Торф и Путин

Как надоел Москве этот торфяной смог, плавно перешедший в дым от пожаров. Даже премьер-министр Путин не выдержал и строго потребовал прекратить это безобразие раз и навсегда и затопить все, какие ни есть, торфяники. И правда, последние несколько десятилетий торф отравляет атмосферу российской столицы. И становится еще мерзопакостней, когда узнаешь, что смог сгоревшего торфа сродни дыму сожженных банкнот. Москва буквально задыхается от сгорающих денег.

Дело тут не только в том, что торф, сгоревший на пожаре, — это не торф, сгоревший в топках теплоэлектростанции. Еще Менделеев сокрушался, что топить нефтью — это все равно что топить ассигнациями. Торф — тот же органический топливный ресурс. Собственно говоря, горят не сами болота. Горят осушенные в советское время и частично разработанные торфяные месторождения, которые в СССР десятилетиями снабжали дешевым местным топливом электростанции, в первую очередь знаменитую Шатуру, и частные домовладения. Но сейчас Шатурская ТЭС работает на газе, а добыча торфа в современной России составляет считанные проценты от советских показателей. С него перешли на газ. Но торф умудряется приносить убыток, даже не сгорая.

Ведь что такое торф? Вроде просто: было болото, был мох, мох помер, и его бренные останки за тысячелетия и образовали эту бурую массу — торф. Но тут, что называется, простота хуже воровства. Торф — это весьма сложное вещество, которое живет своей жизнью как раз после смерти породившего его мха.

В обводненном, нормальном или, как его еще называют, “живом” болоте, отмершая биомасса в значительной степени консервируется, не разлагаясь окончательно. Этим и объясняются случаи удивительной сохранности тел животных и людей, погибших в таких болотах. Таким образом, часть СО2, которую мох и другие болотные растения усвоили в свое время из атмосферы, остается в болоте до тех пор, пока его не начинают осушать. Как только болото начинает высыхать, к его мертвой органике получает доступ кислород. Начинается так называемая минерализация торфа и массированное выделение углекислого газа в атмосферу. То есть еще не добытый и не сожженный торф в осушенном болоте уже начинает работать на ухудшение воздуха и “глобальное потепление”.

Да и на локальное потепление тоже. В Белоруссии появилась информация о том, что, по данным замеров, в районах осушенных болот средняя температура поднялась на 1 градус. Причина вполне логичная: углекислый газ тяжелее воздуха и в безветренную погоду серьезно препятствует тепловому оттоку в атмосферу. Возможно, что как раз этот газовый экран в жаркую безветренную погоду способствует еще большему нагреву торфяной залежи, ее более стремительному высыханию и... выделению новых порций углекислого газа.

Ну а если осушенный торфяник еще и загорится, углекислота идет “сплошным потоком”. Если принять за основу, что 1 киловатт/час тепловой энергии дает выброс в 380 грамм CO2, то при теплотворной способности около 4 Квт/час на килограмм мы получим примерно полтора килограмма углекислого газа на килограмм топлива. Все по законам физики: при сгорании углерод соединяется с двумя атомами атмосферного воздуха, и поэтому вес углекислоты в итоге больше веса сгоревшего торфа.

Сделаем оценочные расчеты. Если, по данным МЧС, площадь торфяных пожаров в Подмосковье в сумме составила 100 гектаров, а средние запасы воздушно-сухого торфа составляют 3000 тонн на гектар, то даже при выгорании лишь трети объема торфа это даст полторы тысячи тонн СО2 на гектар, и всего по Подмосковью — порядка 150 000 — 200 000 тонн углекислого газа. Рачительные белорусы подсчитали, что сокращение эмиссии парниковых газов на 200 000 тонн в CO2-эквиваленте обеспечило бы их стране 5 млн евро ежегодно при продаже квот, предусмотренных Киотским протоколом.

Значит, пожары спалили 5 миллионов евро. Теперь сколько могло пропасть из-за спокойной минерализации? Те же белорусы посчитали, что засохший торф дает примерно 10 тонн СО2 с гектара. Площадь торфоразработок в Московской области, в том числе заброшенных, трудно поддается учету, но можно говорить как минимум о 25 000 гектаров, а это — еще 250 000 тонн СО2 в год.

Вот так скромно десяток миллионов и уходят в атмосферу. Это минимум. Точнее, эти деньги можно было бы заработать, но что такое для Московской области 10 млн евро? Гроши! Правда, эти квоты не так-то легко продаются. Но сам механизм никто не отменял, наоборот, развитые страны подтвердили свою приверженность механизму торговли квотами. И если рынок всерьез заработает, тут есть где развернуться.

Ведь на Московской области мир клином не сошелся, торфяников на планете — 4 млн квадратных километров. Любое их нарушение чревато выбросами углекислого газа в атмосферу, и именно поэтому европейские структуры стали считать торф потенциально опасным топливом, что нанесло сильнейший удар по финской торфяной индустрии, сильнейшей в мире.

Считать на коленке миллионы — занятие неблагодарное, но порядок величин оценить вполне можно. И мы еще не подсчитали стоимость тушения пожаров. Ну а предложенная российским премьером методика обводнения заброшенных торфяников в пределах Московской области обойдется в 25 миллиардов рублей, то есть примерно в 625 миллионов евро.

По законам жанра было бы уместно подвергнуть критике требование Путина залить торфяники водой за волюнтаристский подход к вопросу, тем более, что уже есть и критика данной меры, и предложение использовать другие способы: например, полную выработку торфяников до грунтового основания. Экологически ориентированная общественность ссылается также на методику предотвращения пожаров и их тушения безводным способом. Это метод Владимира Сретенского, который заключается в “перелопачивании” торфа бульдозерами — в результате температура в очаге снижается, и горение прекращается.

Но все же настоящее решение проблемы — “регенерация” болот. Исследования, которые проводили в рамках международных программ в Белоруссии, показали, что восстановление болот возможно. Мало того, в этом случае не только уходит угроза пожаров (“мокрые” болота не горят), но и восстанавливаются болотные биоценозы — вплоть до клюквы с дичью. Этот вариант признан предпочтительным даже при том, что поначалу вновь “намокшие” болота выделяют метан (тоже тепличный газ). Но не в тех количествах, чтобы задыхались соседние города.

Вот и резюме: с одной стороны, торфяники горят, но рыночная стоимость сгоревшего торфа невелика. Если бы можно было торговать квотами по Киотскому протоколу — то это были бы недополученные 10, возможно, 20 млн евро в год. Чтобы прекратить это безобразие совсем и не мучиться больше от запаха гари, а наоборот, ездить за клюковкой, нужно потратить 600—700 миллионов евро. По 60—70 евро “с носа”. Вот цена свежего воздуха над столицей. Но если правительство вдруг решит вложить эти деньги, пойдет ли “овес впрок”, и не развеются ли бюджетные миллиарды рублей, как дым?

Ведь за эти деньги можно и восстановить на бывших болотах механизм природного дренирования и водозадержания, а можно просто залить все водой... и отчитаться. Что будет потом, и как скоро все высохнет и пожары начнутся по новой, будет волновать уже совсем других людей. Ведь чиновники понять слова премьера могут и так, и эдак, и проникнуть в таинственный процесс их мышления нет никакой возможности. Это, пожалуй, сложнее, чем разобраться с газовыделением болот.

Константин РАНКС