Не унижать Украину

Подписи под ним не было, как, в общем-то, и других опознавательных знаков. Документ был российский, написанный, судя по всему, в те приснопамятные дни, когда Украина и Россия выжимали из себя Донузлавские соглашения (кто помнит, тот вздрогнет). Суть его сводилась к тому, что Россия имеет полное право гнуть в отношениях свою линию, однако при одном существенном условии: никогда и ни при каких обстоятельствах не унижать Украину. Всегда подчеркивать уважение к ней и к ее суверенитету, даже если фактическая линия России — на размывание этого суверенитета. Сегодня России кажется, что с ассоциацией она теряет Украину. Сомнительное толкование. Однако я уверен, что острота эмоций была бы иной, если бы правило “не унижать Украину” не было так прочно забыто в последнее десятилетие.

“Сосуд, в котором пустота, или огонь, мерцающий в сосуде?”

С некоторых пор у украинско-российских отношений был не очень хороший фон. Газпромовское высокомерие, косноязычные “украинцы” в российских фильмах, ежевечернее высмеивание Украины в обзорах новостей — все это было грубо, не по-братски. Осадок, чего там скрывать, остался.

Я привык с иронией относиться ко всяческим теориям заговоров. И уверен, что, вопреки всеобщему убеждению, подавляющее большинство непонятных нам вещей не могут быть объяснены по принципу “кому выгодно?”. Тем не менее, эта конфликтная направленность российской политической мысли, эта пропасть непонимания, углублявшаяся так охотно и систематически в России, конечно же, не была случайностью.

Как сказал бы Винни-Пух, “это ж-ж-ж — неспроста”. В данном случае запрос был не только сверху, но и снизу. Возможно, даже сначала снизу, а потом сверху. Ибо по какой-то причине на определенном этапе наших отношений россиянам стало приятно слышать плохое об Украине. Украина стала в российском мировосприятии неким незадачливым соседом, который и картошку не тогда высаживает, и сорняки не так пропалывает, и вообще не понимает элементарных вещей.

Например, о том, что свобода и демократия — это всего лишь наживка, фикция, “сосуд, в котором пустота”. И о том, что грядет глобальная борьба за ресурсы, в которой не будет ни свободы, ни демократии, а одни сплошные энергоносители. И поскольку энергоносители — у России, то и идти нужно с ней, с Россией.

Realpolitik или отсутствие идеи?

Такова была Realpolitik, взятая на вооружение многими по мере того, как Россия становилась сильнее и уверенней в себе. Во главу угла был поставлен интерес, а не идея. И уж тем более не идея демократии, выводившаяся за скобки международных отношений — как наживка, фантик, фикция. И вот в этой идеологической плоскости, на мой взгляд, состоит просчет российской внешнеполитической доктрины.

Наличие универсальной идеи — это фундаментальная составляющая супердержавы. Нельзя выводить идею за скобки и сводить все к интересу. В конце концов, как там было сказано в недавнем американском блокбастере? “Нет вируса более устойчивого и заразного, чем идея. Малейшее зернышко идеи может прорасти — и сформировать тебя либо разрушить”. Проблема России в том, что у нее есть цель (восстановление былого величия), есть инструменты и возможности для ее реализации, но нет идеи, которая бы эту цель оплодотворила. Нет этого маленького зернышка, которое бы “проросло и сформировало”. Газпром, былое величие Российской империи и даже священная Великая Победа — это много, очень много, но это не идея. Это повод для национального единения. Но не для единения интернационального.

Грешное и праведное

Справедливости ради, отметим, что российская доктрина еще проходит этап становления и на универсальность не претендует. Местами она апеллирует к желудку, а местами — к сердцу. В первую очередь, к сердцу верующих, к идее православия как высшей, немеркантильной морали, которая единственная во всей полноте передает дух Христова учения. На ней строилась и строится концепция отдельного от остальных народов “русского мира”. Увы, попытка сделать православие сердцевиной нового геополитического проекта в Украине тоже не сработала.

