На смерть аргентинского Путина

За новостями о Cобянине, Михалкове и цунами совершенно потерялось известие о смерти бывшего президента Аргентины Нестора Киршнера. Бывшие президенты, они ведь как Кутузов после 1812 года: выгнал Наполеона — теперь и помереть не грех.

Мало кто понял, что в цветущем для политика возрасте 60 лет умер аргентинский Путин — не только бывший, но и теневой нынешний и будущий президент Аргентины. Он возглавил страну в 2003 г., когда та барахталась в дефолте, отказался идти на новый срок (а как просили), оставил вместо себя преемника, вернее преемницу — собственную жену Кристину Киршнер (здесь их даже называли “диархией”, что в переводе на современный русский означает “тандем”), и вот-вот собирался вернуться в президенты после окончания ее срока. Но не вышло.

Я ездил в Аргентину в ноябре 2007, когда выбирали Кристину. В победе преемницы не было сомнений: ведь ее предложил народу сам Нестор Киршнер, победитель дракона.

Аргентинский дракон, то есть дефолт зимы 2001—2002 г., был очень похож на российский лета 1998 года. В девяностые — после перехода к демократии — президент Карлос Менем проводил рыночные реформы под присмотром МВФ. Чтобы справиться с гиперинфляцией рубежа 80-х — 90-х либеральные экономисты из правительства Менема по совету МВФ привязали национальное песо к доллару в пропорции один к одному, а чтобы поддерживать этот паритет, то и дело занимали у МВФ, Вссемирного банка и других толстяков.

Сначала все, включая инвесторов, радовались стабильности. Но к концу 90-х Аргентина стала дорогой и по этой причине неконкурентоспособной в международном разделении труда страной с внешним долгом в $180 млрд. Азиатский кризис, накрывший нас в 1998 году, к 2001 докатился до Аргентины, кредиторы перестали давать и требовали возвращать. Разговоры о девальвации песо закончились попыткой всего населения страны забрать свои деньги из банков, заморозкой вкладов, многотысячными шествиями домохозяек, колотящих по пустым кастрюлям, и десятками погибших в уличных столкновениях с полицией.

Пришлось отпустить курс песо — он тут же обесценился на 70%. В начале 2002 г. меньше чем за месяц в Аргентине сменились пять президентов и их несчастных и.о. Последний из них объявил дефолт по 132 (из 180) млрд долларов аргентинского долга — самый большой дефолт в мировой финансовой истории. А потом были выборы, и на них победил левый перонист Нестор Киршнер. Ему особо никто и не сопротивлялся: мало кто хотел возглавить этот ужас.

Все пять лет правления Киршнера ВВП Аргентины рос на 8% в год и к 2008 г. на 20% превышал докризисный уровень. Буэнос-Айрес, в начале 2000-х превратившийся в город третьего мира, снова стал самым европейским городом Латинской Америки. Аргентинские экономисты так объясняли мне три причины быстрого воскрешения экономики. Во-первых, после девальвации аргентинец на рынке труда стал стоить в три раза дешевле — и иностранный бизнес развернул производство в Аргентине. Во-вторых, цены на главные продукты аргентинского экспорта: зерно и сою, соевое масло и мясо — между 2002 и 2007 годом выросли почти на половину. В-третьих, Киршнер все-таки неплохо управлял страной и к концу срока имел прочную репутацию восстановителя аргентинской экономики, государства и национальной гордости.

Народ тоже прошел свой путь к скромным радостям, аналогичный российскому. Буенос-айресский рабочий после митинга в поддержку Кристины рассказывал мне, что до дефолта работал сторожем на автостоянке, во время дефолта чуть ли не побирался, а к концу первого срока Киршнера точил детали для иномарок на заводе с иностранным собственником за 500 песо (около 5000 рублей) в месяц. Это больше, чем он получал до дефолта. Цены, которыми Lonely Planet заманивал в Аргентину в 2004-м и 2005 годах (200 рублей за лучший в мире стейк) вновь подросли, хотя по сравнению с московскими и европейскими были соблазнительны.

