для политиков: хотите быть эффективными — разыгрывайте сериалы. Красивые, яркие, образные.

— Сколько времени в новой реальности способна “прожить” сериальная тема?

— Это зависит от серии и того, как ты закрутишь сюжет. Если грамотно нанизывать бусинки сериала, то это ожерелье может быть просто бесконечным. Сколько будет жить тема Липецкой фабрики? Столько, сколько будет существовать Липецкая фабрика.

— К слову, известно ли вам, кто автор кампании билбордов “Беги, Сеня, беги”?

— Есть несколько версий, и по одной из них автор идеи — Шевченко (Игорь Шевченко, экс—министр экологии Украины — Прим.ред), а спонсор — Александр Онищенко (нардеп, бывший член Партии Регионов и экс—владелец ФК “Арсенал”, сейчас считается близким к окружению президента — Прим.ред.). Были еще подозрения во фракции, что это дело рук Константина Григоришина (владелец группы компаний “Энергетический стандарт” и “Сварог Эссет Менеджмент” — прим.ред.). Но мы склоняемся к первой версии. Правда, не пойман — не вор. Но я считаю, что в таких вещах нельзя перебирать. Народ не любит, когда сильно бьют слабого. Все прекрасно понимают, что Арсения уже достаточно побили информационными и политическими ударами, и вот это добивание выглядит уже очень некрасиво — мол, а вы-то что предлагаете? Какую реформу провел господин Шевченко в экологической сфере или хотя бы предложил? Умеешь рисовать карикатуры — sorry, записывайся в карикатурщики, а не в министры. Я знаю Игоря. Он всегда создавал какие-то партии, бегал с какими-то предложениями. Одно время он даже носил с собой визитки с подписью “Будущий президент Украины”. Грустно наблюдать, когда амбиции настолько расходятся с возможностями. Но Игорь начал нести негатив и этим добился узнаваемости… К сожалению, почему-то пока негатив воспринимается лучше. Но я надеюсь, что когда-то мне удастся сделать позитивный сериал. Я считаю, что для канала общественного вещания, которое мы пытаемся создать, должны быть созданы социальные сериальные проекты. 

— Министр соцполитики Павел Розенко сейчас тоже размышляет о форматах актуальной соцрекламы, одна из них — на призыв к увеличению рождаемости из-за демографических проблем. Как вы считаете, получились бы сейчас в Украине социальные кампании “рожайте больше”?

— Нет. Объясню. Рождаемость прямо коррелируется с одним показателем — уровнем образованности женщин. Чем образованнее женщины, тем они меньше и позднее рожают, потому что они реализованы в другом. Поэтому в бедных странах рождаемость выше. Год назад в России депутат Госдумы Елена Минзулина даже предлагала на уровне закона запретить девушкам, которые еще не рожали, поступать в вузы.

— А если у девушки с парнем не складывается?

— (Смеется). Ну, эту инициативу всерьез обсуждали, но так и не приняли. Почему эта тема актуальна. Образованная женщина берет люфт на учебу, потом на карьеру. Я так сделала: когда у меня уже была квартира и машина, я сказала: “Ок, я рожу ребенка”. И родила. Потом у меня был очередной этап карьеры, и в этом потоке событий я уже не знаю, будет ли время и возможность еще рожать… Даже если и хочется. 

Наибольшая рождаемость в Украине была в “оранжевые” времена, между 2005 и 2008 годом — период всплеска экономического развития, когда все покупали машины и квартиры в кредит. Кредиты берут, когда чувствуют, что есть будущее. Ребенок — тоже своего рода кредит. Когда пара видит перспективу, заводит детей. А если в экономике все плохо, и при этом женщина образована, на чем тогда играть? Чтобы социальная реклама сработала, она должна содержать конкретные предложения как решить проблему. К тому же, идет война, а это означает, что женщины на подсознательном уровне боятся рожать мальчиков. Потому что их заберут в армию. “Рожай детей”, — а женщины додумывают: “…на войну”. Так работает социальное сознание.

— Есть примеры, когда в поствоенных странах делали соцрекламу на месседже “рожай для возобновления нации”.

