Типичная разновидность европейского правого радикализма?

В Европе существовали и существуют подобные партии с аналогичным уровнем поддержки на выборах. Особая роль “Свободы” в создании “негражданского общества” на Галичине со сравнительной точки зрения также не является необычным феноменом. Но политическая позиция и электорат “Свободы” имеют некоторые особенности, отличающие ее от правоэкстремистских партий других стран: (1) ее ссылка на реальную внешнюю опасность для Украины (Россия), (2) противоречие между высокой географической концентрацией ядерного электората “Свободы” на Галичине и ее всеукраинским притязанием, (3) тесное сотрудничество украинских демократов со “Свободой”, а также (4) разнообразие мотивов неидейных избирателей “Свободы”. Остается неясно, останется ли партия после своего вхождения в украинский парламент верной своим ультранационалистическим корням или превратится в национал-демократическую силу. 

Заметный успех у избирателей в 10,4% голосов Всеукраинского объединения “Свобода” Олега Тягнибока на минувших парламентских выборах по системе пропорционального представительства стал сюрпризом. Но если рассматривать это событие в его общеевропейском контексте, то даже в таком значительном результате ультранационалистической партии нет ничего экстраординарного.

Относительная необычность взлета “Свободы”

За последние десятилетия значительных выборных успехов добивались не только европейские правопопулистские партии, такие как Австрийская партия свободы (FPÖ) или Швейцарская народная партия (SVP), но и выражено ультранационалистические партии с радикальными идеологиями и сомнительным прошлым, во многом сходные со “Свободой” и ее предшественницей Социал-национальной партией Украины (СНПУ). Достаточно вспомнить, например: 

 — 22,9% отданных за т.н. Либерально-демократическую партию России Владимира Жириновского на выборах в Государственную думу РФ в 1993 г., 

— 27,3 и 49,1% проголосовавших за Воислава Шешеля — лидера Сербской радикальной партии, в соответственно I и II турах президентских выборов Сербии сентября — октября 1997 г., 

 — 16,9 и 17,8% отданных за Жана-Мари Ле Пена — лидера Национального фронта, в соответственно I и II турах президентских выборов Франции 2002 г., или же

 — 16,7% голосов за Движение “За лучшую Венгрию” (Йоббик) на венгерских парламентских выборах 2010 г. 

Недавно социолог Алина Полякова из Калифорнийского университета в Беркли (США) установила соотношение между ростом организованного националистами гражданского общества в галицком третьем секторе и успехом партии “Свобода” на выборах на Галичине. Однако эксплуатация правыми экстремистами структур гражданского общества не является украинским нововведением. Слияние правого экстремизма и гражданского общества, например, характерно для постсоветского российского политического ландшафта. Аналогичное развитие событий можно было наблюдать еще в Веймарской республике 1918—1933 гг. Захват власти Гитлером был подготовлен глубоким инфицированием немецких гражданских структур (профсоюзов, церквей, клубов и т.п.) межвоенного времени ультранационалистическими идеями, а также частичной инфильтрацией неполитических организаций активистами НСДАП. 

Не случайно, что некоторые функционеры “Свободы” имеют заметный интерес к межвоенному европейскому фашизму, включая его немецкие разновидности, такие как “левые” течения в НСДАП (напр. штрассеризм) или “консервативная революция”. Но все же “Свободу” не стоит классифицировать ни как нацистскую, ни как неонацистскую партию. Социал-национализм “Свободы” продолжает не германский национал-социализм, а скорее, идеологическую традицию ОУН и близких к ней теоретиков, таких как Дмитрий Донцов, которые, правда, в свою очередь, находились в 1930-х под влиянием европейского фашизма, не в последнюю очередь немецкой “консервативной революции”. Таким образом, “Свободу” можно только частично отождествлять с германским классическим фашистским движением. Тем не менее, пример немецкого межвоенного времени иллюстрирует, что парадоксальная инструментализация гражданского общества (под которым обычно понимается “позитивная”, продемократическая структура) националистическими партиями с ксенофобскими идеологиями не является новшеством в истории европейского правого радикализма. 

Эти и некоторые другие характеристики “Свободы” являются только на первый взгляд специфическими. Подобные явления на самом деле относительно типичны для ультранационалистических движений, аналогичных партии “Свобода”. Однако существуют и несколько особенностей, выделяющих украинский правый радикализм из ряда подобных явлений в других странах. 

