Почему надо защищать суд присяжных? Плюсы и минусы судебной реформы

После первых точечных шагов новой власти на ниве правосудия — сокращения полномочий Верховного суда и делегирования их высшим специализированным инстанциям, наделения “мегаполномочиями” Высшего совета юстиции — ­тенденции судебной реформы более-менее просматривались. Кое-какие перекосы после ехидных комментариев оппозиции и СМИ подправлялись. Например, отнимали “мега” и оставляли просто “права” Высшего совета юстиции. Безусловно, оставалось еще немало непаханых процессуальных участков: неудовлетворительная по качеству работа судов, мизерное число оправдательных приговоров и так далее. Тем не менее год назад казалось, что увильнуть от глобальной судебной реформы власти не удастся. В числе прочего практикующие юристы очень надеялись на введение самого демократического института судопроизводства — прямого участия граждан в судебном процессе благодаря развитию института суда присяжных.

Попутно стоит отметить, что власть заметно продвинулась в решении, казалось бы, “вечной” проблемы — нарушения судьями процессуальных сроков рассмотрения дел. По крайней мере, теперь за волокиту судью могут реально наказать и даже уволить. По моим наблюдениям, львиная доля судебных процессов у нас укладывается в срок до года-полутора. И если кто-то думает, что на Западе в этом плане все обстоит куда благополучнее, чем у нас, могу развеять эти иллюзии. Вряд ли кому-то в Украине приходилось сталкиваться с двухгодичным перерывом рассмотрения дела, как моей юрфирме в Лиссабоне “в связи с необходимостью замены судьи” (по делу о крушении украинского воздушного судна, разбившегося при тушении пожаров в Испании). Или с отложением дела, как в Апелляционном суде Генуи, с весны 2008 года на осень 2009-го “для подачи письменных возражений на жалобы” (дело о столкновении украинского самолета со стаей чаек). Интересно, что в Италии с 1989 года рассматривалось аналогичное дело компании TNT о столкновении самолета с птицами все в той же Генуе. И лишь в начале 2011-го — спустя 22 (!) года — Верховный суд вынес окончательное решение по делу. Да, это сложнейшая категория дел, с участием иностранного элемента, в них задействовано большое количество участников, включая госорганы. Но слушать дела по шесть-семь лет в первой инстанции и столько же в апелляции — у нас за такое, думаю, начали бы “линчевать”. Другой вопрос, что европейские судьи крайне редко отправляют дела на новое рассмотрение, чем очень часто “грешат” их украинские коллеги.

За год, прошедший после проведения судебной реформы в Украине, судьям действительно стало сложнее прятать взятки и другие полученные нелегальным путем доходы. Однако панацея не изобретена. Страшнее стало записывать автомобили и квартиры на родственников — пишут на друзей и берут “в аренду” — благо, еще экс-президент с чистыми руками рассказал, что это ничего, это можно. Предложили контролировать банковские счета — активнее стали пользоваться банковскими ячейками, заграничными счетами и юрлицами. Ну, тоже ничего, какое-никакое развитие, глядишь, споры об этом научатся рассматривать.

Однако вопреки распространенному мнению, что суды едва ли не самый коррумпированный институт власти в стране, я полагаю, что это не совсем так. Судебная коррупция у нас, наверное, меньше, чем в других госорганах. Проблема состоит в другом: судьи у нас — не самостоятельные. Впрочем, тут мы подошли, быть может, к главному вопросу — почему судебная реформа, по сути, “выдыхается”. То есть голословных утверждений, что “судебную реформу все поддерживают”, много, а по факту — юстиция сегодня используется для решения все тех же политических и экономических задач. Судья по-прежнему зависит от председателя суда — в вопросах премий, улучшения жилищных условий, рекомендаций, отпусков и пр., а и судья, и председатель — от того, кто их назначил и может снять.