Ничего не имею против Московского патриархата. Сам крещен в этой церкви и детей своих в ней крестил. Мне везло на “батюшек” — светлых, разумных, далеких от мирского шовинизма и высокомерия. Но вот как ни посмотри, не вижу я высшей морали ни в настоящем, ни, тем более, в прошлом “русского мира”. Более того, не вижу, как восточная православная идея может заменить западную или наоборот. И не понимаю, почему они должны конфликтовать. Во мне же не конфликтуют! Или это наша, чисто украинская особенность? Возможно, эта самая неконфликтность, эта “уния” между западной и восточной верой и составляет не разгаданную Россией загадку украинской души?

Когда-то много лет назад один российский знакомый доказывал мне, что права человека — это фикция. И противопоставлял им некое новое, воплощенное в православии, “право быть человеком”. Скажу честно: я так и не понял. Мне кажется, то же самое произошло с попыткой вывести православную идею как некую альтернативу западному мышлению.

Идеи, если они призваны овладеть умами миллионов и, тем более, стать основой для “восстановления величия”, обязаны быть простыми. Как, например, идея демократии и благосостояния, поднятая на знамена нынешнего Запада. Или идея равенства и справедливости, которая была на знаменах Советского Союза, и благодаря которой миллионы людей в разных странах видели в Стране Советов позитивную альтернативу жестким реалиям капитализма.

Православная идея в том виде, как ее Россия предлагает Украине, — совсем не такова. Она сложна. Она звучит как оправдание тому, что есть. Она местами не от мира сего, а местами — очень даже и от мира сего. Она может быть идеальна как ответ на внутренние чаяния человека. Миллионы христиан именно в ней нашли утешение и путь. Но как геополитический инструмент, как альтернатива остальному христианскому миру она далека от идеала. Да и цель эта — быть альтернативой — звучит как-то не по-христиански. Это цель мирская. Положим, я понимаю, зачем она России. Но зачем она Украине? И какое отношение она имеет к Христу?

Украинский “драйв”

Украинцам, как и всякому другом народу, не нравятся свои грехи. Они смотрят на Россию — и видят отражение этих грехов. Всевластие сильных, униженность слабых, несправедливость. На “меркантильном” Западе грехов тоже хоть отбавляй. И все же у нас этого всевластия, униженности, несправедливости — больше. Так почему Запад должен быть в наших глазах увядающим старичком, а мы — той “молодой шпаной”, которая, выражаясь словами Гребенщикова, сметет его с лица Земли? Я не вижу этого драйва — ни в России, ни тем более, в Украине. Зато в Украине есть драйв научиться успеху у тех, кто за считанные десятилетия, прямо у нас на глазах стал успешным — у восточных европейцев.

Я не осуждаю Россию и не сужу ее. На этом повороте истории, который, возможно, готовит для украинско-российских отношений испытания, я всего лишь пытаюсь объяснить: мы отрекаемся не от России, а от своих собственных грехов, которые хотим преодолеть так, как преодолевали другие народы до нас — через очищение, через модернизацию, через демократию. А поскольку Россия пока что далека от торжества этих идей, то и ищем мы ответы в другом конце Европы. Что тут не так?

Мне скажут, что не в ценностях дело и не в амбициях, а в экономических интересах России, Украины и ЕС, в рабочих местах, которые либо будут, либо исчезнут, зависимо от решения Украины. В таком случае, если речь идет о прикладной проблеме, то давайте и решать ее в прикладном, рабочем порядке. То есть не принуждать, а обсуждать. Садиться за стол переговоров, отбрасывать эго, открывать карты — и находить решение, благодаря которому даже в режиме ассоциации российско-украинское партнерство не пострадает. Но требовать, чтобы Украина в одночасье сменила курс, который провозглашала с середины девяностых, и риторику, под которую выросло целое поколение украинцев, — как минимум, не реалистично.

Правило Эйнштейна

Мудрый Эйнштейн высказался когда-то в том духе, что безумие — это делать все время одно и то же, но ожидать разных результатов. Ассоциация ценна для нас хотя бы тем, что она — не “одно и то же”. Это — попытка найти выход из заколдованного круга украинской истории. Это — шаг, делающийся вопреки и нашей исторической инерции, и раздражению России, и (чего греха таить!) высокомерию многих евробюрократов и политиков.

