“Мысль российского инженера работает быстрее, чем мысль российского бюрократа”

Через раз ее называют то главным локомотивом развития передовых технологий, то главным тормозом этого самого развития. О том, как локомотив и тормоз уживаются в одной из самых высокотехнологичных ее отраслей — создании систем ПВО и ПРО, кто от кого отстает на самом деле и чем все это должно закончиться, корреспонденту “Ъ” рассказал генеральный директор ОАО “Головное системное конструкторское бюро “Алмаз-Антей” им. академика А. А. Расплетина” Игорь Ашурбейли.

— В чем главная задача и основная идеология концерна “Алмаз-Антей” сейчас?

— Ну, я за концерн говорить в целом не могу. Я скажу за основного разработчика — ГСКБ “Алмаз-Антей”. Мы уже выросли из “штанишек” противовоздушной обороны, и наша столбовая дорога — это путь к воздушно-космической обороне. Мы переросли высоту 30 км, которая была нашим верхним порогом (потолком зоны поражения существующими зенитными ракетами.— “Ъ”). Поэтому наша стратегия — от ПВО через противоракетную оборону к обороне воздушно-космической.

Эта задача сформулирована впервые и в новой военной доктрине, которую утвердил президент (Дмитрий Медведев сделал это в феврале этого года.— “Ъ”). До этого даже сам термин “воздушно-космическая оборона” (ВКО) вызывал ожесточенные споры, неприятие. Все понимали, что это изменит весь рисунок видов и родов войск. Оно так и произойдет в какой-то момент времени. И вот в новой военной доктрине впервые в явном виде прописано, что необходимо создание системы воздушно-космической обороны Российской Федерации.

— Сейчас много говорят на разных уровнях, что военно-промышленный комплекс, менеджмент его должны меняться. Какова ваша оценка управления ГСКБ “Алмаз-Антей”? Какие в нем нужны новые подходы?

— Разумеется, новые подходы требуются, потому что сам уровень разрабатываемой техники — он диктует и новый уровень управления. И, соответственно, требует другого уровня управленцев, где мозги должны быть по-другому заточены — и технически, и экономически, и, главное, информационно. Потому что такие серьезные массивы информации, которые требуют обработки для принятия управленческих решений,— они не могут уже быть освоены без использования IT-технологий. Первое, что требуется для улучшения качества управления,— это внедрение современных информационных систем. Поэтому в “Алмазе” создано управление информационных технологий и соответствующее научно-исследовательское отделение в “стволе”, как мы говорим, генерального конструктора, которые и призваны в короткий период времени внедрить информатизацию от проектирования, то есть от рядового разработчика до глобального уровня принятия решений.

Особенно это важно в связи с тем, что наша кооперация расположена в 19 городах России и существует вопрос защищенности каналов связи для обмена информацией между соисполнителями и разработчиками. И еще одна проблема — раньше все решалось натуральным хозяйством, то есть каждый разработчик имел при себе фактически опытный автономный завод. Но сегодня мы не сможем конкурировать на мировом рынке, имея таких мастодонтов, это отжившие формы.

Необходимо решить вопрос мгновенного доведения конструкторского решения до производства — и не обязательно опытного, и не обязательно при себе, а, возможно, и в другом городе вообще. Чтобы документация передавалась прямо на станок, чтобы мы стали при этом более экстерриториальными. Чтобы убрать тот железный занавес, который стоял не только вокруг СССР, но и внутри оборонно-промышленного комплекса СССР, а потом и России, когда каждое предприятие было удельным княжеством. Сейчас время большей открытости в трансакциях не только на уровне управленческих решений, но и технических, технологических, конструкторских.

— И когда все это может быть выполнено в полном объеме?

— Никогда. Жизнь же — она всегда развивается. Мы сделаем еще один шаг, а она будет развиваться дальше... Мы сейчас догоняем, к сожалению, да... Следует признать, что мысль российского инженера работает быстрее, чем мысль российского бюрократа, в том числе я имею в виду и себя, и всех управленцев “Алмаза”. Поэтому мы только догоняем технарей, поэтому есть недостатки именно в том, как сегодня менеджмент успевает за новыми технологиями в разработке.

— Менеджмент не успевает, а вы присоединяете к “Алмазу” все новые и новые крупные предприятия. Зачем?

