В школе Юрий Хотлубей получил хороший урок. Он увлекался математикой. Ездил на олимпиаду. На госэкзамене с легкостью написал контрольную.
“Написал — и сижу жду. Подлетает ко мне преподаватель русского языка Гресь Екатерина Ивановна, хватает мой черновичок, складывает вчетверо — и убегает. Ну, видимо, кто-то списал с него. Приносит она мне обратно мой черновик. Команду дали сдать работы — я сдал. А в комиссии одна активная преподаватель черчения говорит: “Что это такое! Вы посмотрите на этот черновик! Сложенный вчетверо. Это же не чисто что-то. Что он себе позволяет! Я требую на балл снизить оценку”. И снизили! Обидно было очень. Эта Екатерина Ивановна была в комиссии. Но она промолчала...”
После этого Юрий Хотлубей понял: легко в жизни не будет. Помогать никто не будет. Придется как-то самому справляться. И это ему еще повезло, что в школе, а потом в институте никто не знал про его репрессированного деда.
“Дед заведовал конным заводом в племзаводе “Большевик”. В декабре 1937 года по ложному доносу сержанта НКВД Куриленко (у меня есть личное дело деда) был арестован, а в феврале 1937 года был расстрелян как член греческой повстанческой армии. Четыре семьи греческих в поселке жили. Ну вот они, видимо, и составляли эту “армию”. У нас в семье все молчали об этом. Мне говорили, что деда за что-то посадили, и вроде как он и остался там, где отсидел. Уже при Хрущеве я узнал правду. В 1958 году бабушка написала обращение в прокуратуру. Дело деда рассмотрели. Оно было полностью сфальсифицированным. Дед был реабилитирован”.
Наверное, если бы Юрий Хотлубей начал строить свою карьеру в 50-е, ему бы не удалось пробиться в жизни. Но его старт припал на Хрущевскую оттепель…
Раз в четыре года Донецкий политех выпускал инженеров для всего Советского Союза. На выбор — Армения, Череповец, Павлодар, Казахстан, Иртыш… Юрий Хотлубей выбрал алюминиевый завод в Павлодаре.
“Я попал в цех централизованных ремонтов. Первые полгода мне пришлось заново учиться всему. Изучать гидравлику. И я работал по 12 часов каждый день. А через год поехал в Донецк забрать диплом (раньше сразу после института выдавали только справки, а если ты поработал по направлению, то можешь забрать диплом). Там зашел на свою кафедру и стал делиться проблемами, с которыми сталкивался по ремонту гидравлического оборудования. У нас на кафедре умные люди были. Они мне говорят: понимаешь, в гидравлике менять отдельные детали — не эффективно. Надо узлами ремонты делать. Но для этого надо было менять подход. Нужно было собирать комплект оборудования. С этими идеями я вернулся в Павлодар. В цеху меня поддержали, я к тому времени уже старшим мастером был. По складам пособирали оборудование. Смонтировали два стенда. И стали мы проводить узловые ремонты. Если до этого у нас уходило на ремонт мельницы, или фильтра, или другого оборудования две недели и больше, то благодаря узлам — 4-5 дней. Это получило, конечно, очень позитивную оценку. Мне присвоили звание “Отличник металлургии СССР”. У покойного Ларионова (экс-начальник кислородно-конвертерного цеха ММК им. Ильича, — прим.авт.) было звание “Отличник черной металлургии”. Мы с ним одногодки. Но я получил в 67-м году, а Ларионов — в 72-м. Шутили потом об этом”.
Рационализация, которую внедрил в цеху Юрий Хотлубей, и его организаторские способности заставили обратить на себя внимание не только коллег, но и тех, от кого в советские времена зависела карьера — работников партаппарата. Но в партию Юрия Хотлубея принимали не здесь, а в родном Донецке. И вот как это случилось.
