Россия, которой завидует весь мир

Такое патриотическое и одновременно лирическое умозаключение (перед этим речь шла о фиксированной ставке подоходного налога) Владимир Владимирович сделал во время своего первого отчета правительства перед депутатами в Госдуме, которое, по сути, стало презентацией антикризисной программы.

“В Багдаде все спокойно”?

И, в чем-то он, ВВП, прав. Ведь в ряде стран мировой финансовый кризис стал испытанием на прочность властных команд и привел к следующим социально-политическим и политэкономическим последствиям:

— обострению противоречий, выявлению, обнаружению, ускорению проявления сущности и форм ранее скрываемых конфликтов и проблем;

— более рельефному обозначению конкуренции, борьбы за власть (в Украине);

— социально-политической напряженности, вплоть до отставки правительств (в Латвии, Венгрии, Чехии);

— частичной смене обанкротившихся бизнес-элит (отчасти в США и Европе), которые, по мнению властей, вели безответственную политику — спасению подлежат отрасли, а не собственники;

— пересмотру основ экономической политики последних десятилетий — от “рыночного фундаментализма” к “регулируемому капитализму”.

Россия в этом смысле — исключение. По крайней мере — внешне. Наличие кризиса, конечно же, никто не отрицает, и все экспертные оценки базируются на пессимистических прогнозах относительно дальнейших перспектив. Но официальная пропаганда работает — “политический язык” господствующего класса уверяет, что все под контролем, экономические трудности не пошатнут стабильности и того правильного пути, по которому все предыдущие годы шла страна. “Властная вертикаль” укрепляется. Политический режим, по-прежнему, стабилен и нерушим. Тандем “Медведев-Путин” (или наоборот), вопреки многим ожиданиям и предсказаниям, устойчив. Политическая система развивается (имеется в виду пакет президентских инициатив по косметическому реформированию конституции, которые Медведев озвучил в своем ноябрьском послании Федеральному собранию). Оппозиции нет. Контроль над СМИ есть. Олигархов спасают (в смысле материально).

Такое утопически-бесконфликтное восприятие действительности всегда настораживает, и является, скорее, не адекватным отображением реальности, а проявлением догматической неподвижности мысли и страха любых перемен.

Очевидно, что последствия кризиса кроют в себе значимые социально-политические риски и несут миру коренные изменения (и Россия здесь не исключение), проанализировать которые представляется важным. Тем более, от того, какими выйдут из кризиса большие страны, в том числе РФ, во многом, будет зависеть мировая конфигурация и повестка дня на ближайшие годы.

Судьбы властных “вертикалей”

В политико-медийном пространстве относительно России преобладает два дискурса. Внешний — это судьба политического режима. Внутренний — это возможный (необходимый?) пересмотр экономической политики страны, а вместе с ней — усиления (ослабления) персоналий, ныне ее представляющих.

Возможно ли падение политического режима?

Залогом прочности структуры политической системы России, которая в концентрированном виде выражается, прежде всего, в политическом режиме, принято считать властный дуализм “Медведев-Путин”. Когда между президентом и нацлидером назреет публичный конфликт, насколько критичны их стилистические различия, шагают ли они нога в ногу, кого и сколько раз показали по ТВ, чьи люди назначены на какие посты и т.д. — предмет серьезного и скрупулезного предметного исследования в политической и экспертной среде.

Противоречия между Дмитрием Анатольевичем и Владимиром Владимировичем, безусловно, будут нарастать. Взять хотя бы один из последних поводов — конкуренцию за губернаторский ресурс между президентской и премьерской “вертикалями”. Управленческая коллизия состоит в том, что главы регионов напрямую подчиняются президенту, одновременно являясь при это руководителями антикризисных штабов в регионах, что уже в зоне ответственности премьера.

Но от того, есть эти противоречия или нет, в контексте устойчивости режима ровным счетом не зависит ничего. Потому что:

Во-первых, никакого двоевластия в России нет, и не было. Де-юре, в России, как и во все другие времена, есть только один правитель. И это — президент, как носитель верховной власти. С государственностью в российском варианте ассоциируется исключительно институт президентства. Де-факто — можно говорить, скорее, о большей или меньшей степени зависимости Медведева как от Путина, так и от других представителей политической и бизнес-элиты, имеющих значительное политическое и аппаратное влияние. Однако процесс укоренения президента на посту президента неизбежен.

Во-вторых, и это главное, российская власть не настолько вертикальна и однослойна, как принято считать, чтобы ее можно было поделить на двоих. Она, скорее, горизонтальна, и состоит из несколько “вертикалей”, представляющих из себя сплав бизнеса, бюрократии, силовиков, СМИ. Субъекты принятия решений — бизнес-группы, и в процессе конкуренции между ними (а не в противостоянии президента и премьера) вырабатываются важнейшие политико-экономические решения.

