Последний приют

Патриотизм — последнее прибежище негодяя. Это знают все.

Не все знают, кто именно это сказал. Крылатую фразу периодически приписывают то Оскару Уайльду, то Ярославу Галану, но чаще всего — Льву Толстому.

Великий богоискатель в свое время популяризировал полюбившееся ему выражение среди современников и соплеменников. Заодно придал заимствованной мудрости ярко выраженный негативный оттенок. Слегка изменив порядок слов (в толстовском варианте — “Последнее прибежище негодяя — патриотизм”), граф осознанно перенес смысловой акцент со слова “патриотизм” на слово “негодяй”. Что и неудивительно: выдающийся непротивленец не жаловал патриотов, открыто отождествляя патриотизм с рабством.

Подлинному творцу афоризма Сэмюэлу Джонсону через две недели исполнился бы 401 год. К счастью, люди так долго не живут. Их мысли, к счастью, порою живут и дольше.

“Британский Вольтер” был остер на язык. Многие его мысли казались обреченными на бессмертие. Но потомки на удивление разборчивы. Наиболее памятным изречением доктора Джонсона по иронии судьбы стал экспромт, выданный им 325 лет назад. Patriotism is the last refuge of a scoundrel. Быть бы фразе забытой. Но друг и летописец классика Джеймс Босуэлл, помянул замечание в своей “Жизни Сэмюэла Джонсона”. Добросовестный биограф снабдил воспоминание пояснением: “Он (Джонсон) имел в виду тот патриотизм, который многие во все времена и во всех странах делали прикрытием личных интересов”.

Впрочем, позже поклонники выдающегося критика и поэта предложили иное, более глубокое прочтение сказанного: даже мерзавец способен обрести прощение и спасение в искренней любви к отчизне.

Подобная трактовка выглядит вполне допустимой, если учесть, что покойный Джонсон (в отличие от покойного Толстого) был не хулителем патриотизма, а его певцом. Наиболее известный публицистический труд просветителя именуется гордо — “Патриот”. Само это слово он неизменно писал с прописной буквы.

Сегодня у нас патриотом быть стыдно. Общество воспринимает его, патриота, как законченного неудачника. Он, патриот, трагичен, смешон и беззащитен одновременно. Как “Таврия” возле Верховной Рады. Как вегетарианец на корпоративе у каннибалов.

Сегодня патриотом быть трудно. Это раньше ношение вышиванки было подвигом. Затем вызовом. Наконец, модой. Ныне (время от времени) даже самые передовые слои населения облачаются в “униформу патриотов”. И рядом с ними растерявшие ориентиры “свідомі” чувствуют себя тихими нудистами среди агрессивных эксгибиционистов. Ряжеными среди нарядных.

Типажи, описанные британским мудрецом Джонсоном более трех столетий назад, оживают здесь и сейчас. “Осторожный патриот”. “Безразличный патриот”. “Патриот-пустомеля” (“Он пьет за свою страну и кричит о ней, но никогда ради нее палец о палец не ударит”). “Своекорыстный патриот”: “Моя лавка?— моя отчизна. Об успехах второй я сужу по состоянию дел в первой…” Никого и ничего не напоминает?

Обреченно пытаюсь понять смысл навязчивого противопоставления Ющенко Януковичу. Слов нет, персонажи эти во многом не похожи. Судить об этом можно хотя бы по официозным сюжетам, повествующим о трудовых буднях насельника Банковой. Сами сравните. Президентский кабинет Виктора Андреевича был обставлен на редкость безвкусно. Президентский кабинет Виктора Федоровича отличает безвкусица заурядная.

Виктор Андреевич не уставал изрекать “мой народ”, Виктор Федорович упорно повторяет: “Я не позволю Украине сойти с пути демократических реформ”. Интонации сходные. Много самонадеянности, немного Украины. И лекарства онкобольным детям как не завозили при Ющенко, так и не завозят при Януковиче. Вот и весь патриотизм, прости, Господи.