— Для этого сначала нужно закрыть вопрос войны. Пока что это не сработает.

— Приходилось ли вам когда-нибудь наблюдать, как Порошенко реагирует на критику в СМИ?

— Иногда, если затрагиваешь болезненные для него темы, он может реагировать достаточно нервно. Но это нормальная человеческая реакция. Я как-то сказала Петру Алексеевичу на собрании лидеров фракций, что он не контролирует собственную фракцию, что у него проблемы с дисциплиной.

— И как он отреагировал?

 — “На себя смотрите”, — резко и нервно сказал президент. Однако в большинстве случаев у нас с ним всегда был конструктивный диалог. Правда, я никогда не была в настолько близком к нему окружении.

— Правда ли, что президент швыряется пепельницами, например, просматривая ленту Facebook, или склонен принять эмоциональное решение по судьбе человека, в зависимости от того, как тот высказался о нем в СМИ?

— Я тоже слышала подобные слухи… Он любит хорошее к себе отношение и не любит, когда переходят на личности.  Из того, что я наблюдала, он болезненно реагирует на выпады лично в свой адрес, например, когда это делал Олег Ляшко (лидер Радикальной партии — прим. ред.) Но здесь и Олег не всегда прав. Все-таки, президент — гарант государства. Нам тоже нужно учиться политкорректности. А если ты делаешь ставку на эпатаж, пусть это будет твоя ниша, но всему есть свои пределы, и электоральные в том числе. Солидная политика только так не делается. Мы достаточно консервативная нация, кто бы что ни говорил. Выпад работает на узнаваемость, но не работает на рейтинг. А в политтехнологии это две большие разницы. Далеко не всегда стопроцентная узнаваемость дает рейтинг. Лучше иметь 40% узнаваемости, но из 10% — рейтинга. Этот показатель — умение работать на свой социальный кластер, своего избирателя. А вообще, терпимость к критике — хороший индикатор европейскости.

— Как премьер Яценюк реагирует на критику, особенно в последнее время?

— Мне кажется, он достаточно терпим к критике, как опытный политик. Ему-то я точно в лицо могу сказать абсолютно все. Он по-философски и с юмором относится к этому бесконечному троллингу в свой адрес. “Ах, он опять эту тему поднял…”, — как-то так. Яценюк очень рациональный логик. Я бы сказала, что его эмоциональные реакции больше связаны с политической целесообразностью, чем с его личными обидами.

— Насколько, по вашему мнению, Юлия Тимошенко терпима к критике?

— Тимошенко сразу записывает своих критиков во враги. Хотя они периодически “возвращаются” из врагов и становятся друзьями, когда это совпадает с ее политическими интересами. Я четко вижу, как в соцсетях боты Юлии Владимировны — причем это реальные люди, какие-то активисты, блогеры, — массово запускают атаки по соцсетям на каждого, кто посмеет что-то сказать против Тимошенко. И карикатуры рисуют, и новости подбирают. Я с большим интересом отслеживаю эти атаки, и четко понимаю, кто и на каких условиях работает с каждой политической группой.

— А как вы это определяете? Расскажите, пожалуйста.

— Вот есть какая-то тема и отношение к ней. Если тему начинают “играть”, ее сразу же подхватывает определенная группка людей, блогеров, лидеров мнений, они пишут в одном и том же ключе посты или комментарии под постами с большим колличеством “лайков”. Ты заходишь на страницу человека, видишь его френдов, смотришь, на кого он в постах нападает, и сразу понимаешь, на какую политическую группу он работает. У меня даже есть списки этих групп. По ним я каждый день “снимаю” информацию о том, кто какие тезисы запускает, и какую цель, соответственно, ставит.

— Насколько восприимчивы к критике другие политики, например, Александр Турчинов, Олег Ляшко?

— Турчинов не любит несправедливую критику. Спокойней к этому относится Олег Ляшко. Возможно потому, что после многих разных видеовбросов  у него выработался иммунитет. Одно из худших вещей — это когда вместо политических аргументов в политборьбе используют какие-то личные вещи. Но это происходило и будет происходить. Реальная политика, к сожалению, не имеет этических рамок…

— В чем принципиальное различие действующей и прошлой властью в понимании информационной политики и восприятия критики в целом?