В той же степени бесперспективно обсуждать роль оппозиции, системной или внесистемной. Сегодня в России никто не претендует на власть, кроме самой власти. Парламентские партии — не более чем довесок президентско-премьерской “вертикали”, и лишены субъектности. Наиболее кратко и емко их характеризует столь запомнившаяся фраза Бориса Грызлова “Госдума — это не место для дискуссий”. Оппозиция — часть действующей системы, и может существовать только при нынешней власти (отсюда — ее маргинальность). Падет эта власть — падет и эта оппозиция.

В России, в отличие от Украины, нет субъектов публичной политической конкуренции. Соответственно, нет и угрозы для правящего режима внутри политической системы (до вырождения ее изнутри еще есть запас прочности). В нынешних реалиях риск может представлять вариант хаотичного развала политической системы, когда некий стихийный лидер (или стихийное развитие ситуации) сломает и власть, и формальную оппозицию вместе взятые.

На краю стабильности

Потенциально, источник возможной социальной нестабильности сегодня — это регионы. Именно там сосредоточен пафос социальной энергии общества. Как писал Герцен, “в России не будет революции буржуазной, либеральной, а только социальная”. Именно региональные власти сильнее всего ощутили и ощущают на себе последствия кризиса — экономические, политические, социальные, административные.

Есть большой риск, что в условиях сокращения финансовой помощи и без того испытывающие огромный материальный разрыв с центром регионы начнут выходить из-под контроля федеральных властей. По прогнозам Минфина РФ, дефицит региональных бюджетов в текущем году вырастет почти в 15 раз, в денежном эквиваленте это 800 миллиардов рублей. А из одиннадцати регионов-доноров, считает Министерство регионального развития, в этой нише останется всего лишь два — Москва и Санкт-Петербург. В такой ситуации руководители регионов вынуждены будут списать дефицит средств и возникшие в связи с этим проблемы на центр — как-то ж надо отражать социальный бунт.

Собственно, конфликт между центром и регионами уже наметился. Антикризисная программа правительства, разъяснением которой на протяжении последних двух недель занимались вице-премьеры по заданию Путина, не только не вызвала одобрительного ажиотажа у руководителей регионов, но и наоборот — критику. (Напомним, что антикризисная программа — это план действий правительства на 2009 год по преодолению финансового кризиса, общей стоимостью мер более 3 трлн. руб.).

Так, итоги визита на Дальний Восток, где достаточно тяжелая экономическая и социальная ситуации (в середине декабря 2008 года этот регион стал очагом общественного протеста против повышения пошлин на ввоз в Россию подержанных иномарок), первый вице-премьер Игорь Шувалов прокомментировал как “много добавлений, непонимания и несогласия”.

В этом же духе в конце марта прошла встреча в Петербурге с губернаторами Северо-Западного округа, которые раскритиковали политику федеральных властей. Прежде всего, за то, что антикризисные деньги остались в пределах Москвы. По мнению Калининградского губернатора Георгия Бооса, некоторые правительственные предложения носят декларативный и непрозрачный характер. А губернаторы Ленинградской области Валерий Сердюков и Петербурга Валентина Матвиенко хоть и признали антикризисную программу системным комплексным документом, но с оговоркой “надо доработать”.

В свою очередь, из-за нехватки денег, усилились противоречия между региональными и местными властями. Область недополучает деньги — соответственно, ей нечего перенаправлять и местным бюджетам. Уже сегодня более чем в 300 муниципалитетах, по данным главы комиссии по местному самоуправлению Общественной палаты Леонида Давыдова, обострились конфликты с руководством регионов.

Нет сомнений в том, что вспышки социального протеста будут тут же пресекаться властью “на корню”. И президент, и премьер неоднократно заявляли, что намерены подавлять любые попытки дестабилизации общества. На деле это было продемонстрировано на примере социального бунта в крупнейших городах Сибири и Дальнего Востока, когда для разгона упомянутых акций протеста местного населения против повышения пошлин на иномарки был вызван столичный ОМОН (получается, что местным правоохранителям не доверяют?).

Однако сам факт наличия таких настроений, когда экономические требования перерастают в политические, это тревожный сигнал властям.

В поисках “утраченного”

Росту социальной напряженности в стране способствует и полная неопределенность того, что будет происходить в ближайшие несколько лет.

Неопределенность сейчас везде, — возразят сторонники действий президентско-премьерской “вертикали”. И это так. Однако России, судя по всему, придется кардинально пересмотреть свою экономическую политику, поскольку кризис поставил под сомнения сами основания, базовые подходы, на которых держалась стабильность, и строился экономический уклад РФ в последние годы. Все они оказались очень чувствительны к внешним факторам.

Во-первых, цена на нефть. По сути, главная составляющая российской экономики — сырьевой экспорт — зависит, в первую очередь, от внешней конъюнктуры, а не от усилий государства и управленцев.

