Только Брекзит, только хардкор. Кому в радость мазохизстское ноу-хау Лондона

После того как в среду, 27 февраля, британские парламентарии вновь провалили все восемь альтернатив Брекзиту без договоренностей с ЕС, сегодня им предстоит в третий и, по-видимому, последний раз проголосовать за одобренный ранее лидерами ЕС пакет Мэй. Правда, как и раньше, в “британском деле” имеются нюансы.

Третья страна

Первый — на этот раз, скорее всего, голосовать будут без политической части, определяющей принципы сосуществования Соединенного Королевства и Союза в период до заключения (да-да!) какого-либо нового соглашения. Будь это своеобразная ассоциация, как у Норвегии, или обычное, “расширенное и углубленное” торговое соглашение, как у Канады. Или — никакое.

Второй нюанс — если пакет будет проголосован, ЕС пообещал дать британцам время до 22 мая (или, вполне возможно, столько времени, “сколько надо”) для доработки политической части. Причем если этот процесс пересечет указанную дату, британцы будут обязаны принять участие в выборах в Европарламент (сегодня этого боятся обе партии, поскольку столкновение общественных движений, выступающих за и против Европы может, в буквальном смысле вылиться на улицы).

Если пакет опять провалят, Брюссель будет ждать от Лондона какого-то плана преодоления такой ситуации до 12 апреля, после чего, в случае отсутствия такого плана, ЕС просто-напросто “отключит” Великобританию от коммуникаций и заморозит ее “банковские счета”. Шутки, как говорится, кончились — инфантильность элит, в первую очередь английских, сама загнала страну (а вместе с ней — и соседнюю Республику Ирландия) в нынешний тупик, так что, по мнению европейского руководства, если лондонский трагифарс продолжится, островным властям следует просто расплатиться (согласно Венскому “договору о договорах”) и проваливать.

К бывшему члену станут относиться как к “третьей стране” (с де-факто более низким статусом в отношениях с ЕС, нежели в сотрудничестве, скажем, с Украиной, не говоря уже о Черногории), и руководствоваться в этих отношениях исключительно законодательством ЕС. А не какими-либо исключениями или отдельными соглашениями (ранее Брюссель пресек любые попытки двусторонних договоренностей, к примеру, Лондона и Дублина). Кстати, эффекты отношения к Соединенному Королевству как к третьей стране уже проявились в планах и бюджетах научных программ Союза, болезненно затронув британские вузы и исследовательские организации.

Третий нюанс — на этот раз Тереза Мэй как бы (в партийной и межпартийной политике Лондона уже многие месяцы любая определенность сопровождается таким “как бы”) поставила на кон свое премьерство. Пообещав, правда, тоже как-то двойственно, что в случае принятия какого-либо из вариантов и/или ее сделки она покинет свой пост в мае. Следует знать, впрочем, что Мэй отнюдь не обязана это делать — ведь ранее она выиграла схватку за партийное лидерство, чем обеспечила себе годовой иммунитет, а впоследствии добилась вотума доверия своему правительству, что теперь сдерживает оппозицию от нового вынесения вопроса отставки Мэй на повестку дня.

Правда, дополнительное обстоятельство здесь то, что вряд ли кто-то по-настоящему мечтает о том, чтобы именно сейчас занять должность премьера. Но в среду этим обещанием Мэй удалось даже привлечь голоса радикалов из собственной партии (”Группы европейских исследований”), где в наличии аж трое возможных преемников премьера (Борис Джонсон, Майкл Гав и Дэвид Дэвис).

Однако голосов все равно не хватило — ведь правительство, которое уже покинула дюжина министров, держится на штыках североирландских унионистов, а их позиция является твердокаменной. Она состоит в том, что на Ольстер может распространяться только британское законодательство — ЕС же не менее тверд в том, что целостность Общего рынка, куда входит Республика Ирландия, не может быть нарушена в принципе. Лейбористы же не собираются помогать Мэй — их цель состоит в отставке правительства и досрочных выборах. Цинично или нет, но оппозиция в своем праве — ведь не она затеяла всю эту абсурдную историю с Брекзитом.

Поэтому третье голосование по сделке “Мэй-ЕС” лишено политической части. Оно, собственно, касается, шанса на нормальное функционирование крепко просчитавшейся в оценке своего международного веса Великобритании, по крайней мере, до конца мая, но не более того. Разве что успех голосования может дать возможность Терезе Мэй заявить, что она выполнила свою миссию, гарантировав выход без катастроф (по крайней мере, относительно), и с легким сердцем передать ношу премьерства кому-то из изоляционистов. Впоследствии посмеиваясь над выражением лица того же Гава, ожидающего приема у президента Еврокомиссии в компании президентов Мадагаскара и Новой Гвинеи.

Провал голосования, в свою очередь, запустит новый, но теперь самый короткий цикл катавасии, по-видимому, ускоряющий закрытие заводов и бегство капиталов в Амстердам, Франкфурт и Дублин. Тем не менее право на применение “ядерной опции” — прекращение Брекзита обычным уведомлением ЕС со стороны британского правительства — остается в руках премьера. Которая, правда, уже сегодня рискует остаться без правительства, но и не в отставке — при том, что процесс брекзита во многом контролируется рядом умеренных парламентских тори, не имеющих, правда, возможностей обеспечить большинство.

