“Она сама виновата”. “Не нужно было носить короткую юбку”. “Не нужно было ходить на дискотеки”. “Не нужно было злоупотреблять косметикой”.
Дежурный набор аргументов, перекладывающих вину за изнасилование на жертву насильника, общеизвестен. О виктимблейминге и его природе сказано и написано более чем достаточно.
Но война порождает особую разновидность виктимблейминга: перекладывание вины за вооруженную агрессию на жертв агрессора.
По мере того, как отражение российского нашествия в Украину затягивается, в нашу жизнь все явственнее возвращаются раскалывающие нарративы.
Кто-то привязывает уничтожение Мариуполя к голосованию его жителей в предыдущие десятилетия. Кто-то выводит зависимость между военными страданиями и региональной ностальгией по СССР.
Многие стараются связать разрушение украинских городов с языковыми и культурными предпочтениями их населения. Лейтмотив всех этих заявлений схож: жертвы Кремля сами виноваты в своих бедах.
Виноваты в том, что недостаточно усердно открещивались от России и советского прошлого. Виноваты в том, что привлекли агрессора культурно-языковым сходством. Виноваты в том, что производили впечатление “братского народа”. Виноваты в том, что дали Путину повод для воображаемого “освобождения” и позволили себя захватить.Правда, в эту удобную схему не вписываются ужасы Бучи, Ирпеня и Бородянки: при всем желании Киевщину трудно назвать самым русифицированным или ностальгирующим по СССР украинским регионом.
Столь же трудно разглядеть принципиальную культурно-мировоззренческую разницу между оккупированным Бердянском и выстоявшим Николаевом.
И уж тем более трудно утверждать, что несопоставимые масштабы разрушений в Чернигове и Одессе обусловлены меньшей привязанностью одесситов к пушкинскому творчеству.
Интенсивность боевых действий в 2022 году зависит от географии и возможностей военной машины РФ: но это очевидное обстоятельство почему-то ускользает от любителей виктимблейминга.
Восемь лет назад универсальным тестом на патриотизм стал вопрос “Чей Крым?” А тестом на логическое мышление вполне может служить другой вопрос: “Почему из всех украинских регионов Крым был оккупирован первым?”
Озвучив его в соцсетях, вы наверняка столкнетесь с набором расхожих версий: потому что в Крыму всегда недолюбливали Украину, потому в Крыму говорили по-русски, потому что Крым не стал органичной частью украинского национального мифа и т. д.
Вмешавшиеся в дискуссию россияне предложат свой вариант: потому что Крым был незаконным хрущевским подарком и захотел вернуться в родную гавань.
Между тем правильный ответ лежит на поверхности. Из всех украинских регионов Крым был оккупирован первым, поскольку к 2014 году там уже находились вооруженные силы РФ. К сожалению, на легальных основаниях. И этот роковой фактор сыграл более весомую роль, чем все остальные, вместе взятые.
В дальнейшем зависимость между экспансией России и ее военным потенциалом прослеживалась не менее отчетливо.
Симулякр “русской весны” в 2014-м сработал исключительно там, где был напрямую поддержан силой кремлевского оружия.
Митинги и лозунги, культурно-языковые особенности и обывательская ностальгия по СССР оказались действенными лишь в комплекте с российскими автоматами, гранатометами, артиллерией и бронетехникой.
В той части страны, где таких возможностей у РФ не было — например, в Одессе — проект “Новороссия” потерпел сокрушительное фиаско.
С другой стороны, в 2022-м россияне оккупировали большую часть Херсонщины: хотя фотографии многотысячных митингов “Херсон — це Україна!” обошли всю страну.
Увы, активное гражданское сопротивление не предотвратило быстрый захват региона, обусловленный военными факторами. И сегодня выраженных проукраинских настроений недостаточно для освобождения оккупированной территории: оно последует лишь в результате успешного контрнаступления ВСУ.
Надеялся ли Кремль на поддержку украинского населения, когда разрабатывал планы полномасштабного вторжения? Безусловно.
В извращенном представлении президента Путина украинцы должны были радоваться приходу российских танков. Но остановился ли Кремль, столкнувшись с ожесточенным отпором и убедившись, что никакой встречи с цветами не предвидится? Разумеется, нет.
Не дождавшись добровольной капитуляции украинцев, Москва продолжает военную агрессию против нашего государства.
Бросает в бой все имеющиеся ресурсы. Обстреливает ракетами всю территорию Украины. Разрушает наши города. Уничтожает промышленную и транспортную ю инфраструктуру. И, несмотря ни на что, верит в собственную победу.
Параллельно мы наблюдаем эволюцию пропагандистских нарративов, используемых агрессором.
Если раньше речь шла об “украинских братьях”, угнетаемых “нацистской верхушкой”, то теперь в ходу тезис господина Сергейцева о том, что большинство украинцев “освоено и втянуто нацистским режимом в свою политику”.
Смена акцентов дается Кремлю легко и непринужденно: “жертвы нацизма” превращаются в “зомбированных нацистов”, “освободительная миссия” — в “превентивный удар”, а “защита русскоязычных” — в “защиту России от уничтожения”.
Очевидно, что в перспективе этот пропагандистский поворот будет продолжен. Вместо “братского народа”, подлежащего “освобождению”, украинцы станут вражеским народом, подлежащим истреблению во имя безопасности РФ. И сама по себе эта метаморфоза никоим образом не избавит нас от военной угрозы с севера.
Соблазнительно убеждать себя, будто кремлевская армия приходит лишь туда, где говорят по-русски, где стоят памятники Пушкину и где когда-то голосовали за Януковича. Будто от агрессора можно избавиться, отобрав у него обоснование для агрессии. Но в действительности кремлевская армия приходит туда, куда способна прийти.
В 1956-м она давила танками венгров, относящихся к другой языковой семье: и никого из карателей не остановило незнание слов “Jó napot kívánok”.
В 1980-е она уничтожила сотни тысяч афганцев: и массовым убийствам не помешала цивилизационно-культурная пропасть между советскими оккупантами и их жертвами.
В 2010-х она превращала в руины сирийские города: и хладнокровных убийц не смущал тот факт, что далекая Сирия никогда не входила в состав Российской империи и даже не граничила с ней.
Насильника не остановишь, отказавшись от яркой косметики и коротких юбок. Агрессора не остановишь, закутавшись в символическую паранджу и всячески подчеркивая свое несходство с ним.
Его готовность к агрессии определяется не озвученным обоснованием, а политическими, экономическими и военными возможностями. И единственный способ остановить агрессивную страну — это довести ее до ослабленного, нищего и небоеспособного состояния.
Михаил ДУБИНЯНСКИЙ