Особенность №1:
Реальная внешняя опасность для Украины

Важную особенность общего контекста взлета “Свободы” представляет собой геополитическое положение украинского государства. Патологический страх отчуждения и навязчивые теории заговоров присущи большинству правоэкстремистских партий в прошлом и настоящем. Однако в случае с Украиной суверенитет и идентичность нации подвергаются реальной и существенной внешней опасности со стороны путинской России. Ведущие российские политики и интеллектуалы на протяжении последних 20-ти лет неоднократно в явном или скрытом виде давали понять, что они не считают существующую государственную границу.

Ярко выраженная русофобия СНПУ/“Свободы” в этом свете выглядит менее патологичной, чем доминирующая в классическом европейском правом экстремизме теория о жидомасонском мировом заговоре. И хотя антисемитские идеи, такие, как концепция “жидокоммуны”, можно найти и в историческом, и в современном украинском ультранационализме, они как раньше, так и сейчас отодвинуты на задний план угрозой в лице бывшего советского и современного российского руководства. Враждебность к Кремлю и его политике представляет собой важное связующее звено между радикальным украинским ультранационализмом, и различными национал-либерально или национал-демократически ориентированными политическими и интеллектуальными течениями.

Особенность № 2: Географическая концентрация ядерного электората

Вторая особенность — это противоречие между высокой концентрацией электората радикального национализма в Западной Украине, особенно на Галичине, с одной стороны, и одновременно с этим общеукраинскими притязаниями “Свободы” — с другой. Выражено региональный характер партии Тягнибока был сглажен на последних парламентских выборах высоким количеством рассмотренных ниже протестных, тактических и стратегических избирателей “Свободы” в центральной и восточной Украине. Но социологические опросы демонстрируют, что группировки подобного рода имеют стабильную и широкую поддержку только в некоторых западноукраинских, особенно в трех галицких, областях.

Вряд ли причина этому некая особая склонность западных украинцев к ксенофобии. Скорее, помимо упомянутой инфильтрации гражданского общества функционерами “Свободы”, важным фактором поддержки радикальных националистов является то высокое значение, которое имеет история Организации украинских националистов (ОУН), особенно ее бандеровской фракции, для этнической самоидентификации многих галичан. При этом ОУН(Б) понимается многими западными украинцами как апогей национального освободительного движения или орден самых мужественных и храбрых героев всей национальной истории Украины. Националистическое преклонение, вплоть до обожествления, Бандеры и его соратников усиливается трагической личной судьбой многих тогдашних ультранационалистов.

“Свобода” и другие подобные ей партии постсоветской Украины недвусмысленно позиционируют себя в качестве организаций-последователей ОУН(Б) и соперничают между собой за право считаться легитимными наследниками самого радикального крыла антисоветского украинского освободительного движения. Культ вокруг Бандеры и некоторых других руководителей ОУН на Галичине и в меньшей степени какая-то особая правоэкстремистская предрасположенность населения региона, видимо, послужил катализатором для глубокого проникновения ультранационалистов в третий сектор трех галицких областей и причиной особенно впечатляющих успехов “Свободы” на последних выборах у избирателей Львова, Тернополя и Ивано-Франковска. 

Как отмечено, само по себе узко региональное, а не общенациональное укоренение праворадикальной или правопопулистской партии не является уникальным феноменом в Европе. Частичным аналогом “Свободы” в этом отношении выступают, например, “Фламандский интерес” (Vlaams Belang) в Бельгии или же “Северная лига” (Lega Nord) в Италии. Существенным отличием между этими западноевропейскими партиями и “Свободой” является то, что первые ориентированы неприкрыто сепаратистски и отрицают легитимность сегодняшних границ Бельгии и Италии. “Свобода” же, пропагандирует усиление унитарного государства и настойчиво презентует себя как общеукраинскую политическую силу. 

Но свободовцы одновременно с этим форсируют и героизацию ОУН, что, как известно, раскалывает Украину. Культ Бандеры наталкивается на неприятие со стороны большинства русскоязычного населения юга и востока страны. По этой причине многие ответственно рассуждающие умеренно националистические украинские интеллектуалы и политики стараются избегать политических дебатов по этой неоднозначной теме. Они понимают, что такие дискуссии только подрывают попытку создания единой украинской политической нации. “Свободе” же, равно как и в случае с ее амбивалентным отношением к неэтническим украинцам, трудно не наступать на эти грабли. Как ее этноцентристское понимание политики, так и ее обожествление Бандеры являются коренными составляющими ультранационалистического мировоззрения “Свободы”. 