Напыщенный иррациональный патриотизм одного отличен от показного овеществленного патриотизма другого. Но эта разница должна интересовать психологов. К чему она далекому от подобных тонкостей человеку?

Иногда чисто по-человечески хочется поверить в лихорадочный, нервический патриотизм отдельных видных оппозиционеров. Но не получается. Все тот же старина Джонсон предостерегает сквозь века: “Если его основной выбор — обращаться к нищим, которых легко подстрекать; к слабым, которые обычно по своей природе подозрительны; к необразованным, которых легко направлять; к людям аморальным, которых питают беды и отчаянье, не стоит такому хвастаться своей любовью к народу”.

Нынешние властители беззаветно любят себя в Украине, а не Украину в себе. Что со всей очевидностью продемонстрировали недавние торжества, посвященные 19-й годовщине обретения государственной самостоятельности. На разнокалиберных билбордах, голубых экранах и газетных полосах было чудовищно много Януковича и оскорбительно мало Украины. У нездешнего наблюдателя могло сложиться ошибочное впечатление, что именно приход Виктора Федоровича к власти — главное завоевание страны за четыре неполных пятилетки независимости. Даже пафосное “Любiть Україну!” можно воспринять не как призыв к согражданам, а как отчет о проделанной работе. Тем более, что обитатель межигорской гасиенды ежедневно демонстрирует неутомимую готовность полюбить родину в непартикулярной форме.

Перестроившиеся на марше телеканалы с легкостью вымарали из праздничной программной сетки патриотическую продукцию, ставшую привычной в последние годы. Один флагман отечественного ТВ к державной годовщине показал имперского “Тараса Бульбу” Бортко. Другой позволил себе пошалить: на День Независимости порадовал зрителей показом блокбастера “День независимости”, повествующего о героической борьбе американского народа с инопланетными захватчиками. На подобном празднике недобитый отечественный патриот обречен чувствовать себя пришельцем…

Цитирую короткое информационное сообщение, переданное множеством СМИ в самый канун главного государственного праздника. “В Мелитополе в связи со смертью мэра Дмитрия Сычева, скончавшегося в больнице от травм, полученных в ДТП 4 августа, отменены городские мероприятия, приуроченные к празднованию Дня Независимости Украины”. Ничуть не пытаясь оскорбить память умершего, задамся простым вопросом: сопоставимы ли эти события — день рождения страны и день смерти ее гражданина, пускай и достойного? А теперь более сложный вопрос — отчего происшедшее никого, по большому счету, не поразило, не тронуло, не задело?

Проведу непозволительную параллель. Вообразим, что страна (не приведи Господь!) прикажет долго жить. Представим себе, что день этот случайно припадает на именины державного бонзы. Как полагаете, отменил бы он милое семейное торжество ради мелкой общенациональной неприятности? Отложил бы вакхические пляски под Кобзона с Киркоровым?

Патриотизм нынешний власти — это патриотизм скверно умеющих читать, но отлично обученных считать лавочников. Их представления о реальной патриотической идее, пожалуй, могли бы найти свое отражение в малометражном и высокобюджетном телеролике, где группа “мурчащих” вдохновенно исполнит гимн на фене.

Но многим ли лучше патриотизм тех, кто сужает рамки мироздания до границ заповедника призраков? Где посреди алеющих калин бродят молодящиеся фантомы в шароварах, с бандурами на груди и “Кобзарями” под мышкой.

Внешне незначительные дела соотечественников превращают патриотизм в лишенное значимости слово. Многомиллионное сообщество болельщиков живо обсуждает подробности громкого околофутбольного скандала. Сдавали “Карпаты” матч “Металлисту” или нет. Кто оказался круче в заочном словесном состязании — глава ФФУ, президенты клубов или экс-наставник сборной. Куда меньший интерес вызывает демарш игроков харьковской команды, отказавшихся (если верить сообщениям в медиа) защищать цвета национальной сборной. Поддержка своего тренера вызывает понимание, но как понять нежелание поддержать свою страну? Ведь сборная — не собственность Суркиса, Ярославского, Маркевича или кого-нибудь еще. Это наше, общее.