— Присоединяются четыре предприятия: ОАО “Научно-исследовательский электромеханический институт” (НИЭМИ), ОАО “Московский научно-исследовательский институт приборной автоматики”, ОАО “Научно-исследовательский институт радиоприборостроения” и ОАО “Московский научно-исследовательский институт радиоэлектроники “Альтаир””. Все коллективы, вся тематика — они остаются, просто идет укрупнение головного разработчика под решение перспективных задач ВКО. Зенитная ракетная система С-400 — она уже серийная и нам мало интересна. Мы введем туда еще пару ракет, и все. А вот ВКО требует нового мощного коллектива. На этих четырех предприятиях прекрасные научные кадры, но, к моему великому сожалению, нет перспективных разработок — они занимаются модернизацией уже существующих, а это научно-технический тупик. Наша цель — обеспечить их задачами по разработке перспективных систем ВКО.

А держать в Москве пять разработчиков с пятью бухгалтериями, пятью режимными службами, пятью финансовыми службами, пятью охранными службами и т. д.— это просто глупо. Поэтому речь идет о чисто прагматических вещах, в том числе о строительстве нового корпуса в Москве на Ленинградке, дом 80, где будет размещен единый научно-технический коллектив. Достигается синергетический эффект, потому что мы проведем сокращения до 30% административного персонала... Ну, представьте себе еще раз: пять служб главного инженера, пять служб по эксплуатации канализации, грубо говоря, и всего-всего остального... При этом мы не сокращаем ни одного разработчика, но в течение нескольких месяцев будет происходить изменение организационной структуры с тем, чтобы она была заточена на конечный результат.

Ведь старая система позволяла получать удовольствие от самого процесса — вот эта бесконечная разработка чего-то в рамках отдельных конструкторских бюро, которые, каждое само по себе, не нацелены на финальную продукцию. Сегодня мы хотим выстроить линейку финальных продуктов, которые становятся объектом продажи, неважно — для Минобороны России или для иностранного заказчика, но они являются мерилом эффективности разработок. Ведь критерии совершенства техники должны быть не только научно-технические, но и финансовые.

Зенитные ракетные комплексы “Морфей”, “Витязь”, “Фаворит”, С-400, С-500, автоматизированная система управления авиации и ПВО, модернизация системы ПРО А-135, “Тор” или его симбиоз с тем же “Панцирем”... Это все красивая научно-техническая задача для будущих коллективов. Потому что при всем уважении к старому поколению сегодня все это (застой в тематике, отсутствие новых заказов и разработок.”) является тормозом развития. Если у нас в ГСКБ средний возраст 46 лет, то мы сейчас будем принимать, например, коллектив НИЭМИ, где средний возраст 59 лет. И что с этим делать?

А недовольство... Люди всегда боятся перемен, всегда у них тревога: что будет завтра, а вдруг нас разгонят? И те структуры управленческие, которые понимают, что потеряют свои места, а возможно, и вскроется то, чем они там еще занимались,— естественно, они вносят деструктивный элемент, играют на чувствах людей, на их патриотизме к именам своих фирм. Даже на смене места дислокации: это ж на другую станцию метро нужно будет ездить! Это просто использование таких вот технологий для возбуждения ситуации — не допустить присоединения. Последнее исключено, поскольку решение принято правительством и присоединение все равно состоится.

— Вы сказали, что система С-400 — это уже серия, которая, может быть, и не так интересна для вас. Но это же основной ваш заказ от государства. Когда С-400 получит обещанную дальнюю ракету?

— Ну, во-первых, я говорил всегда открыто, что никогда никаких проблем с этой ракетой не было. Просто мы же не можем рассказывать всем о том, какие сроки поставлены перед нами гособоронзаказом, какие этапы испытаний в тот или иной момент происходят. Вы же понимаете, что система должна быть испытана работой ракеты по различным точкам, высотам, типам мишеней и так далее... Что нужны деньги для того, чтобы изготовить ракеты для работы по каждой такой отдельной точке. То есть не было никаких провалов и трудностей научно-технического характера, связанных с дальней ракетой. Она проходила свои испытания в плановом порядке в соответствии с документами Министерства обороны, исходя из того финансирования, которое нам могло министерство обеспечить для изготовления всех этих ракет. Поэтому испытания с этой ракетой шли около трех лет — шла боевая работа по примерно полутора десяткам мишеней.

Сейчас эта работа закончена — 26 декабря 2009 года завершены предварительные испытания. И ракета предъявлена на государственные испытания. В третьем квартале 2010 года мы должны завершить их с боевыми, естественно, пусками и поставить ее на серийное производство в четвертом квартале.