Украинские националисты, наверное, правы, когда указывают на то, что негативное отношение многих украинцев к ОУН—УПА в значительной мере является результатом советской пропаганды и российского черного пиара. Вряд ли негативное отношение многих простых украинцев к ОУН—УПА является результатом их ознакомления с новейшими историческими исследованиями военной Украины. Однако сомнительность источника какого-либо исторического суждения не обесценивает автоматически его содержание. Кремлевская агитация, с одной стороны, и мейнстрим как украинской, так и западной историографии, с другой, аргументируют различным образом и имеют противоположные цели. Тем не менее их позиции сходятся как, в основном, негативном видении, в частности ОУН(Б), так и в отрицании ряда попыток национально ориентированных украинских публицистов обелить историю украинского радикального национализма. 

Как бы то ни было, экспертная дискуссия о правильности и значении тех или иных исторических фактов и интерпретаций имеет ограниченное политическое значение. Влияние ученых на историческое сознание широких слоев населения опосредованно и долгосрочно. Оно происходит в основном путем изменений в школьных учебниках, эффект от которых можно будет наблюдать только через многие годы. Лишь изредка историки имеют возможность регулярно появляться в СМИ, а в постсоветских государствах такими телеэкспертами часто являются самоучки-дилетанты, авторитет которых нивелируется как низким качеством их высказываний, так и отсутствием профессионального признания их выводов и суждений. Какими бы ни были причины раскола в историческом сознании украинцев и как бы ни развивалась дискуссия среди исследователей новейшей украинской истории — в ближайшие годы следует ожидать, что негативное отношение подавляющего большинства южных и восточных украинцев к ОУН—УПА не изменится. 

На этом фоне самопозиционирование свободовцев как новых бандеровцев выглядело бы логичным, если бы партия Тягнибока была (как, например, “Фламандский интерес” или “Северная лига” сепаратистской силой. Политическая пропаганда исторической мифологии “Свободы” имела бы смысл в контексте требований отделения, например, Галичины от Украины, как это иногда предлагают некоторые галицкие интеллектуалы, такие как Юрий Андрухович. Но партия “Свобода”, напротив, неустанно подчеркивает, что она руководствуется принципом “соборности”, т.е. объединения и сохранения Украины в ее сегодняшних границах, и что она намерена распространять сферу своего влияния на юг и восток страны. Возможно, свободовцам действительно удастся создать ячейки стабильной электоральной поддержки в левобережной Украине. Тем не менее такая демонстративно пробандеровская партия как “Свобода” останется для большинства русскоязычных украинцев (включая даже некоторых ксенофобов среди них!), скорее, фактором их отчуждения от идеи соборной украинской нации, чем причиной их привлечения к проекту национального единения. Вхождение “Свободы” как самообъявленной партии—последовательницы ОУН(Б) в украинский парламент будет способствовать дальнейшему углублению и без того вызывающего беспокойство политического раскола страны. 

Особенность №3: Отсутствие “санитарного кордона” 

Одной из составляющих успеха “Свободы” в прошедшем году стал тот факт, что главная демократическая партия Украины “Батьківщина” еще перед парламентскими выборами вошла в официальный союз со “Свободой”. Сегодня в новой Верховной Раде образуется коалиция украинских демократических партий и радикальных националистов. Тем самым политическая позиция украинских демократов, особенно “Батьківщини”, отклоняется от т.н. политики “санитарного кордона”, придерживаемой политическими центристами ЕС в отношении подобных “Свободе” партий. Политика “санитарного кордона” со стороны европейских демократических партий проводится, например, в отношении коллег Тягнибока по т.н. Альянсу европейских национальных движений, в который кроме свободовцев также входят французский Национальный фронт, Британская национальная партия и болгарская “Атака”. Эти, скорее, правоэкстремистские, чем правопопулистские партии имеют, как и “Свобода”, ту или иную электоральную поддержку, но в своих странах они общественно стигматизированы и политически изолированы. 

Общая позиция умеренно правых демократических партий стран-членов ЕС заключается в том, что они избегают сотрудничества с правыми экстремистами в предвыборной борьбе, в парламентах или правительствах европейских стран. “Батьківщина” своей коалиционной политикой отошла от этой директивы. 

Можно, правда, назвать несколько случаев, когда и демократические партии стран — членов ЕС не придерживались политики “санитарного кордона” в отношении правых радикалов. Так, в 2006—2007 гг. праворадикальная т.н. Лига польских семей смогла войти в состав коалиционного правительства Ярослава Качинского, а в 2006—2010 гг. ультраправая Словацкая национальная партия даже вошла в состав предположительно социал-демократического коалиционного правительства Роберта Фико. Такие сотрудничества резко критиковались как в Польше и Словакии, так и в рамках ЕС. Эти и им подобные явления представляют собой исключения, подтверждающие правило, заключающееся в том, что в ЕС праворадикальные партии не допускаются к общему политическому процессу. 