Мы вступаем на новый путь. Признаюсь, у меня огромные сомнения, приведет ли этот путь нас когда-нибудь в ЕС. И тем более, изменит ли он дух Украины. Насчет необходимости и первого, и второго я вообще не уверен. Ибо дух Украины, на мой взгляд, состоит в том, чтобы быть одновременно и Востоком, и Западом. А также в том, чтобы относиться к России по-христиански — с родственной любовью. Это видно из многочисленных опросов, показывающих неизменно позитивное отношение в Украине к России — включая тех, кто поддерживает ассоциацию с ЕС.

Нет и никогда не будет в наших новостях насмешки над Россией. Нет и никогда не будет в наших фильмах образа “русского валенка”, подобного образу “незадачливого хохла”, нет-нет, да и проскакивающего в российских “нетленках”. Да и упорная русофобия, которая, признаться, процветает среди украинского интеллектуального класса, никогда не пустит корни в массах. Почему? Потому что мы не империя. Нам для самоуважения не нужен сосед-недотепа, над которым мы будем потешаться. И уж тем более, нам не нужен великий враг, чтобы чувствовать себя великими.

Да и величие нам не нужно — ни былое, ни будущее. Все, что нам нужно, это благополучная, спокойная, богатая “хата”, пусть даже и с краю. Поэтому, кстати, с моей точки зрения, зона свободной торговли по периметру нашей границы, помноженная на безвизовый режим по этому же периметру, — это тот формат отношений и тот максимум интеграции, который нужен Украине. Но это мое личное ощущение, которое — я знаю — мало кто разделяет.

Ассоциация — это …

Ассоциация — это не побег из пекла и не билет в рай. Но это шанс. Шанс на новое начало. Роль ЕС здесь пока что не больше, чем роль университетского профессора, который прочитает лекции, примет экзамен, но не обязательно выдаст диплом. Более того, он с некоторой опаской посматривает на заполняющих аудиторию украинских “первокурсников”. Ибо стремление не обязательно подразумевает старание. Схватятся ли “первокурсники” за полученное знание или кинутся писать шпаргалки — неизвестно.

Россия стоит рядом. Она готова прочитать Украине альтернативный курс. И дать диплом. И даже трудоустроить по окончании. Вот только с курсом этим мы уже знакомы. Мы его уже проходили — отчасти успешно, а отчасти не очень. И поскольку мы категорически не хотим быть безумцами, делающими одно и то же, то наш расчет, наша надежда — на новое знание и новый опыт.

Скажу больше. Использовав этот шанс, мы можем стать экономической осью Европы — понятной и приемлемой и для Запада, и для Востока. А поскольку неконфликтный, гармоничный сплав Запада и Востока представляется неотъемлемой составляющей украинского характера, то эта стратегия кажется для нас естественной, а потому и правильной. Это — наша идея, маленькое зернышко, которое, незаметно даже для нас самих прорастает и может сформировать успешную Украину.

А что же Россия? Россия для Украины — как погода или гравитация. Она есть, от нее никуда не деться. Сейчас вот погода плохая. Идет дождь. Вполне возможно, что этот дождь — надолго. Скорее всего, он причинит Украине новые проблемы. Уже причиняет. Однако, как любят говорить “пикейные жилеты”, в Москве ведь тоже не дураки сидят. Правило Эйнштейна распространяется и на Россию: нельзя делать одно и то же, но рассчитывать на другой результат. Последние годы показали, что политика унижения Украины не делает Россию более великой. Скорее наоборот: Россия гнет свою линию, а Украина — все равно свою. Так зачем ее, эту политику, продолжать?

Я верю в Россию и в ее здравый смысл. А также в то, что мы нужны друг другу. Не могу представить Украину без России. Но и Россию без Украины — тоже. И потому убежден, что, несмотря на нынешнее напряжение, в украинско-российских отношениях снова выглянет солнце. Не тот это повод, чтобы наступал ледниковый период.

Александр ЩЕРБА