Не “если”, а “когда”. Почему ожидание Украиной томоса напоминает ожидание Россией мундиаля

Вселенский патриарх Варфоломей во время панихиды по митрополиту Перги Евангелу в поминальной речи упомянул о том, что считает незаконной передачу Киевской митрополии Московскому патриархату. Патриарх, в частности, отметил, что Константинополь не передавал прав на каноническую территорию, что Москве передавались только полномочия хиротонии митрополита, избранного епископами в Киеве, при сохранении за ним титула “Экзарх Вселенского престола”.

Эти претензии, напомнил патриарх, задокументированы в Томосе о предоставлении автокефалии Польше. Это прозвучало как напоминание о том, что Польша когда-то входила в состав Киевской митрополии, и ее автокефалия — прецедент “вмешательства” Вселенского патриарха в дела Киевской церкви. Да и сам факт, что бывшая часть церкви уже имеет автокефалию, а ее материнская часть все еще нет, может показаться странным капризом истории.

Патриарх Варфоломей, на самом деле, не сказал ничего нового — разве что конкретизировал отдельные моменты своей позиции. О том, что передачу Киевской митрополии Москве он не признает, известно уже лет десять. Что действительно интересно — то, что он решил упомянуть об этом как будто некстати, время панихиды по архиерею Вселенской патриархии, который ни к Украине, ни к украинскому вопросу прямого отношения никогда не имел. Это обстоятельство дает возможность рассматривать его слова как знак серьезности намерений, или ответ на то давление, которое учинила ему Москва.

Есть, впрочем, еще одно предположение — патриарх поднимает градус украинского вопроса намеренно. Но каковы его истинные намерения и планы — кроме намерения дать какой-то решительный бой на всеправославной арене — нам, увы, неизвестно. Политика византийского престола никогда не была пряма, проста и прозрачна. Перед патриархом Варфоломеем в данный момент стоит не один, а несколько вызовов, и как именно он сыграет, на что поставит и чем пожертвует — вопрос непростой. Единственное, что можно сказать более-менее определенно: томос для Украины — это уже не “если”, а “когда”.

Впрочем, “когда” — вопрос также довольно тревожный. Не только для президента Порошенко, который очень (возможно, слишком) много поставил на эту #перемогу, а потому хорошо бы ей состояться прямо сейчас или, в крайнем случае, в течение ближайших месяцев. Но и для украинского общества в целом, которое оказалось буквально наэлектризовано ожиданием “своей церкви”. Стараниями президента, его команды, заинтересованных церковных кругов, а также журналистов и блогеров, которые “ни дня без строчки”, мы ждем томоса, как гола в ворота противника. Аналогию можно продолжить: автокефалия для Украины на короткой временной дистанции стала чем-то вроде мундиаля для России — кратковременным заменителем отсутствующей национальной идеи, которая призвана объединить, вдохновить или хотя бы заглушить сомнения и голоса критиков.

И так же как в футболе, здесь все довольно просто и каждый может разобраться: мяч круглый, поле прямоугольное, здесь свои, а там чужие. На должности рефери — Вселенский патриарх, а кто с ним спорит — тому “горчичник”.

Грубоватая, конечно, выходит аналогия. Но при перетекании вопроса об автокефалии из поля церковно-политического в поле идеологии и пропаганды шероховатостей оказывается не меньше, чем при перетекании на поле футбольное. Здесь церковный вопрос оказывается таким же легким и понятным массам, как футбол (в котором, как известно, разбираются все). Здесь на него находятся простые ответы. Он и сам здесь формулируется очень легко: с кем, мол, вы, служители культа — с Москвой или с украинским народом? С народом? Тогда давайте все вместе: “То-мос!”

Томос об автокефалии у нас на глазах переродился в маркетинговую кампанию с ее апелляцией к вау-импульсу и потребностью постоянно поддерживать аудиторию в тонусе. Сами посудите: каждое событие становится предметом возбужденного обсуждения. А когда информповоды иссякают, в ход идут сплетни, вбросы и копания в деталях, на которые в нормальной обстановке никто и внимания не обратил бы. Панагии, например. Люди, еще вчера не знавшие слова “панагия”, сегодня разбирают и собирают эту панагию за тридцать секунд с завязанными глазами — сколько их должно быть, у кого, какие, при каких обстоятельствах надевать, а при каких ни в коем случае и т.д. Роль чир-лидеров берут на себя самые разные люди — от чиновников (и светских, и церковных) высоких рангов до рядовых информационного фронта, включая как блогеров, так и коллег-журналистов.