На эти сравнения часто можно услышать возражение, что в Украине ситуация несколько иная, чем в ЕС, и что украинские демократы, в отличие от своих западных коллег, находятся в эпицентре стремительной политической трансформации. Они вынуждены не только конкурировать с авторитарно настроенной Партией регионов и реакционно ориентированной КПУ. Украинские демократы также оперируют в специфических условиях гибридной политической системы и “олигархического” общественного устройства. Возможно, эта особенная констелляция оправдывает образ действий украинских демократов, отличающийся от политики “санитарного кордона” в стабильных стран —  членов ЕС, но дальновидность подобной стратегии украинских демократов еще должна себя показать. 

Уже сейчас возникает подозрение, что подобная стратегия “Батьківщини” привела к амбивалентному результату, т.к. в результате своего официального сотрудничества с Тягнибоком она, возможно, потеряла некоторый процент собственных избирателей. В своей предвыборной кампании лидеры всей Объединенной оппозиции (как, впрочем, и десятки демократически настроенных украинских журналистов) сделали многое, чтобы обелить прежний околофашистский имидж социал-националистов. “Свобода” не в последнюю очередь благодаря своему стабильному альянсу с “Батьківщиной”, крупнейшей демократической партией Украины, за последний год значительно улучшила свою репутацию у многих украинцев — явление, отличающее “Свободу” от остальных праворадикальных партий Европы. 

Особенность №4:
Различная мотивация избирателей “Свободы”

Последняя особенность партии “Свобода” — некогерентный круг избирателей украинских правых экстремистов на последних парламентских выборах. Сегодня еще нет детальных аналитических работ по этому вопросу. Поэтому здесь можно выдвинуть пока лишь предварительную гипотезу о том, что это отличие украинского ультранационализма послужило важной причиной значительного расхождения большинства предвыборных прогнозов с фактическими результатами партии на выборах осени 2012 г.

Результаты опросов еще за несколько недель до выборов удивляли тем, что круг уже тогда определившихся избирателей “Свободы” был настроен не менее проевропейски, нежели сторонники партий “Батьківщина” и УДАР. В то время как 65 и 69% избирателей двух демократических партий поддерживали вступление Украины в ЕС, этот показатель у избирателей “Свободы” составил в сентябре 2012 г. 64%. И только в вопросах о вступлении в российско—казахстанско—белорусский Таможенный Союз (против 57 и 47% избирателей “Батьківщины” и УДАРа соответственно и 69% избирателей “Свободы”), а также о вступлении в НАТО (55, 49 и 42% соответственно за вступление в организацию) был выявлен значительный разрыв между демократами и ультранационалистами: избиратели “Свободы” более скептически относятся к обеим этим организациям. 

Еще более примечательным является то, что многих избирателей, проголосовавших за “Свободу”, нельзя назвать ксенофобами, а часть из них вообще не стоит квалифицировать как националисты. Значительная часть поддержавших партию граждан Украины проголосовала за “Свободу”, скорее, не по идеологическим, а по тактическим или же стратегическим причинам. Для полного анализа ситуации еще не хватает подробных социологических исследований прошедших выборов, но уже сейчас находятся свидетельства того, что относительно высокая поддержка радикальных националистов в более чем 10% на парламентских выборах далеко превосходит фактическое количество сторонников программы партии “Свобода” среди населения Украины. 

Так, например, два популярных оппозиционных журналиста — Мустафа Найем и Соня Кошкина — демонстративно заявили перед выборами, что они собираются голосовать за “Свободу”. Пикантным было то, что Найем не является коренным этническим украинцем, а Кошкина — известная русскоязычная журналистка. Тем самым оба журналиста относятся к тем группам населения, против нерегулированного присутствия которых в общественной жизни Украины и направлена идеология “Свободы”.

Еще более поразительными оказались результаты анализа данных Национального экзит-пола (около 20 тыс. респондентов), проведенного непосредственно после голосования, 28 октября 2012 г. Согласно этим данным электорат “Свободы” оказался с отрывом самым образованным и городским: 48% опрошенных избирателей “Свободы” указали, что они имеют диплом о высшем образовании, а 47,5% оказались жителями областных столиц. Эти данные значительно выше аналогичных показателей других крупных украинских партий. Такие характеристики также отличают избирателей “Свободы” от приверженцев националистических партий в других европейских странах. Развернутая социологическая апробация и интерпретация этих особенностей избирательных решений украинской интеллигенции еще только ожидается. Пока что можно выдвинуть только предварительные объяснения выбору украинцев, которые еще предстоит проверить и специфицировать. 