Осенью 1969 года в СССР случился дефицит офицеров младшего звена. “Хрущев чем отличился. Позакрывал училища военные, и низовое звено просело — нет офицеров. И стали в армию отправлять резервистов, кто проходил военную кафедру. И призвали меня в Туркестанский военный округ. Кадровичка, узбечка, предложила на выбор Мары, Кушка, Термез… Я выбрал самую южную точку — Кушку”.
Вот там и стал молодой офицер и капитан сборной по футболу Юрий Хотлубей кандидатом в партию. (Чтобы вступить в КПСС, нужны были рекомендации двух членов партии. После одобрения этих рекомендаций, беспартийный становился кандидатом в члены КПСС и ему выдавалась кандидатская карточка. Взносы платили не только члены партии, но и кандидаты).
“Замполит Комиссаренко нам говорил: “На гражданке вы не поступите в партию, поступайте здесь. Здесь проще. Для карьеры это необходимо”. Я прислушался к совету…”
Отслужив в армии 2 года, Юрий Хотлубей с женой и сыном возвращаются в Донецк в 1971 году. С огромным трудом приписались. Юрий Юрьевич поступает на работу не по желанию — а туда, где было место.
“Самая дыра. Цех водоснабжения ДМЗ. Хозяйство — в запущенном состоянии. Ну взялся за дело. За шесть месяцев привел участок в порядок. Отремонтировал насос — силовая установка для непрерывной разливки стали сильно барахлила. Заброшенный насос, который давал 140 атмосфер давления и приводил в движение все механизмы, очень вибрировал. Укрепил я трубу. И насос заработал как часики”.
После этого его вызывает секретарь парткома сортопрокатного цеха на беседу. Они получили из воинской части рекомендации в партию для Хотлубея. И рекомендации были такие блестящие, что там даже удивились.
В общем, вскоре после этого разговора и вступления в партию Кошевой Иван Григорьевич, начальник сортопрокатного цеха через, предложил Юрию Хотлубею стать механиком цеха.
“Это была элита на заводе. Один из основных цехов. И когда я получил это предложение, думал: вот если я сразу скажу да, они скажут, а чего это он так быстро согласился. А если долго буду думать, они скажут, а что это он еще перебирает. Мучило только одно: какую паузу выбрать (смеется)”.
Партийный лифт включился и повез вверх
И года не прошло, как парторг цеха снова пригласил Хотлубея на разговор.
“Говорит, я тебе помог с работой, а теперь ты мне помоги. Меня забирают в профсоюзный комитет, а на мое место должен прийти молодой. Из всех партийцев подходишь только ты.
И тут я совсем приуныл. Партийная работа меня не интересовала, а отказаться- нельзя. На парткоме вынесли на голосование мою кандидатуру. Проголосовали все дружно. Никого не было против. Стал секретарем парткома. Работаю.
Приезжает в цех посмотреть, как идут дела, Статинов Анатолий Сергеевич, первый секретарь горкома партии. Побывал на партийном собрании партгруппы, посмотрел, видно, понравилось — и сразу пригласил меня в обойму внештатных инструкторов промышленно-транспортного отдела горкома партии. Это было летом 1975 года. А осенью меня приглашают в горком и говорят: будешь работать штатным инструктором. Я приуныл.
У меня кооперативная квартира, ее надо выплачивать, а у инструктора зарплата 180 рублей. Мне с 360-ти на 180 рублей переходить! В общем, и так, и так я начал выкручиваться, чтобы отказаться. Отказался, вроде все затихло. Пошел к начальнику цеха Кумачеву, рассказал ситуацию. Тот связался с Буляндой (в Мариуполе он известен не по партийной работе, а как директор “Азовстали” — прим.авт.), он был секретарем парткома на ДМЗ. Булянда схватился за свой портфель кожаный большой и помчался в горком со словами: “Вы что у нас молодых специалистов забираете, минуя партком!” Те отреагировали не так, как ожидал Булянда. Горком партии был в Донецке шахтерским. Металлургов они недолюбливали. В общем, через неделю создают комиссию — постановка работы с кадрами в парткоме ДМЗ. В общем, Булянду ставили на место.