Но мы разные. Для одних патриотизм превратился в заношенный домашний халат, в котором конфузно показаться на людях. Для других — во взятый напрокат смокинг, надеваемый от случая к случаю. Тех, для кого он — священная риза, гвардейский мундир, дорогой сердцу наряд или уютная повседневная одежда, становится день ото дня меньше.

Может, он никому и не нужен, патриотизм? Но ведь черпают же в нем силы, вдохновение многие народы и страны, как робкие, так и самоуверенные.

Те же россияне, к примеру. Патриотизм наших стратегических соседей голосист, часто картинен, порою несколько быковат. Но он постепенно превращается в неотъемлемую, важную часть их непростого бытия. Один мой московский коллега, человек вдумчивый и совестливый, с недавних пор стал сдержанным сторонником великорусской идеи. Свою эволюцию он пояснил несколько мудрено, но, похоже, вполне искренно. Вера в особую миссию своего народа заглушает неверие в собственные силы. Когда бежишь вместе со всеми, сложно задуматься о собственном одиночестве. Даже неглупые люди с готовностью ныряют в отполированное зазеркалье мутной действительности.

С большим или меньшим успехом они находят цель в движении, покой в суете, мужество в страхе, утешение в горе, утоление в жажде. Они обретают примирение с собой в войне с другими. Таков удел наций, наделивших себя чином великих.

Не призываю брать с них пример. То, что мы иные, первым отметил отнюдь не Кучма. Негласный девиз “Ни бунта, ни покорности” в процессе сложного общения со старшим братом много раз и много лет приносил нам дивиденды. Обучал перестраивать чужое, не возводя собственного. Но незаметно и обильно привносил в наше самосознание тухловатый привкус вторичности.

Когда наш чиновник обосновывает необходимость переноса Конституционного суда из Киева в Харьков он, в качестве достойного для наследования примера, рефлекторно приводит Питер — место постоянной дислокации КС РФ. Не Карлсруэ, не Брно и не Батуми, где базируются конституционные суды Германии, Чехии и Грузии, соответственно. Необходимость оглядки на соседа впечатана в подсознание. Готовность следовать, помноженная на привычку обособиться. Стремление быть автономными в подражании. Так и рождается карикатурность. Подобный “патриотизм” и вправду является худшим из рабств. Поскольку раб его не осознает.

Поэтому наша власть “патриотично” укрепляет национальный оборонный щит по специально подготовленному, уникальному плану. Который предусматривает покупку ракетных комплексов в России, но отнюдь не усовершенствование собственных.

В нынешнем году кинокомпанией Русской православной церкви, по благословению патриарха Московского, под патронатом президента и премьера РФ, при поддержке тамошнего минкульта и на средства “Газпрома” снят фильм “Поп”. Эта лента, опекаемая таким количеством значительных физ- и юрлиц, — фактическая попытка оправдать деятельность так называемой Псковской миссии, которая при поддержке нацистов восстанавливала церковную жизнь на оккупированных территориях от Пскова до Ленинграда. Не вправе давать оценку историческим событиям, не имею желания судить о художественной ценности фильма. Ограничусь очевидным. Инициатор создания миссии митрополит Сергий, не стеснявшийся фотографироваться с эсесовцами, для создателей фильма, для его заказчиков и, насколько можно судить, для большинства российских зрителей — если не праведник, то как минимум жертва обстоятельств. Наш митрополит Шептицкий, публично протестовавший против Холокоста, прятавший евреев в подвалах собора Святого Юра — “нацистский прихвостень” с точки зрения российской истории. И “неоднозначная фигура”, с точки зрения истории нашей. “Поп” с успехом прошествовал по нашим экранам, получил Гран-при украинского фестиваля “Покров”, лента продается в каждой DVD-лавке И у них и у нас. Работа над фильмом “Владыка” о Шептицком длилась четыре года. Не хватало то денег, то внимания. Премьера прошла незаметно. На дисках фильм — редкость. Братская Россия его игнорировала.