Врагом №2 судебной системы остается “избирательность”. В таких случаях говорят: “друзьям — все, врагам — закон”. Так, экс-министру внутренних дел Юрию Луценко вменяют незаконное трудоустройство водителя, стыдливо забывая проверить его предшественников и коллег по тому же и аналогичным вопросам. Юлии Тимошенко грозят тюрьмой за неявку в ГПУ, а нынешний президент сначала в статусе оппозиционера, а потом и президента спокойно игнорировал повестки по делу об отравлении Ющенко.

Бессрочное содержание под стражей 20 тысяч заключенных на этапе предварительного и судебного следствия (в первую очередь оппозиционеров), вопреки решению Европейского суда “Харченко против Украины”, обязывающего ограничивать и обосновывать сроки заключения, ставит правительство и суды в тупиковую ситуацию, из которой очень трудно найти юридический выход. Как следствие, ущерб, нанесенный судебной и правоохранительной системе делами против “политических”, уже во много раз превышает ущерб, нанесенный их реальными или мнимыми преступлениями. А привыкший к наплевательскому отношению к праву обыватель, видя все это, лишь укрепляется во мнении, мол, закон, что дышло, куда повернешь, туда и вышло. Или, как замечательно отметил гуру российской юридической мысли Владимир Пастухов, “право у нас (в славянских странах. — Авт.) зачастую индикативно, потому что оно скорее показывает направление движения, чем задает очень строгое правило поведения”.

Наконец, для того, чтобы любая реформа стала успешной, нужен определенный идеализм — готовность к самопожертвованию ради общего блага и желание трудиться. У власти готовности к самопожертвованию правовым иммунитетом не возникает, скорее, наоборот. Какой-то угрозы (внешней или внутренней), которая бы заставила ее отказаться от привычных соблазнов коррупционной системы, тоже не наблюдается. Став президентом после нелегких выборов, Виктор Янукович, уверен, искренне хотел верить, что удастся запустить судебную реформу, перегрузить правовой “софт”, ограничить аппетиты своего окружения. Но пока не удалось. Почему же? Все просто: цель бюрократии — сохранить власть и установившееся статус-кво. Телефонное право выгодно власти. Депутату предлагают выполнить перечень действий, который лишит его возможности использовать часть привычного ресурса: с помощью подконт­рольного судьи поставить на место зарвавшегося, по его мнению, журналиста или снять с предвыборной гонки популярного оппонента. Подумав, депутат жмет кнопку “против”. И на выходе власть лишь громко кричит о реформировании, а про себя задается риторическим вопросом: “Оно мне надо?”

Не сомневаюсь, что это — результат непонимания простой истины о том, что уважение и доверие народа всегда есть результат действий, а не слов и намерений. За что до сих пор уважают основателей американской Конституции? За то, что они сражались за свою независимость, а новые правила поведения, которым они же строго следовали, составили базис американской Конституции. И в этом случае уважение было результатом дел, а не слов. Но для этого нужно думать не о власти над народом, а об уважении со стороны этого народа. К сожалению, такой власти на нашей земле давно не было.

Но даже те маленькие шаги, которые делаются или даже пока только обсуждаются, полезны обществу. Рано или поздно мы приходим к необходимости изменений, и власть становится неспособной игнорировать это. Не случайно, на мой взгляд, сейчас на процессе против Ю.Луценко активизировались голоса за создание системы судов присяжных. Дело даже не в том, что он поссорился с нынешней “властью предержащей”. И до него ссорились. Просто его судьба, так уж сложилось, сегодня “попала в такт” с судьбой всей судебной реформы. Люди чувствуют, что сегодня именно этот институт может немного сбалансировать систему, выстроенную властью.

Конечно, о том, чтобы ввести суд присяжных на основании норм Конституции, нечего и думать. (Это как в жестокой шутке о тюремной жизни: “Нам мясо положено. Положено — так ешьте. Но ведь не положено же! Ну, не положено — так не ешьте”.) Конституция, увы, четко не выписывает параметры суда присяжных. И очень многое зависит от будущих законов. Например, какова роль присяжных — устанавливать факты и виновность/невиновность подсудимого, как в США, или вершить правосудие наряду с профессиональными судьями? По крайней мере, ст. 129 Конституции, которая говорит, что “судопроизводство осуществляется судьей единолично, коллегией судей или судом присяжных”, нуждается в толковании, может ли суд присяжных состояться без профессионального судьи. Надо решить, должен ли быть суд присяжных только по уголовным делам или по гражданским и хозяйственным тоже; определить численность присяжных (обычно от шести до двенадцати человек); порядок принятия ими решений (единогласно или большинством).