Месяц проходит. Меня вызывают опять. Второй секретарь горкома — сразу повели к нему. Ни здрасьте, ни садитесь. Сразу с порога: “Ты кто такой? Вы себе цены там не сложите. Тебе предлагают инструктором горкома партии, а ты носом воротишь. Что вы там заелись! Тебе партия сказала, кто ты такой, чтобы раздумывать. Иди пиши заявление”.
У меня пот по спине течет и в туфли стекает. Думаю, порвут как барсик кепку. Ларисе Сергеевне (супруга Юрия Хотлубея) сказал, а она — “как за квартиру будем отдавать?”. Ну а как. Нет других вариантов. Стал инструктором горкома партии в промышленно-транспортном отделе. Начал писать доклады, отчеты на пленумы. Нагрузка была колоссальная. По полночи работал. Представьте, надо написать мобилизующий доклад в годы застоя, когда экономика пробуксовывала, создать напряжение для директоров предприятий. Стиль-то жёсткий был, командный.
Поработал, и назначили меня заведующим отделом.
Осенью 1983 года первый секретарь горкома Игнатов говорит: есть решение по тебе на первого в Ленинский райком партии. На собеседование поехали в ЦК. Прошел собеседование, но еще за мою кандидатуру должен был проголосовать пленум райкома партии. Утвердили меня. Год отработал, и направили в академию в Москву”.
В Академии общественных наук при ЦК КПСС преподавала научная элита, лучшие умы страны. Политэкономия, экономия, гуманитарные науки. Так в СССР готовили элиту. После академии карьерный партийный лифт заработал еще быстрее. Юрия Хотлубея назначают инспектором ЦК Компартии Украины.
“Я курировал Ивано-Франковскую и Черновицкую области. А в 1989 году ко мне в Киев приехала из Мариуполя целая делегация”.
Мариуполь
В то время в городе уже проходили бурные процессы. Переименовали Жданов. Кузенин был секретарем горкома, общественность его критиковала и поджимала, и он вынужден был уйти в отставку под давлением людей. Небывалый по тем временам случай. В результате целых полгода в Мариуполе не было первого секретаря горкома.
“И эти ребята приехали и стали меня агитировать участвовать в конкурсе на этот пост, — вспоминает Юрий Юрьевич. — Вот это самый интересный момент. В 1989 году появились впервые конкурсы на партийные должности - несколько кандидатов на одно место конкурировали. Это был переломный момент. Я считаю, это как раз то, что помешало Советскому Союзу развиваться по китайской схеме.
Ну, я посовещался с партийным руководством, спросил у семьи, не против ли они переехать в Мариуполь. Потом протоколы партийные поднял по Мариуполю. Посмотрел, какие проблемы. Уже тогда на пленумах звучала проблема экологии и ряд экономических проблем. Я это все изучил и подготовил программу. Конкурентами моими был Меркулов, второй секретарь горкома, и Зозуля, председатель городского совета (мэров тогда не было).
Важный момент. Я ехал в Мариуполь не просто по своей воле. Но вопреки желанию Гуренко, второго секретаря ЦК. Гуренко сказал: я против, чтобы ты туда ехал. Зозуля там зрелый и грамотный, и надо отдать предпочтение ему.
Но времена уже были не те. Тогда в Компартии уже начались такие движения, чтобы перестроить партию по стандартам, какие есть в цивилизованных европейских партиях. И потому никто не стал мне противодействовать.
Я еду на пленум Донецкого горкома партии НЕСОГЛАСОВАННО (подчеркивает, — прим.авт.) с ЦК, не пройдя собеседование. То есть здесь уже ЦК Компартии Украины НЕ КОНТРОЛИРОВАЛ (опять подчеркивает это в разговоре, — прим.авт.) кадровый вопрос по Мариуполю.
5 часов шел пленум. Выбрали.
То есть в партии начались процессы реформировнаия. Горбачев стоял на этих позициях. И особенно Яковлев, идеолог партии в то время.