— Представители прошлой власти были малопубличными. Это свидетельствует о боязни общения. А боязнь общения — о страхе. А страх — о болезненной реакции. Там был страх публичности.

- Насколько правдива информация о существовании “информационных банов”, когда политики или олигархи платят СМИ за то, чтобы о них ничего не писали, как и не освещали отдельно взятые темы?

— Далеко не все, но платят. Это стоит очень дорого.

— Дорого — это сколько?

— Я не плачу и не беру деньги. Поэтому сумы только на уровне слухов…

— И все же, а кто сейчас за такое платит?

— Вы же видите, о ком фактически нет негатива. Судите сами.

— Неужели о Тимошенко?

Виктория Сюмар молчит, улыбается. Она прерывается, чтобы открыть окно — в кабинете жарко из-за включенного обогревателя, который Виктории подарили сотрудники на день рождения.

— Подождите, а как же рассекреченная стенограмма СНБО от 28 февраля 2014-го года, где Тимошенко призывает СНБО “не рисковать” и голосовать против ввода военного положения. Тимошенко заявила, что публикация расшифровок — уголовное преступление. Чем вам не “вброс” негатива?

— Публикация стенограммы не была атакой на Тимошенко.

— Многие восприняли это именно так, причем с вашей подачи.

— Это информационный повод. Его нельзя было полностью заблокировать. Атаку проводила она. Я была на том историческом заседании СНБО и слышала, что Тимошенко говорила о Крыме. Когда же Тимошенко выдвигали в президенты, она публично на съезде рассказывала, что в той ситуации она бы действовала жестко. Меня это возмутило. Политик такого уровня не может настолько позволять себе манипулировать и менять точку зрения! Или занимай одну позицию и следуй ей, или хотя бы не играй на противоположном.

— Насколько мы понимаем, информационные блоки, как технология, использовала как раз прошлая власть. Тогда как действующая работает на перебивание информационных поводов другими, более сильными. Это так?

— Сто процентов. У семьи Арбузова была система блоков, за нее платили очень многим изданиям. Действующая власть скорее работает на размывание месседжа.

— Как это — “размывание месседжа”?

— Вы даете одну коннотацию — “вот это плохо”, а куча лидеров мнений начинает писать — а может это и не плохо, а наоборот?. И чем больше вы рассуждаете, тем больше сомнений у народа в том, что это “зрада”. Из недавнего — история с Геннадием Корбаном (экс—лидер партии “УКРОП” — прим.ред.), начиная с момента его ареста. Чтобы отвлечь от суда и действий прокуратуры, боты и лидеры мнений начали работать на размывание темы: мол, да, его судят, но давайте посмотрим, а кто такой Корбан, ведь он же рейдер. А раз так, вы что, предлагаете его не наказывать?

— А какой второй метод?

— Перебивание месседжа, когда вбрасывают более резонансную тему. Папарацци сняли, допустим, чей-то шикарный дом, а потом в СМИ запустили какую-то эмоциональную мелочь — например, известный украинский активист сфотографировался с Захарченко (Александр Захарченко, лидер ДНР, — Прим.ред.). И все тут же на него набросились. Или кого-то поймали на взятке в 13 тысяч долларов. Это может быть даже подстава. Только кажется, что это легкие операции, но на самом деле в это вовлекается очень много людей. У нас не очень сильные спецслужбы, умеющие создавать такие вещи.

— Что такое пресловутая “фабрика порохоботов”? Она вообще существует? Кто эти люди?

— Был какой-то набор людей, которые должны были заниматься информационным противостоянием, это анонсировалось Министерством информации. Я не знаю, сколько их, но разные политические группы, безусловно, имеют своих комментаторов в соцсетях. Экспертов, которые работают на них, видно невооруженным глазом. Без лидеров мнений ни одна фабрика ботов не будет работать. Работают только те страницы, у которых много подписчиков. Когда вы уже повлияли на мозг человека, а это можно сделать только через очень талантливого блогера или лидера мнений, его начинают активно перепощивать. И боты только чуть-чуть подхватывают его успех, подхлестывают тему.