У меня, как руководителя судебного направления крупной юридической фирмы, абсолютно нет сомнений, что любую, даже самую хорошую идею можно извратить. Например, включать в состав коллегии присяжных “своих” людей, несколько раз распускать коллегию присяжных, чтобы не было “плохого” вердикта, давить, запугивать и так далее. Но я уверен: всех присяжных не купят. А ситуация, пусть не сразу, но изменится. Иначе, к сожалению, в нашем суде никогда не будет подлинной состязательности. Ведь кому сейчас нужна речь адвоката в процессе? Что бы ни говорил представитель, председательствующий тут же прервет с просьбой говорить “только по существу и покороче” — спасибо прямой трансляции дела Луценко — теперь это видят не только юристы, но и все люди. Все просто: судье скучно и неохота тратить время — ведь его позиция уже сформирована и, что еще ужаснее, зачастую не им!

Подавляющее большинство апелляционных и кассационных решений, не говоря уже о вердиктах местных судов, не содержат подробной, юридически обоснованной аргументации по каждому доводу сторон. Моя фирма ведет достаточно большое количество дел за рубежом. Судьи там искренне удивляются нашим пятистраничным (а обычно и короче!) решениям, ведь для них это не аргументированное решение, а изложение резолютивной части. Они-то, глупые, пишут по 100—150 страниц.

Вследствие всех этих подходов власти к правосудию противостояние из украинских судов постепенно перемещается на улицу — на Майданы, поскольку судебная “справедливость” оказывается слишком дорогой в прямом смысле этого слова. И если в судебную систему не внедрить “контролеров” от общества, боюсь, перемен к лучшему не произойдет.

За первым шагом должен последовать второй — “оторвать” суды от исполнительной власти путем выбора председателя суда самим коллективом суда на непродолжительный срок. По аналогии с Верховным судом и с апелляционными хозяйственными судами. Правда, у последних это право быстро забрали, после того как в администрации президента Кучмы, “прозрев”, увидели, что тяжеловато влиять на руководителя, которого там не назначают и не снимают. При этом срок полномочий руководства суда не должен превышать одного-двух лет. Тогда они будут меньше давить на судей, потому что их не переизберут, а судья будет понимать, что глава ему ничего стратегически сделать не может, потому что через год будет уже кто-то другой.

В-третьих, если мыслить стратегически, следует менять Конституцию, в частности, способ формирования ВСЮ. Это на Западе, в странах с развитой демократией, гражданским обществом и устоявшимися традициями корпоративная замкнутость судей — большое достижение. У нас же принцип “ворон ворону глаз не выклюет” еще никто не отменял, то есть в идеале судей во ВСЮ быть не должно. Аналогично не должно быть там и трех прокуроров, включая генерального, поскольку у прокуратуры есть свои способы, как приструнить “зарвавшихся” судей (например, возбудить уголовное дело). Если уж рисовать идеальную модель, то и адвокатов — людей, напрямую заинтересованных в конкретных делах, там быть не должно. Где же найти для Высшего совета юстиции независимых профессионалов “с холодными мозгами, горячим сердцем и чистыми руками”? Думается, среди ученых, профессоров юридических вузов и просто уважаемых и порядочных юристов, не занятых —это обязательно —практической юриспруденцией. Ибо только у них нет цели в будущем “попользовать” назначенного судью.

Хотя, похоже, к сожалению, и в узком вопросе внедрения суда присяжных, и в более широком — построении цивилизованной модели правосудия, все у нас будет по Некрасову:“Жаль только — жить в эту пору прекрасную уж не придется — ни мне, ни тебе”.

Роман МАРЧЕНКО