Наказание свободой

Таков план “общественного договора”: убогость жизни восполняют светлым чувством единения с целым. Власть ублажает свою и нашу гордыню позированием на мировых форумах, мускулистыми жестами на рынке газа (при атрофии своего производства), успехами в спорте и общением с высшими силами в прямом эфире по праздникам. Затеи, связанные с суверенной экспансией власти, продвигаются; проекты дерегулирования и саморазвития, наоборот, хронически проваливаются. Это уже почти курс.

Спор государственников с либералами безнадежен. Не убеждает даже разоблачение хрестоматийных мифов об успехах этатизма, например в Турции эпохи Ататюрка (см. “Скромные успехи этатизма”, “Ведомости” от 23.11.2010). Так комфортнее: руководить проще, чем управлять. И доходнее.

Но есть вопросы, рубящие этот этатизм на корню, — наш “свой” путь. Наш особый путь и состоит в том, чтобы не заглядываться на юго-восточные модели, которые стране уже не по росту. Рефрен вопрошаний: готова ли Россия к свободе. Но не менее риторичен вопрос: готова ли она к несвободе — не вообще, а здесь и сейчас, после всего, что было?

Власти нужна высшая легитимность. У монархии были трансцедентные обоснования: ея венчал помазанник Божий и была она от Бога. Советскую власть освящала идеология — “вера в оболочке знания”. Демократия (если это она) лишает власть ореола, приземляя ее, подчиняя регулярной процедуре — свободным выборам. Это тоже опора, но только если честно. Имитация народовластия самовлюбленным пиаром, теневой идеологией и шашнями с культом не дает опоры ни в том мире, ни в этом. “Сильная рука” оказывается без царя в голове, без души и сердца, на слабых ножках. (И это не узурпация ради прогресса: там есть жертва, готовность к отставке и расплате, отказ от ярких конфликтов интересов.)

“Православие, самодержавие…” — это был не просто официоз, но кодекс служения. Потом помазанником идеологии стала партия: без сакраментального “Партбилет на стол!” система не работала. В этом сростке КПСС осталась единственным живым, самодеятельным организмом, превратившим институты государства в управляемые протезы: вопреки ожиданиям 80-х операция “государство минус партия” оказалась не арифметической. Осталось не эмансипированное государство, а доспехи без рыцаря, осиротевшие протезы. Метафизика власти восстанавливается не сразу и долго, особенно если всенародную любовь нагнетать принуждением, а потуги сакрализации себя доводить до пародии.

Чтобы делать стратегию на идее сильного государства, такое государство надо иметь. У нас его нет, и неясно, когда будет. Есть иллюзион силы. Несогласных запугивают от страха (известно: террор насаждает ужас, но и транслирует ужас самих ужасающих, от Робеспьера до Джугашвили). Власть боится народа: она знает, на чем подвешен и чего стоит “плохой кредит” ее популярности и доверия.

ЕР не опора: она не правит, для лидера скорее обуза, сама на нем виснет. Пока начальство сдвигает брови, позируя для ТВ, “вертикаль” им манипулирует, технично и не во вред себе; хвост рулит собакой как хочет — весело помахивая. Не в силах продавить через ведомственные интересы и охвостье бюрократии технические регламенты, власть проводит их “снаружи”, межправсоглашениями, через Таможенный союз (благо казахам их пишут иностранцы). И это великая суверенная держава, ведомая в ВТО и в будущее “сильной рукой”! Обидно.

Наш этатизм — это произвол контроля и надзора. Здесь верхи бессильны. Власть искусственно укоренена в социуме, а потому не трогает болото средней и низовой бюрократии. Ее популярность — образцовая пирамида, рейтинги надуты, как финансовый пузырь, что нервирует. В политике желваками и бицепсами играют от мелкой дрожи и слабости в коленях. Силу так навязчиво демонстрируют от бессилия, самоуверенность — от невроза и комплексов.

Оставаясь главным тормозом модернизации, власть ничего не может поделать с вверенным ей “государством”, со своими же аппаратами. Ее коридоры и этажи работают на себя, а не на страну (есть что делить). “Оптимальный” объем присутствия государства можно обсуждать вечно, но такого государства лучше меньше. Для людей МВД — это ДПС, МЧС — это пожнадзор, суд — это телефон наверх, а все вместе — государственный рэкет. Дележ ренты уже породил всероссийский паразитарий, который вредит организму, обездвиживает и уродует. Значит: не этатизм, а дерегулирование, но подлинное, системное и последовательное. Через силу. Это еще не модернизация, но первое условие ее старта.

К свободе привыкли относиться как к ценности: одни разделяют — другие нет. Но иногда ее принимают от безысходности: несвобода еще хуже. ХХ век в России перегрузил и подорвал главные скрепы этатизма: дисциплинарные техники, идеологию, коллективизм и пафос служения. Это “либерализм от противного”. Свобода неудобна и трудна, но никто и не велит встречать ее как праздник. То, на что мы обречены (если чего-то хотим в истории), называется “наказание свободой”. Не надо было так чудить почти весь прошлый век. Если мы сможем этот срок достойно отбыть, у страны еще останутся шансы.

Александр РУБЦОВ, руководитель Центра исследований идеологических процессов, Институт философии РАН