Явно идеологически мотивированный электорат “Свободы” составляет, возможно, менее половины общего числа избирателей партии. А у неидеологической части избирателей можно выделить три возможных мотива для их голоса в пользу “Свободы”. Первую группу составляют те избиратели “Свободы”, которые хотели таким образом выразить свой протест против воспринимаемой как антиукраинская политики правительства Януковича—Азарова: например, против деятельности министра образования Дмитрия Табачника. По этой причине эти “полуидеологические” избиратели проголосовали за наиболее демонстративно “проукраинскую” партию.

Вторую группу представляют стратегически ориентированные избиратели, которые отдали свои голоса “Свободе”, чтобы обеспечить правительству наиболее жесткую оппозицию. “Оранжевые” фракции дискредитировали себя в 2010 году среди прочего тем, что многие их депутаты, названные после победы Януковича на президентских выборах “тушками”, предали свой мандат, т.е. по разным причинам перешли на сторону правительственной коалиции. На этом фоне “Свобода”, наверняка, показалась многим украинцам как, партия с жесткой дисциплиной, способная удержать своих депутатов в оппозиционной фракции и последовательно оппонировать правительству. Кроме того, по сравнению с расплывчатыми программами партий “Батьківщина” и УДАР, только частично отличающимися от официальной программы Партии регионов, идеологический профиль “Свободы” кажется острее. Подчеркнутый радикализм вплоть до ярко выраженного революционизма таких ее лидеров, как Андрей Ильенко или Юрий Михальчишин, мог выглядеть в глазах “стратегических” избирателей как преимущество несмотря на то, что эти избиратели, возможно, не поддерживают саму суть революции, предложенной Ильенко и Михальчишиным. 

Третью группу составили избиратели, которых можно обозначить как “тактические”. Этих хорошо информированных избирателей можно сравнить с частью электората немецкой СвДП (FDP) — либеральной партии ФРГ, народная поддержка которой колеблется вокруг 5%-ного барьера для вхождения в Бундестаг. Основываясь на неясных предвыборных прогнозах для “Свободы” (около 5%), они хотели гарантировать третьей оппозиционной партии вхождение в парламент. Главной мотивацией тактических избирателей послужило то, что отдавая свой голос “Свободе”, они приближали партию к тому, чтобы та пересекла
5%-ный барьер и, таким образом, оппозиция не потеряла идеологический электорат ультранационалистов, составляющий до 5% населения Украины. Только впоследствии выяснилось, что такая тактическая поддержка оказалась ненужной, поскольку результат “Свободы” более чем в два раза превысил процентный барьер для вхождения в парламент. Партия Тягнибока, скорее всего, попала бы в Раду и без голосов этих неидеологических избирателей. 

Перспективы 

Значение этих наблюдений станет более ясным в ходе парламентской деятельности “Свободы”. Если партия “Свобода” будет и далее руководствоваться ультранационалистическими мотивами, то многие избиратели, несомненно, будут раскаиваться в своем выборе 28 октября 2012 г. Но партия может также под давлением растущего внимания общественности преобразоваться в национально-демократическую силу и тем самым постараться удержать свой сегодняшний электорат. То, что подобная трансформация в принципе не исключена, демонстрирует пример пошагового превращения основанной однажды самим Муссолини итальянской фашистской партии — от Partito Nazionale Fascista через Movimento Sociale Italiano к Alleanza Nazionale — в консервативную политическую силу, которая, в конечном счете, влилась в правоцентристскую итальянскую партию Народ свободы (Il Popolo della LibertИ). Отдельные украинские бывшие радикальные националисты, как Андрей Шкиль или Андрей Парубий, уже прошли похожую трансформацию на индивидуальном уровне, и сегодня их можно причислить к национал-демократам. Остается надеяться, что и лидеры “Свободы” выберут этот курс и преобразуют свою уже парламентскую партию в силу, способствующую политической консолидации и европейской интеграции Украины, а не препятствовать им. 

Андреас УМЛАНД, кандидат исторических и политических наук, преподаватель кафедры политологии Национального университета “Киево-Могилянская академия”, главный редактор книжной серии “Советская и постсоветская политика и общество”