Протестные движения в городе и рухнувшая вертикаль власти
Это был 1989 год. Уже осенью в городе начались определенные процессы. Люди почувствовали больше свободы. И стали выходить на различные акции протеста.
“Осенью разразился конфетный бум. На площади Кирова люди перекрывали движение транспорта. Зозуля спрятался. Огромная толпа. Люди разгневанно задавали вопросы: а что это у нас на фабрике конфеты “стрела”, “птичье молоко” производят, а в магазинах их нет.
А там на фабрике работала группа спекулянтов. Они скупали эти конфеты, потом перепродавали. Короче, насели люди на меня. Часа три шел митинг. И у меня мысль такая была: приду в общежитие (а я тогда в общежитии жил возле рынка на Бахчиванджи), соберу сумку и поеду обратно на Киев. И пока я об этом думаю, люди на меня продолжают наседать. И прорывается одна женщина пожилая, очень агрессивная: “А ну пойдем к тебе домой, посмотрим, чем у тебя холодильник забит!”
А я говорю: уважаемая, я в общежитии живу. Никаких забитых холодильников у меня нет. Она так расстроилась тогда (смеется).
Короче говоря, я начинаю управлять процессом и чувствую, что поддается народ. И мы формулируем 8 или 9 пунктов по проблемам города, какие предложения, и голосуем. Я ставлю вопрос на голосование, и вся эта братия голосует. Представляете? И потом я понял, что это уже победа. А тут мне сообщают, что уже три часа дня, и с “Азовмаша” после смены должны приехать рабочие — поддержать митингующих. И я понимаю, если они приедут — тогда все, сломаюсь, если сейчас не укротим толпу.
В общем, выруливаем эту ситуацию. Но вы обратите внимание, как изменилась обстановка.
Если в 1983 году чтобы возглавить райком партии, я проходил долгие собеседование и согласования, нужна была рекомендация, пленум райкома меня избирал. То в 89-м уже была совсем другая ситуация. ЦК совершенно не управлял процессом, и никак не мог влиять на кадровые назначения. А теперь судите сами: могла ли сохраниться вертикаль управления страной по партийной линии? Конечно нет. Кто они для меня такие, эти люди в ЦК, если меня выбрали тут, в Мариуполе.
И что происходит дальше. Идут протесты. Штурмуют обком партии в Донецке. И в Мариуполе митинги. И вот идет пленум обкома в январе 90-го года. И я слышу мою фамилию назвали. Оказывается, меня избрали руководителем делегации от Донецкой области — к Михаилу Горбачеву. Вот Аня из Амвросиевки, доярка, член обкома партии, Дима Талалаев из Донецка, первый секретарь райкома, и я, первый секретарь Мариупольского горкома партии вошли в состав делегации. Завтра билеты — и в Москву к Горбачеву. Ставить вопрос, как нам дальше быть. У нас протесты под обкомом не прекращаются. Какая роль генерального секретаря. Пусть пояснит”.
Горбачев. Москва. Кремль.
“Приехали мы в Москву. Поселились в гостинице “Россия”. И на прием. А нам крутят пальцем… Какой Горбачев, кто вы такие и куда приехали. Ну мы позвонили в Донецк, говорим, так и так, не принимает нас. А донецкий обком был влиятельным в СССР. Ивашко звонит Горбачеву и просит принять делегацию. Сидим мы в гостинице. Где-то в восемь вечера приезжает Разумовский, секретарь ЦК КПСС. Волга черная, охранник, он, водитель и нас трое. Ну я так более подтянут. А Дима крупный, и эта доярка, на молоке такая. Ну короче четверо нас залезло на заднее сиденье. Розумовский, как король, рядом с водителем. И заехали на территорию Кремля.
В семь вечера встали под стенкой, стоим ждем. Вышел охранник, лысоватый генерал. Не проверял ни карманов, ничего. Вот так вот понюхал воздух, как волчара. Стоим под стенкой и слышим через закрытые двери через каждые 15 минут “Слушаю Раиса Максимовна”, “Так точно, Раиса Максимовна”.