Украина — не Россия? Как бы опровергая этот тезис, в канун годовщины второй мировой из украинских учебников по истории принялись изымать фото Шухевича.

Наш сегодняшний патриотизм половинчат. Как ставшая знаменитой столичная улица — то ли Лаврская, то ли Мазепы. То ли ведущая к храму, то ли от храма уходящая.

Мы не знаем, чего хотим, во многом оттого, что не хотим разобраться с тем, что нам дорого. Оценить, что для нас свято. И защитить то, что для нас ценно. Блаженный кухонный патриотизм, ленно исповедуемый столь долго и столь многими, тошнотворен и бесполезен как теплая безалкогольная водка. Для любого родина естественным образом начинается с семьи, но нельзя, чтобы родина заканчивалась в квартире.

Как говаривал мудрец Джонсон: “Никто не может считаться любящим свою страну за умение жарить быка, делать обувь, за посещение митингов или членство в клубе… Он должен иметь какие-то более важные отличительные особенности, прежде чем считаться патриотом”.

По мне, патриотизм — это не обязательно способность умереть за Родину. Это неспособность жить вне ее. Оглянитесь вокруг и признайтесь, многие ли этому не вполне героическому требованию соответствуют.

Патриотизм — это умение отличать Родину от государства, а государство от лавки. Умение отличать пользу от выгоды, сдержанность от страха, самопожертвования от дачи взаймы, преданность от лизоблюдства. Умение обращать отчаяние в упорство, отливать из слепой злобы осознанное сопротивление.

Патриотизм — это умение сохранить любовь к стране, вопреки обильному присутствию в ее прошлом и настоящем подлецов. Патриотизм, как точно подметил Адам Михник, определяется мерой стыда, который человек испытывает за преступления, совершенные от имени его народа. Но патриотизм — это и способность призывать к ответу за подлость.

Патриотизм — это поступок. Еще разок, уже точно последний, сошлюсь на именинника Джонсона: “портной откладывает свой наперсток, торговец сукном опускает свой ярд, а кузнец кладет свой молоток; они встречаются в пивной, рассматривают состояние нации, читают или слушают последнюю петицию, оплакивают бедствия времени, тревожатся об ужасном кризисе и подписываются в поддержку билля о правах”.

В наш виртуальный век поступок кажется вещью почти нереальной. Политика кажется доступной для всякого, имеющего доступ в Интернет. Заплыл в сеть под ником “Ющенко”, обматерил на весь виртуальный свет Тимошенко с Януковичем. Выплыл, вышел на балкон покурить все так же недовольный окружающей действительностью, но уже заметно довольный собой. Но всякий “бесстрашный” анонимный юзер ежедневно по капле выдавливает из себя человека, способного подать голос.

А патриотизм — это не только скорбный плач по умершим, это гневное слово, обращенное живыми к живым в защиту живых. В защиту разрушенного, обворованного, оболганного.

Патриотизм — это способность находить и объединять близких по духу. Мы разучились делать это. Симон Петлюра, одна из самых трагических фигур в отечественной истории прошлого века, сказал просто и пронзительно: “Мы по очереди любим Отчизну, но еще никогда не любили ее вместе, не горели одним, могучим, общим чувством любви к ней. Каждый из нас часто для себя лишь хочет приобрести патент на патриотизм, но пока что никто из нас не имеет его отдельно, а имеем ли мы его все вместе? Каждый имеет право на это, но теряет это право в тот момент, когда отказывает другому в праве еще сильнее любить народ и Украину”.

Монтескье был прав, утверждая, что “лучшее средство привить детям любовь к отечеству состоит в том, чтобы эта любовь была у отцов”. Научитесь любить Родину сегодня, если хотите, чтобы у ваших детей завтра была Родина.

В конце концов, истинный патриотизм — единственное надежное убежище от подлецов.

Сергей РАХМАНИН