Не только Украина: зачем Путин открывает второй фронт в Сирии

В последнее время все больше подтверждается участие российских военных в сирийской войне. Зачем России второй фронт, и какое политическое значение имеет сирийская кампания — мнение Юрия Фельштинского для “Апострофа”.

Битва Путина за Украину “гибридна” только в том смысле, что преследует двойную цель: во-первых, захватить Украину и положить начало восстановлению “Советского Союза”, “Российской империи” — в общем, имперского государства; во-вторых, доказать всему миру, что Россия имеет право на территориальные захваты и расширение своей сферы влияния за пределы нынешних российских границ. Действия РФ в Сирии к “гибридности” отношения не имеют. Это продолжение старой советской политики, которая, в целом, никогда не менялась, разве что — применительно к Израилю. Вот уж где, действительно, “гибридность”, а скорее шизофреничность: с одной стороны — безвизовый режим и открытая в Израиль эмиграция; с другой — продажа современных видов вооружений заклятым врагам Израиля, например, Ирану, намеревающемуся уничтожить Израиль.

Российская политика в отношении Сирии и российские военные действия в Сирии, если до них дойдет или уже дошло, служат тем же целям. Путину важно доказать Европе и США, что Россия имеет право использовать свои войска далеко за своими пределами, если этого требуют (по мнению российского руководства) интересы государства. Иными словами, вторгаясь в Сирию — и в политическом смысле, и в военном — Путин считает, что действует “точно так же”, как США в Ираке. Это то, на чем настаивает и хочет продемонстрировать миру Путин: паритетность отношений с Соединенными Штатами. “России позволено то, что позволено и США”, — вот главный тезис речи Путина на (предстоящей, — “Апостроф”) Генеральной ассамблее ООН.

Выступление Путина в ООН в Нью-Йорке в конце сентября будет посвящено главным образом двум вопросам: сирийскому и украинскому. Путин объявит всему миру, что правила игры изменились, и с Россией необходимо считаться, поскольку у нее есть армия и ядерное оружие, и она намерена использовать при решении своих внешнеполитических задач и первое, и второе. Первый внешнеполитический инструмент — армия — давно уже используется: в Чечне, где российская политика в отношении чеченского населения ничем не отличалась от нынешней политики (президента Сирии Башара, — “Апостроф”) Асада в отношении своих собственных граждан; в Приднестровье, в Грузии (Южной Осетии и Абхазии), в Украине и вот теперь — в Сирии.

Второй инструмент — ядерное оружие — пока остается в запасе, и Россия, используя для этого управляемых Путиным политиков-актеров типа Рогозина и Жириновского, а то и самого Путина (в известном документальном фильме о захвате Крыма) постоянно напоминает миру, что от нее всего можно ожидать, в том числе — и применения ядерного оружия, “если крысу загонят в угол”.

Так что весь мир озабочен теперь еще одной деликатной миссией: как бы выманить из угла крысу, которая сама в этот угол забралась и выходить из угла не желает, хотя все двери открыты. Оптимисты, безусловно, надеются, что Путин в ООН публично заявит о выходе из угла. Я к оптимистам не отношусь и ничего хорошего от выступления Путина не жду.

Последствия от ведения военной кампании в Сирии уже есть, и очень серьезные. Проблема в том, что весь мир считает эти последствия катастрофическими, а Путин — позитивными. Россия из мирного партнера превратилась в воинственного противника. Экономика России, до 2014 года являвшаяся неотъемлемой частью всемирной рыночной системы, постепенно выходит из всемирного рынка в самоизоляцию. В результате этого падают цены на российское сырье и, соответственно, на российскую валюту, поскольку, если РФ не является более надежным торговым партнером, свободный рынок вынужден переориентироваться на сырьевые ресурсы других стран.

Путин считает, что это цена за новую политику России. Обвалив рубль, он сделал всех граждан Российской Федерации соучастниками своих внешнеполитических операций. Как сказал Дмитрий Медведев в Крыму 31 марта 2014 года: “Еще раз подчеркиваю — это наша с вами коллективная ответственность. И коллективная, и персональная”.

Совершенно верно: за нынешнюю российскую политику несут ответственность персонально все политические деятели России, а коллективно — все российское население. Сложность, впрочем, в том, что у российского населения давно уже нет права голоса. Избирательная система на центральном и на местных уровнях давно захвачена Кремлем; пресса абсолютно вся — под очень жестким контролем; оппозиционные СМИ вытеснили за границу, и существуют они только в электронном формате, то есть — охватывают незначительную часть населения. Так что граждане РФ, хоть и отвечают за действия нынешнего российского руководства по формуле “каждый народ достоин того правительства, которое он имеет”, но спрос с этого народа — маленький, по крайней мере, сегодня. Ожидать, что он выползет на площади и будет требовать свержения путинского режима, не приходится.

Юрий ФЕЛЬШТИНСКИЙ, российско-американский историк