— Кого из порохоботов, или, скажем, лидеров мнений в пользу Порошенко, вы можете назвать?

— Вы их сами видите.

— Павел Нусс? Кто то еще?

— Это десяток людей, которых мне сложно назвать ботами. Это лидеры мнений, известные эксперты, конкретные персоны. За информацию все-таки нужно нести персональную ответственность. Информация, которая шерится без персональной ответственности, сомнительна. А вот если ты ссылаешься на реального человека, лидера мнений, только тогда ты получаешь реальный тренд.

— Вы наверняка наблюдаете за экспертами БЮТ. Можно ли назвать экспертов — Бала, Матвиенко, Небоженко, Дацюк — ЛОМами Юлии Тимошенко?

— Почитайте их посты, понаблюдайте за тем, что они пишут, и поймете сами.

— Насколько уменьшилось влияние Юрия Стеця на информационные процессы, или эта мысль — слух, не имеющий под собой основания?

— Законодательно позицию Минстець мы усилили. Мы дали им полномочия на управление иновещанием и регистрацию иностранных журналистов в Украине. Эти две функции законодательно закреплены за Министерством информации. Поэтому в чем—то его роль возросла. С точки зрения влияния на информпроцессы, цензурирование или давления на частные СМИ и информационную сферу, слава Богу, я не вижу. И это хорошо, потому что именно этого боялись.

Сейчас Мининформации устанавливает усилители, передатчики на востоке. Это правильно. Но надо ли было для этого создавать министерство? Судите сами. Я считаю, что и Гостелерадио могло прекрасно с этим справиться. Они хотели заниматься зоной АТО, там огромное количество вызовов, но эти вызов не решены. Там большие проблемы с обеспечением прессы, книгами, сигналом, противодействием проникновению российского сигнала. Я думаю, что когда Стець качественно запустит иновещание, можно будет говорить об эффективности Мининформации.

— К слову, Украина так и не смогла наладить нормальную трансляцию ни в Крыму, ни на Донбассе. Как думаете, почему?

— Ну, это практически невозможно сделать. Потому что россияне, в отличие от нас, очень хорошо понимают вес информации. Я работала в СНБО, когда Россия вторглась в Украину. Первым делом россияне захватывали органы власти и телевышку. Туда привезли спецотряд инженеров с “Останкино”, они делали перекоммутацию и очень быстро отключали украинские телеканалы. У нас был выбор: или взрывать телевышки на Донбассе (но надо понимать, что они, как правило, еще и мобильную связь покрывают — то есть, мы бы вообще без средств коммуникации оставили людей), или физически к этим вышкам больше не иметь доступа. Что мы можем? Провести переговоры, и Захарченко согласится допустить украинские телеканалы в их информационное пространство? Это все равно, что начать показывать “5” канал в Москве. Есть еще одна проблема — у нас нет спутника. А у России их целых два. Я писала лично письма правительствам Швеции, Франции, Израиля, США — их спутники вещают на территории Украины и покрывают Россию. Но даже если бы мы вырубили российские телеканалы из этих спутников, два российских спутника все равно бы покрывали нашу территорию полностью. Да и те страны ответили, что не могут отключить российские телеканалы. Это коммерция — у них были бы огромные убытки. Вывод — Украине нужно наращивать свои технические возможности.

— Что будет с крымскотатарским каналом “АТР”, на которое правительство обещало выделить финансирование, но так и не выделило?

— Я думаю, что его нужно реанимировать, и эта тема должна стать одним из приоритетов Министерства информполитики.

— С вашей точки зрения, почему реанимация “АТР” застопорилась?

— Вопрос денег. Поправки в бюджет — это сложно. Мы могли бы внести депутатские предложения о правках в госбюджет, однако их, как правило не берут во внимание. Принимают правительственные, которые могут быть поданы от Министерства информполитики.  Закон об изменениях в бюджет всегда очень сложно проходит, потому что нужно очень серьезно обосновать пути балансировки бюджета. Здесь необходимо просто быстро создать рабочую группу. Это несложно, и опять—таки вопрос политических приоритетов. Но, к сожалению, как видите, к этому такое отношение. Певица Джамала, кстати, в этой связи придает вопросу огромный вес, и, как мне кажется, на волне Евровидения можно решать вопрос с “АТР”. Мы работаем над проектом закона.