У него Яковлев, у него Примаков, а он с Раисой Максимовной. Аня доярка ругнулась “Вот с... Не дает мужику работать”.
Заходим. А они стоят — маленькие, кругленькие такие, и Примаков, и Яковлев. Лукьянов возглавлял тогда Президиум Верховного Совета. Вышли они втроем из кабинета, подошли, к нам, за руку с каждым поздоровались. А Аня смотрит на них с таким восторгом, говорит, “Господи, как портреты!” А тогда ж портреты их повсюду висели. И она сходство определила четко.
Зашли в приемную Горбачева. Небольшая приемная, но аппаратуры много было там. Горбачёв на пороге нас встретил, пожал руки. Разумовского и Аню садит по одну сторону, а мы с Димой — напротив. И мы определили роли, кто какой круг вопросов поднимает. А я пишу стенограмму в блокнотике. Встреча длилась 55 минут. Мы педалировали на том, что надо определиться с линией партии. Толпа собирается, протесты не стихают, и надо что-то делать. А Горбачев уходил от ответа. Говорил: утрясётся эта ситуация сама по себе. Мол, люди будут требовать переизбрания. Ничего страшного, будет одна волна кадровых перемен, будет вторая. То есть в принципе народ определит лидеров. И все как-то уладится. Начал рассказывать про аналогичные проблемы, с которыми он сталкивался в Москве. Я спросил про экологию. Он тут же вспомнил, как ехал с Раисой Максимовной в Одессу через Мариуполь. Везде у него была Раиса Максимовна. Да, промышленный город. Говорит, видно, что экологическая нагрузка огромная. Я говорю: должна же быть программа какая-то, потому что деньги же выкачивают из города. “Да-да, мы рассмотрим, рассмотрим”. Это и всё.
Попрощались с ним, вышли. И Аня говорит: “У вас водка есть?” Тяжелый осадок у всех остался, жутко. Я в свое время со Щербицким (первый секретарь ЦК Компартии Украины — прим.авт.) ездил по Украине. Это же глыба была такая! Настоящий такой! Украину любил и действительно много делал и даже пожертвовал карьерой, когда раскритиковал Хрущева за кукурузу. Хрущев дал команду его убрать из ЦК. Сильная личность была. И Горбачёв… Что-то такое вертлявое, скользкое… Абсолютно нет доверия. Что мы ему не доверяли, что он — нам. То есть чувствовалось, что мы не партнеры уже.
Я это подвожу к чему. Почему у нас невозможна была китайская схема с сохранением лидирующей роли партии. Потому что мы стояли у истоков разрушения. Потому что как только начались реформы в партии, как только стали проводить первые конкурсы на руководящие посты, партия стала терять контроль над регионами. И Горбачев как Генсек не признавался, что он уже как первый руководитель никакого влияния не имеет. Ушел кадровый рычаг из рук. И все ключевые роли партии — командная, управляющая, кадровая — были полностью нивелированы. То есть в принципе уже в то время было сложено все так, что мы никак не могли сохранить страну. Она становилась неуправляемой.
В то время я этого не понимал.
Параллельно с разрушением роли партии, шли аналогичные процессы и по предприятиям. Собирались трудовые коллективы и выбирали директоров шахт, заводов. Таким образом и хозяйственный рычаг управления был утерян, и партийный.
После встречи с Горбачевым, я выступил на пленуме ЦК Компартии Украины и зачитал стенограмму нашего разговора. Элита Украины собралась тогда на Банковой. И когда я начал зачитывать и дошел до момента, что через конкурсы народ будет фильтровать руководителей, пока на ком-то не остановится, зал — взорвался! Они понимали, что в принципе, все они пойдут под нож. И конечно, все понимали: неподготовленные люди, которые никогда не участвовали в настоящих выборах (все понимали, что в СССР с явкой 99% и 100% — за, — это никакие не выборы), не смогут сделать осознанного выбора”.
Это означало конец партии...
Анна РОМАНЕНКО
