Уроки минского бунта

Состоявшиеся 19 декабря 2010 года президентские выборы в Беларуси войдут в историю, пожалуй, даже не сохранением у власти Александра Лукашенко, бессменно возглавляющего страну уже свыше 16 лет, а беспрецедентными по масштабу акциями протеста и ответными акциями властей против оппозиции. Задержание сразу семи альтернативных кандидатов в президенты, кажется, не имеет аналогов не только на постсоветском пространстве, но и в современной истории авторитарных режимов в мире. Но чем было обусловлено такое развитие событий и оказалось ли оно единственно возможным?

На первый взгляд, логично было бы представить минские события в ночь с 19 на 20 декабря как контрреволюционный отпор фальсифицировавшего выборы авторитарного режима против попытки поддержанной массовым протестом оппозиции осуществить “цветную революцию” на манер Филиппин (1986), Сербии (2000) или Грузии (2003). Но при более пристальном рассмотрении картина произошедшего предстает не столько силовой победой автократов, сколько провалом демократической оппозиции. Причем, поражение минского послевыборного бунта было не причиной этого провала, а, напротив, его следствием.

В самом деле, белорусская оппозиция участвовала в выборах, которые по нынешним российским меркам могли бы считаться образцом политической открытости. На них не было ни запретительно высоких входных барьеров (все значимые кандидаты, желавшие принять участие, оказались зарегистрированы), ни непреодолимых ограничений для ведения ими предвыборной кампании, ни силовых акций против лидеров и активистов до дня голосования. Более того, выборы проходили на фоне реального снижения массовой поддержки гражданами страны действующего президента Лукашенко. Это зафиксировали, в частности, массовые опросы, проводившиеся автономным от властей Беларуси Независимым институтом социально-экономических и политических исследований (НИСЭПИ).

Казалось бы, это давало шанс оппозиции добиваться если не прихода к власти по итогам голосования, то подрыва действующего режима в случае массового непризнания их итогов. Но этого не случилось. Минский бунт в ночь на 20 декабря стал не революцией, а жестом отчаяния тех сторонников оппозиции, чьи надежды на изменение статус-кво оказались призрачными.

Те же данные опросов НИСЭПИ говорят о том, что избиратели Беларуси, отвернувшиеся от “батьки” Лукашенко, вовсе не рассматривали оппозицию в качестве реалистической альтернативы. Доля ее сторонников по сравнению с президентскими выборами 2006 года не увеличилась, а разрозненность и несогласованность действий ее представителей лишь ослабляла и без того недостаточный потенциал. Ни один из оппозиционных кандидатов на пост президента не воспринимался обществом как фигура, способная сменить “батьку” на этом посту. Среди обилия кандидатов можно было найти самобытного деятеля культуры (Владимир Некляев) или либерального эксперта-экономиста (Ярослав Романчук), однако не находилось ни одного реального политического лидера.

В качестве потенциального главы государства их не воспринимали и за рубежом: Кремль не пустил оппозиционеров на “смотрины” дальше приемной, рассудив, что проще и привычнее по-прежнему иметь дело с постоянно обманывающим Россию Лукашенко, а Брюссель, ограничившись общими заявлениями о поддержке свободных выборов, предоставил ситуации в Беларуси развиваться своим чередом.

Но гораздо важнее и то, что оппозиционеры сами не верили в возможность своего успеха, не стремились к координации предвыборных усилий и не готовились всерьез к “цветной революции” подобно тому, как это делали их коллеги в соседней Украине перед президентскими выборами 2004 года. И потому, хотя обвинения властей в фальсификациях итогов голосования были более чем обоснованы, потенциал протестной мобилизации у оппозиции был недостаточен, в то время как уровень массовой поддержки статус-кво еще не упал ниже критического “плинтуса” подобно тому, как это происходило в той же Сербии на излете эры Милошевича или в Кыргызстане накануне падения Акаева.

Массовая мобилизация в ночь на 20 декабря стала, скорее, результатом спонтанной реакции минчан на итоги голосования, чем продуманной стратегии оппозиционеров. Как и после проигранных ею президентских выборов 2006 года оппозиция оказалась не готова к тактике уличного протеста, не предложив возмущенным гражданам сколько-нибудь реалистического плана действий и не будучи способной возглавить массовые выступления. В то же время, провокации типа битья стекол и штурма зданий отпугнули часть ее сторонников и легитимировали применение силы режимом во имя подавления беспорядков.

Такое развитие событий давало шанс протестующим лишь при условии, что лидеры оппозиции действительно намеревались бы свергнуть Лукашенко любой ценой, а хотя бы часть силовых структур Беларуси перешла бы на сторону восставших. Но ни того, ни другого в Минске произойти не могло, и в итоге ночной мятеж завершился тяжелыми потерями и для оппозиции, и для страны в целом: как справедливо учил вождь мирового пролетариата, не всякая революционная ситуация перерастает в революцию.

Ценность поражения революции определяется теми уроками, которые из этого извлекут революционеры. Белорусская оппозиция, пожертвовав разбитыми головами, после минского бунта, возможно, станет более осмысленно готовиться к новым политическим битвам. Тем в Беларуси, кто хочет добиться политических перемен, не дожидаясь ухода “батьки” в мир иной, предстоит создавать более эффективные и дееспособные организации, координировать свои шаги, умерив при этом личные амбиции, выдвигать из своих рядов перспективных лидеров и не рассчитывать на то, что всплеск массового недовольства властями сам по себе приведет к падению авторитарного режима. В этом и состоят главные уроки минского бунта.

Владимир ГЕЛЬМАН