— Учитывая, что война в другой, менее активной фазе, чем год назад, насколько целесообразно существование Министерства информационной политики?

— Это зависит от политической воли. Я уже назвала две функции Мининформации. Вполне возможно сделать его структурным подразделением уже существовавших ранее ведомств. По большому счету, аккредитациями мог бы заниматься МИД, а остальным — Госкомтелерадио.

— Вы предполагаете, что в контексте возможной трансформации Кабмина Мининформполитики могут ликвидировать?

— Все возможно. Все зависит от персоналий. У нас же министерство под персоналии создается, а не под задачи. К сожалению.

- Как бороться с тем, что СМИ сегодня являются инструментом выстраивания отношений бизнеса с властью? Есть некий паритет о ненападении. И время от времени бизнес его нарушает в зависимости от того, как ведет себя власть?

— Действительно, собственники телеканалов в Украине держат власть за самые нежные места. И боюсь, что каждого представителя власти — за разные. Политика без телеканала сегодня практически нереальна. 70% населения получают новости из телевизора. А там работает больше цензура собственника, чем цензура власти. Если, допустим, у НФ и Оппоблока, есть непримиримые противоречия между собой, это сразу заметно по информационной политике “Интера”.  Ежедневное “мочилово” правительства, четыре сюжета про плохое правительство и ни одного про президента — понятно же, кто с кем ведет какие разговоры? Что делает собственник телеканала, когда он договаривается с властью? Он уходит от острых политических тем. Он просто формирует свою сетку на основе развлекухи. Во времена Януковича, если помните, в информпространстве были сплошные желтые новости.

— А за что “держит” власть телеканалы? Они все достаточно осторожны в критике президента, его близкого окружения, а некоторые — и в критике премьер-министра?

— Телеканалы власть не держит. Она вынуждена часто договариваться с их собственниками. А в чем заинтересованы олигархи, понятно. И это не разговоры о философии. Это конкретика.

— Что вы знаете о регулярных совещаниях, которые проводятся в Администрации президента с руководителями крупнейших телеканалов, где им раздаются ЦУ по тому, о чем можно говорить и как нужно говорить?

— Знаю, что они проводятся. Но мне кажется, там скорее объясняют политику для понимания, нежели корректируют, или тем более цензурируют. Когда я работала в СНБО, тоже проводила такие встречи, чтобы объяснить редакторам, почему власть не может объявить, что у нас на границах сто тысяч российских солдат… И что во время войны паника играет на руку врагу.

— И все же, не считаете ли вы это формой печально известных “темников”, только доносимых в устной форме?

— “Темник” обязателен к исполнению. Разговоры, я надеюсь, нет. В любом случае, я их не веду со времен ухода с СНБО.

— Кому реально принадлежит и кто финансирует телеканал Эспрессо-ТВ?

— Насколько мне известно, он принадлежит супруге Николая Княжицкого (нардеп от Народного фронта, — прим.ред.).

— Насколько оправданы слухи, что канал финансирует глава МВД Арсен Аваков?

— С апреля заработает наш закон о прозрачности медисобственности, и мы это увидим. Кто финансирует? Не знаю. Закон о прозрачности финансирования у нас в проекте, но у него очень много противников.

—  На этом телеканале редко звучит критика Народного фронта и его представителей. Не кажется ли вам, что это те же подходы, которые вы критикуете на каналах других олигархов?

— Я не успеваю отслеживать редакционную политику нишевых каналов, если честно. Сама на Эспрессо в последний раз была два года назад. Но вы правы в том, что редакционная политика СМИ должна быть максимально сбалансированной, объективной, а новости — точными и поданными с разными точками зрения. Я всю жизнь за это боролась. И принадлежность к политике и политсиле не меняет эти мои взгляды. Требования как к объективности новостей, так и к прозрачности медиасобственности и финансирования должны быть одинаковыми. Как к политикам, так и к СМИ: и те, и другие несут ответственность перед обществом.

Светлана КРЮКОВА, Анастасия ПАСЮТИНА