Насчет того, почему Киршнер на следующих выборах выдвинул в преемники жену, а не, к примеру, друга, соратника и брата, в Аргентине существует своя традиция и свой национальный психоанализ, имя которому Эвита. Don't cry for me Argentina, пела по этому поводу Мадонна в одноименном голливудском мюзикле. Местный национальный лидер всей середины двадцатого века Перон включил свою жену в систему власти, сделав ее одновременно “женой” и “матерью” нации. О Русь моя, жена моя. Потом, вернувшись из испанской ссылки, он повторил опыт, назначив вице-президентом и преемником свою вторую жену — Исабелиту. Нации мачо и гаучо это почему-то нравилось. Может быть, для католической Аргентины в этом было что-то от заступничества Мадонны за народ перед строгим Сыном.

Удивительно, что Россия со всеми разговорами о ее “женской душе” ни разу не опробовала эту модель. Женщина трудной судьбы как добрый посредник между трудно живущим народом и сильным властителем — у нас это могло бы сработать. Кто-нибудь вроде провинциальной радиоактрисы Эвы Перон или ресторанной танцовщицы Изабеллы Перон, или дочери провинциального водителя автобуса Кристины Киршнер. Формула такого включения предельно проста: нужно выйти к народу и искренне, со слезой в голосе сказать: “Он спас меня, вознес меня, значит, он сумеет спасти и вас”.

Киршнер был любим народом за возвращение сытой жизни и национального самоуважения. В отличие от соседних Чили или Мексики, конституция не запрещает идти президенту на второй срок. Никто в Буэнос-Айресе толком не мог объяснить мне, почему Нестор Киршнер на пике популярности, вместо того чтобы пойти на выборы, назначил преемницей свою жену. Известный местный политолог Росендо Фрага (его титулы здесь) уверял меня, что разгадал план Киршнера. Он был похож на план Путина.

Нестор Киршнер — самый успешный президент за всю историю страны. Таким он хотел уйти, в зените славы и добра. Но уходя, он хотел остаться. Он оставляет при жене своих ключевых министров. И становится чем-то вроде теневого премьера. Катон-старший в своем имении, Иван Грозный в Александровской слободе, Бен Гурион в кибуце. Схема получалась даже лучше, чем у Путина с Медведевым. Обычно преемник как-то соперничает с предшественником, оттеняет себя на фоне, либерал-консерватор, оттепель-заморозок, сено-солома, и вот уже трещина в тандеме. А муж и жена — едина плоть.

Вечно популярным быть нельзя. В Аргентине свободная пресса, а экономика циклична, как эта глупая луна на этом глупом небосклоне: сегодня растет, завтра убывает, и новолуние лучше пересидеть на теневой стороне. И как в воду глядел Нестор Киршнер. Он ушел и случился мировой кризис, а он вроде и не при чем. Он — живой символ выхода из предыдущего кризиса. Надежда и опора. Киршнер ведь даже не надоел так, как Путин: правил один срок, а потом не был ни премьером, ни министром. Страна тем временем начала успешно выбираться из нынешнего кризиса — мелкой неприятности, по сравнению с прежним. И вот сейчас бы триумфально вернуться. Вот уже и выборы на носу, в 2011 году, и рейтинг растет. И броня крепка, и танго наше быстро.

Все было просчитано и взвешено. Все казалось в руках и на мази. Но как часто бывает с правителями, да и вообще с людьми, они помнят все, кроме того, что человек смертен. У Путина план, и у Киршнера план. Один краше другого. Но человек предполагает, а Бог располагает. Мои мысли — не ваши мысли. 60 лет — что за возраст для политика? Но сердцу не прикажешь, даже с помощью президентских врачей.

Река времен в своем стремленьи уносит все дела людей. И топит в пропасти забвенья народы, царства и царей. И президентов, и премьеров, и преемников. Интересно, какой у них на этот случай план?

Александр БАУНОВ