В последнее время мы наблюдаем во всем мире рост сепаратистских настроений (не всегда они протекают в столь кровопролитной форме, как в Донбассе). И Квебек, и Каталония, и Шотландия раз за разом демонстрируют желание выйти из тех государственных формирований, в которых сейчас находятся. Случаен ли этот процесс или это некая закономерность в развитии? Попробуем разобраться.
В Средние века и новое время мир не был поделен на нации, как в последние два века. Если посмотреть на то, какие земли принадлежали Карлу V, императору Священной Римской империи (фактически главе Евросоюза того времени), то мы увидим, что эти земли были разбросаны по всей Европе, и некоторые были просто анклавами среди земель других сюзеренов. Император владел Нидерландами, Люксембургом, Артуа, Франш-Конте (теперь Франция), Кастилией, Леоном, Андалусией, Арагоном, Каталонией, Валенсией (теперь Испания), Неаполем, Сицилией, Сардинией (теперь Италия), Австрией, Штирией, Каринтией, Тиролем (теперь Австрия, и частично Словения и Италия), частью Венгрии, Хорватии и других земель в Европе. А также землями в Новом Свете — Мексикой, Перу и некоторыми другими американскими территориями. В то время суверенитет государств был связан не с проживанием национальностей, а с наследственными правами сюзеренов.
В последние 200 лет все изменилось. Начиная с наполеоновских войн, на авансцену истории вышли нации, во многом ставшие порождением трудов социальных философов и объективных экономических процессов. Например, германская нация была порождением философа Готлиба Фихте, который в своих “Речах к немецкому народу”, как реакции на завоевание немецких княжеств Наполеоном, обратился с таким призывом осознания немецкой нации ко всем немецкоговорящим жителям Европы. Однако в результате австрийские немцы так и остались жить в своем государстве, хотя в 1938 году и была попытка объединения их с Германией. И, если бы история пошла по-другому, то вполне вероятно, мы бы сейчас могли и не досчитаться одного государства на карте Европы.
Почему же процесс объединения многочисленных феодальных княжеств Европы в национальные государства начался именно в XIX веке, а не раньше? Полагаю, что произошло это потому, что процесс создания наций в Европе начался одновременно с Первой промышленной революцией. Он начался с запада Европы и шел на восток. То есть, потребности промышленной революции, связанные со становлением массовых рынков, привели к становлению национальных государств. В Средние же века и в новое время производство и торговля, в основном, носили выраженный локальный характер, а потому не было нужды в становлении наций.
Сейчас все снова изменилось. Третья промышленная технологическая революция, которая приводит к растущей локализации и одновременно глобализации производства, связанная с промышленной 3D-печатью, автоматизацией и роботизацией, информационными технологиями, новой энергетикой делает возможным эффективное производство не только в больших, но и в малых государственных территориальных единицах.
Принадлежность предприятия к территориально крупному развитому государству уже не является конкурентным преимуществом. Более значимым становится наличие в том или ином регионе квалифицированного персонала и то, насколько предприятия этого региона включены в мировое разделение труда, а также то, на скольких мировых рынках торгуются их продукция. И, конечно, насколько с помощью современных технологий они могут создавать совершенные товары с высокой добавленной стоимостью.
Именно поэтому в последние 20 лет мы увидели экономический рост регионов, которые ранее ничем особенным не отличались в технологическом развитии. Это сравнительно небольшие государства — Израиль, Сингапур, Южная Корея, Гонконг, Тайвань. Да и когда мы говорим об американской или китайской технологической мощи, то прежде всего имеем в виду такие сравнительно небольшие регионы, как Калифорния, Сиэтл, Новая Англия, прибрежные регионы Китая. Эти технологические регионы все больше и больше связаны с аналогичными с точки зрения силы технологического развития регионами в мире (как Калифорния и Тайвань, например) и практически никак не связаны с некоторыми регионами внутри страны (как, например, та же Калифорния с Миннесотой или Шанхай с китайским Восточным Туркестаном).
В дальнейшем эти процессы будут только нарастать, и политические карты мира будут сильно не соответствовать экономическим картам мира. Какие регионы будут в первую очередь самоопределяться из существующих политических формирований? Это, прежде всего, регионы развитого технологического мира. Потому Каталония, Квебек и Шотландия первые “кандидаты на выбывание”. У них высокий уровень технологического развития накладывается на их национальную самобытность. Каталонцы ближе по культуре к южно-французским субэтносам (языки группы “ок”), чем к испанцам-кастильцам; в Квебеке живут канадцы-французы; а в Шотландии — шотландцы-кельты, в отличие от англосаксов-англичан, имеющих германские корни.
В Украине происходят те же процессы, но они менее выражены, чем в технологически развитых регионах мира. Потому и центробежные силы у нас значительно меньше. Конечно, я не имею в виду те центробежные процессы, которые инспирированы нашим северо-восточным соседом — они имеют качественно иную подоплеку, потому они и протекают в столь жестокой форме (кстати, учтем и тот факт, что крайне сложно причислить Донбасс к региону с высоким уровнем технологического развития и какой-то совсем уж особой национальной самобытностью, что еще раз подчеркивает спровоцированный извне характер военного противостояния на востоке нашей страны).
Украина присоединится к описанному в моей колонке процессу в умеренных, мирных и цивилизованных формах, но значительно позднее по времени. Тогда, когда у нас будет происходить что-то похожее, мы увидим в Европе вдвое больше независимых государств, чем сейчас. Или, возможно, номинально принадлежащих к прежнему политическому формированию, но реально экономически осуществляющих самостоятельную экономическую политику, как это было во времена Карла V.
Как должны действовать наши политические и экономические элиты, готовясь к этому? Необходимо качественно совершенствовать и одновременно укреплять нашу децентрализацию. Пора изменить ситуацию, при которой у нас вся политическая жизнь и значимая часть экономической жизни протекают в Киеве. Регионы Украины должны процветать. Поэтому вся наша экономическая политика должна способствовать региональному экономическому росту.
Политическое будущее Украины — это скорее “восточнославянская Швейцария”, чем “южномосковское царство”. Поэтому привнесение правильных изменений в нашу политическую и экономическую жизнь, согласно современным мировым трендам развития, будет очень важно, и именно оно является сегодня одной из наших главных задач.
Богдан ДАНИЛИШИН, академик НАН Украины