Капкан на льва

Сакраментальный вопрос, на который сегодня пытаются ответить как в островной, так и в континентальной прессе, а также в дипломатических кругах, звучит так: как вообще Великобритания докатилась до такой жизни? Ведь очевидно, что в любом из вариантов развития событий она проигрывает, поскольку даже в самом лучшем случае остается в частичной юрисдикции Союза (а Ольстер — в полной), не имея при этом права голоса.

Ответ на этот вопрос состоит из нескольких частей.

Во-первых, обещание прошлого премьера Кэмерона провести такой референдум было чисто конъюнктурным. Шансы тори удержаться у власти в 2015 году расценивались как невысокие, а лейбористы (тогда возглавлявшиеся все еще поколением Блэра — братьями Миллибэндами) явно не стали бы проводить подобное мероприятие. Но Консервативная партия победила, и Кэмерон попал в ловушку.

В реальности шансы успеха кампании за выход, да и последствия выхода страны из ЕС никто никогда не оценивал. Однако представительство изоляционистов на скамьях тори в парламенте увеличилось, они стали педалировать эту тему. Часть избирателей-консерваторов восприняла инициативу как часть политики, проводимой правительством их собственной партии. А часть избирателей-лейбористов голосовала бы против любой инициативы, исходящей от власти партии оппонентов. Отсюда и туманность прогнозов, на фоне, к тому же, поведения министров, агитирующих против выхода в условиях, когда референдум был объявлен ими самими.

Тем временем лейбористы сменили лидера, а Джереми Корбин оказался не меньшим противником “международной бюрократии”, нежели изоляционисты справа. После того как кампанию за выход стали финансировать подозрительные “чудаки”, с точки зрения внутренней политики капкан захлопнулся.

Во-вторых, проблема агитации во время самого референдума состояла в том, что лидеры партии “за выход” то ли все время лгали, то ли оказались некомпетентными. Так, не будучи частью Шенгена, Великобритания никак не могла обвинять ЕС в проблемах с миграцией — это только ее (ну, пусть еще Ирландии, с которой у британцев общая миграционная зона) политическая проблема. То же касалось и экономических вопросов — как и все, Лондон не только давал, но и получал. Но об этом организаторы “народного волеизъявления” предпочли помалкивать. А после того, как они победили, — в ужасе разбежались в разные стороны. Покинул свой пост и премьер-министр. Брекзит буквально свалили на Мэй, и здесь-то начали осознавать всю адову пропасть создавшейся коллизии.

Дело в том, что, в-третьих, ЕС обставил британцев с первых же дней и недель, поскольку, насколько бы невероятным ни казался успех референдума, в Брюсселе к нему готовились, обеспечив единство стран-членов при любом развитии событий. Как бы подыгрывая “свободолюбивым” брекзитирам, ЕС мгновенно потребовал от Лондона инициации процедуры по статье 50 союзного договора, чтобы, мол, “не откладывать дело в долгий ящик”.

Подвох заключался в том, что, активизировав эту процедуру под радостный лай недалеких изоляционистов, Великобритания автоматически потеряла право и возможность влиять на какие-либо решения в ЕС. Выпала, так сказать, из обоюдоострого алгоритма консенсуса. Поэтому ее судьба полностью оказалась в руках политических лидеров в Брюсселе, Берлине, Париже и даже, скажем, в Загребе или Бухаресте.

Французская дипломатия, больше всего ценящая традицию создания перевеса в силе, сформулировала брекзит как ампутацию, изгнание страны-неудачницы, а вовсе не как переговоры между государствами. Чисто технические вопросы, бюрократический процесс, ничего личного, бриты — подпишите здесь и здесь и бегите в свой паб (вы же этого хотели?). А потом, если вдруг захотите, — придется вступать на общих основаниях, займете очередь за Албанией и Украиной... Но вы же не захотите, правда?

Отсюда и трехлетний сезон сериала про Брекзит — все это время Лондон был вынужден унижаться, просить смягчить то или иное правило, обсудить будущее, но европейцы легко отметали все эти попытки. Ведь Великобритания сама согласилась на скорейший выход из институтов Союза, этой монструозной бюрократической машины, давившей на грудь свободолюбивого сакса, словно камень у входа в его пещеру? Мало кто заметил, что Мэй согласилась даже заплатить все взносы в полном объеме за несколько лет — но сумму засекретили, чтобы рыба не сорвалась с крючка. Затем, после того как пакетное соглашение было одобрено, а тори начали возмущаться, европейцы устроили Мэй в Зальцбурге давно предвосхищенную расправу. Большой внешнеполитический капкан тоже захлопнулся.

Теперь в каком бы направлении ни стали развиваться события — ЕС выигрывал одинаково (контролируя правовое и экономическое пространство островов) или больше (возврат британцев), а Соединенное Королевство — проигрывало либо меньше, подписав сделку, либо больше (отказавшись), ведь влияние на процесс принятия решений оно утратило. Поэтому Юнкер мог позволить себе сказать о том, что не знает, где будут приземляться британские самолеты, а Туск — о месте в аду для брекзитиров.

В-четвертых, пытаясь упрочить свои позиции, Мэй дополнительно ухудшила свое положение досрочными выборами, де-факто потеряв большинство и оказавшись в заложниках у экстремистов. Теперь из нее можно было варить брюссельский суп с мидиями при любом раскладе.

Наконец, в-пятых, как бы ни повернулось пятничное голосование, и кто бы впоследствии ни стал премьером Великобритании, Союз и его институции продемонстрировали такую коллективную мощь, что даже поговорка “вход — фунт, выход — два” устарела. Похоже, выход из ласковых объятий Европейского Союза невозможен в принципе.

Максим МИХАЙЛЕНКО