Во-вторых, импорт в широком смысле слова (продовольствия, технологий, западных ценностей и т.д.), который служил заменой собственного производства.

В-третьих, иностранные инвестиции. По данным результатов пятого ежегодного исследования Ассоциации фондов прямых инвестиций на развивающихся рынках и фонда Coller Сapital, Россия опустилась на последнее место в списке стран, привлекательных для фондов прямых инвестиций. Наибольшим интересом инвесторов в ближайшей перспективе будут пользоваться Китай, Бразилия, Индия. Не оптимистично выглядят и данные Центробанка: в I квартале 2009 года прямые инвестиции в нефинансовый сектор России составили 8,4 млрд.дол., что уже несоизмеримо меньше, чем в 2008 году — инвестиции за весь год составили 60,2 млрд.дол.

Эксперты связывают такое сокращение уровня инвестиций с отсутствием в полной мере открытой информации об антикризисных действиях, а, значит, невозможностью просчитать риски. Откуда же взяться этой информации, если у властей нет уверенности в том, что делать и как быть?

Конец знакомого мира

Свято место, как известно, пусто не бывает.

Кризис оживил экспертную дискуссию (так сказать, чисто русская тема, мало понятная Западу — интеллигенция и народ) о необходимости смены политэкономической модели. В качестве вариантов предлагаются сценарии “мобилизация”, “модернизация”, “инерция”, “национализация”, “пакт элит”, другие.

Если все обобщить, то, с одной стороны, есть позиция первого заместителя главы президентской администрации Суркова и Ко — надо сохранить если не букву, то дух “Плана-2020”, якоби модернизационного. Более детально эта позиция изложена в интервью Павловского в “МК”, и суть ее в следующем: корни возможного социального протеста находятся в коридорах власти; некая “прокризисная партия” попытается организовать переворот через социальные бунты в моногородах; цель — отставка правительства Путина, ведь тот, кто станет властью на выходе из кризиса, получит ресурс прочности на многие годы. По сути, главный посыл этой позиции — неприкосновенность политической системы и элиты.

А с другой — позиция тех, кто считает, что стране нужен новый план выхода из кризиса (и само собой — новые люди), основанный на экономической и политической либерализации. Это, прежде всего, часть экспертного сообщества, представленная, в частности, Евгением Гонтмахер, автором серии публикаций на тему “мрачного будущего, если ничего не менять”. По мнению сторонников этой модели, акцент нужно делать на институциональном развитии в политике и рыночном подходе в экономике, а также на формировании политических практик, которые определялись бы не только волей политиков, но и объективной логикой политического процесса. Причем, власть сама должна инициировать изменения. Иначе дискуссии, которые уже не контролируются “вертикалью”, непременно перейдут в иную, более предметную и не очень приятную для властей плоскость.

Выбор, в общем-то, небольшой. Стратегия и логика власти — это усиление контроля над обществом, недопущение выхода дискуссии в СМИ, замена губернаторов в проблемных, с точки зрения удержания стабильности, регионах, силовое подавление возможных социальных бунтов. Стратегия и логика оппозиция — изменить все. И политическую систему, и экономический курс, и всю элиту. Причем, в кратчайшие сроки.

А, тем временем, единственный сценарий, который реализовывался и реализовывается сегодня — это инерция. Да, со стороны власти наблюдаются, конечно же, какие-то отдельные действия в сторону рациональности и развития в долгосрочной перспективе (типа, продолжать реформы, в частности, пенсионную). Однако каким способом и за счет чего их достичь, нет ни в “Стратегии-2020”, ни в антикризисной программе правительства. Безусловный плюс, что во время отчета-презентации в Госдуме Путин чуть ли не впервые признал такие недостатки своей же экономической политики, как отсутствие “длинных денег” и привязанность к внешней конъюнктуре. Но как с ними бороться — опять-таки, неизвестно. Большая же часть антикризисных денег распределяется по трем направлениям: сырьевые компании, владельцами которых являются крупные собственники; системообразующие госбанки — Сбербанк, ВТБ, Внешэкономбанк; незыблемые приоритеты — “Газпром” и “Роснефть”. Расчет делается на то, чтоб пересидеть кризис, пока все не вернется к “докризисной норме”.

Хотя с каждым днем проникновения кризиса в географию русской души становится отчетливей мысль — возврата назад, в докризисный период, уже не будет — ни в общем, ни в деталях. Это “конец знакомого мира” (по Валлерстайну) для российской элиты.

В этом смысле “Россия, которой завидует весь мир” — это концентрированная суть, метафора, иллюстрация политического и экономического содержания “стабилизационной эпохи” Путина и концепции России как пиар-империи. Метафора, которую сформулировал сам же ее автор. Почти что в духе Ремарка о потерянном поколении…

Олеси ЯХНО