Шум в ушах делает свое дело: люди начинают верить в то, что автокефалия как-то автоматически оторвет нас от Москвы и станет знаком нашей государственной состоятельности. Как кубок для футбольной команды. Большинство граждан — в целом равнодушных к вопросам веры и церковного житья-бытья — таким образом включаются в автокефальное движение ради победы государственного проекта. Так среди тех, кто горячо поддерживает дискуссию “по томосу”, оказываются защитники либеральных ценностей, протестующие против введения религиозно ориентированных дисциплин в школах и т.п. Не потому что они “за церковь”, а потому, что это “отрывает нас от Москвы”. Значит, нужно поддержать. Так “чужие” превращаются в “своих”. На время.

Проблема в том, что автокефалия вовсе не означает отрыва от Москвы прямо, буквально и немедленно. Угроза национальному суверенитету — не в церковно-административной неопределенности, а в бездеятельности власти в отношении антигосударственных организаций, работающих под церковным прикрытием. Думаете, если бразильского боевика вычисляют в МП-шном монастыре журналисты Радио “Свобода”, а брать его приходят праворадикалы, а не СБУ — это потому, что у нас автокефалии нет? Если в газетах и блогах пишут о распространении сепаратистской и антиукраинской литературы в церковных лавках и монастырях, а пресс-релизов прокуратуры об изъятии и открытии дел по этим фактам нет как нет — это тоже автокефалия исправит?

Неприятная правда состоит в том, что нашей власти очень не хочется иметь дело с Моспатриархией. Даже с ее украинским филиалом. Она то ли боится, то ли считает, что это невыгодное дело, то ли просто надеется обойти этот неудобный вопрос окольной тропой. Неважно, каковы мотивы — важен голый факт: не хочет и даже не пробует. Поэтому автокефалия в отношении “московской церкви” — это паллиативное лечение. Было бы желание и воля лечить — лечили бы, не дожидаясь томоса.

Сейчас я процитирую владык УПЦ МП, но что поделать, если в одном они правы: автокефалия — технический вопрос. О чем владыки МП не хотят говорить и даже, кажется, думать — о том, что этот вопрос должен быть, наконец, решен в Украине. В этом заинтересована очень большая группа граждан, принадлежащих к УПЦ КП, УАПЦ и даже отчасти УПЦ МП. Государство, принявшее на себя функцию защиты прав и интересов своих граждан, не просто может — должно сделать все возможные шаги в этом вопросе. Но люди, которые взяли на себя реализацию этих шагов, решили придать им (вернее, себе) дополнительный вес, сообщив этому событию смысл “победы над оккупантом”.

Оккупант, конечно, понесет определенный урон. Но хребет это ему однозначно не сломает.

Томоса нужно добиваться — потому что у части украинских граждан есть потребность в “своей” церкви. Но не нужно переоценивать его “военной мощи”: украинская автокефалия не помешает Москве церковно присутствовать в Украине и использовать это присутствие в свою пользу. Помешать этому присутствию может — и должен — не томос, не Вселенский патриарх и не украинская церковь. А государственная власть. Но она этого не делает сейчас и нет никакой надежды, что после томоса начнет. Напротив, она, может, еще и обидится, что проблема “московских попов” от “Томоса чудотворного” сама не рассосалась.

Чудеса, конечно, бывают. Но редко и не такие. Оторвать Украину от Москвы вполне возможно. Но роль томоса в этом незначительна. Значительной может быть роль реформ, экономического роста и влияния на геополитику, укрепления армии и повышения благосостояния и качества жизни граждан. Вследствие существенных изменений в политике и государственном аппарате. Но все это, как вы сами понимаете, долго, больно и нетелегенично. В отличие от томоса. Хотя по поводу телегеничности можно поспорить: при ближайшем рассмотрении в “гонке за томосом” Украина выглядит аграрной страной, которая сделала краеугольным камнем своего национального проекта церковно-административный вопрос. В общем, “неозорі лани та ікона на рушнику”. А что? Части электората, возможно, только такой образ Украины и мил.

Точно так же, как в России после футбола, в Украине наступит жизнь “после томоса”. Мы его получим — рано или поздно, так или иначе, хоть чучелом, хоть тушкой, — если будем достаточно последовательны. Если, например, не поддадимся разочарованию и не грянем привычное “зрада!”, не получив его к праздничному столу — к 27-му июля сего года. А что? Мы можем. Не зная и не чувствуя под собой Истории, мы не чувствуем ни масштаба времени, ни масштаба событий, которые длятся веками и не подчиняются циклам государственных праздников и президентских выборов. Мы получим томос — тогда, когда нам его дадут. И убедимся, что это не кубок. Это, может статься, только выход в плей-офф.

Екатерина ЩЁТКИНА