Мы с недоумением смотрим на вакханалию слухов и клеветы вокруг этого, когда просто идет рабочий процесс. И никаких “синусоид” в нем нет, как, к сожалению, с “Булавой”... Никаких провальных пусков, которые ставят под сомнение какие-либо конструкторские решения. Ракета живая, она стреляет. Более того, разрабатывалась она еще с 1990-х годов, и долгий период времени денег вообще на нее не выделялось, но мы все-таки умудрились и по дороге изменили всю элементную базу (ракеты), конструктив изменили без дополнительных денег от Минобороны. Иначе ее вообще сейчас бы не было. Я надеюсь с божьей помощью, что к концу этого года дальняя ракета будет в серии.

В советские времена разработчик разрабатывал систему, готовил документацию, дальше государство выделяло деньги на техническое переоснащение производства, деньги на подготовку к серийному изготовлению. И потом только передавалась документация на заводы и делалась установочная партия, и первые один-два образца шли в учебный центр, следующие образцы — для опытной боевой эксплуатации. В нашем же случае с С-400 не было выделено ни копейки денег на техническое переоснащение, на подготовку к производству. Ни одного учебного макета не было сделано вообще, а раньше были даже не макеты, а полноценные зенитные дивизионы. Так вот, боевые расчеты не проходили обучения в учебных центрах, а непосредственно получили технику в войсках и на ней же учились — это те два дивизиона, которые сегодня стоят на вооружении. Тем военнослужащим, которые на них работают, надо ордена давать, и той кооперации заводов, которые с коленки, без денег на подготовку, с промежутком в 18 лет после последнего изготовленного ими дивизиона С-300, на том же оборудовании и с теми же людьми умудрились изготовить для российской армии эти несколько дивизионов и поставить их на боевое дежурство.

— И какими будут темпы дальнейших поставок С-400? Два дивизиона уже есть...

— Да, третий будет днями. А вообще, это зависит от того, как нам будут заказывать. В этом году у нас поставка двух дивизионов, в следующем году — четырех, а вот дальше происходит для нас пока непонятное — на 2012 год у нас нет ни одного подписанного договора. То есть мы сегодня можем говорить о том, что три месяца 2012 года мы уже потеряли, потому что технологический цикл производства системы составляет 24 месяца. Соответственно, если мы на 1 апреля не получили аванс, то через 24 месяца мы не выдадим дивизион. Дивизионы уже сегодня должны быть на заводах заложены, чтобы получить их в первом квартале 2012 года. И сегодня уверенности у меня, что будут заключены договоры в этом году, нет. Хотя это записано в Государственной программе вооружений до 2015 года, которая является законом.

— Договоров на С-400 нет, а с вас уже требуют новый продукт — С-500. Что это будет за комплекс? Правда ли, что он будет обладать в полной мере противоракетными способностями?

— А об этом все, что можно было сказать, уже сказано военными, ведь первая информация о комплексе С-500 пошла не от промышленности. За рамки обнародованного мы не выходим. Это мобильный комплекс противоракетной обороны с хорошими дальностями и высотами, который должен как бы “клонировать” возможности противоракетной системы в мобильном варианте. На сегодняшний день единственная имеющаяся система ПРО в России представляет собой, по сути, систему обороны Москвы и московского промышленного района. Состояние ее боеготовности вызывает существенные вопросы — скажем так. Включая и возрастной фактор, и фактор элементной базы, и живучести, и фактор времени доставки огневых средств (то есть самих противоракет на пусковые установки.). Поэтому сейчас задача, которая перед нами поставлена в рамках госпрограммы вооружения,— это система “Триумфатор-М”. Это тема С-500 — тема создания мобильной ПРО, которая должна быть создана к 2015 году, система будет решать эти задачи уже в варианте не стационарном и не в единичном исполнении, а будет иметь возможность выдвигаться на любом угрожаемом направлении — на тот театр военных действий, который будет актуален в конкретный момент времени.

— Главнокомандующий военно-воздушными силами РФ генерал-полковник Александр Зелин в конце прошлого года открыто выражал недовольство тем, как продвигается программа С-500. Вы можете это прокомментировать? Что его не устроило?

— После этого главком провел расширенное совещание в ВВС, где с докладами выступили разработчики “Алмаза” и я выступал, где присутствовали представители военных институтов, весь генералитет и весь руководящий состав ВВС, которые имеют отношение к этой теме. В итоге стороны пришли к обоюдному согласию: работы по С-500 ведутся строго в соответствии с заказом Минобороны, и никаких претензий на сегодняшний день Минобороны по этой системе не имеет. Это было, скорее, недоразумение.

— В каком состоянии программа нового зенитного ракетного комплекса “Витязь”?

— История очень простая. Мы не смогли достучаться в свое время — при предыдущем руководстве страны до 2000 года — о том, что необходим новый современный комплекс средней дальности в России, поскольку более 50 комплексов С-300ПС просто прекращают свое существование к 2015 году из-за достижения предельных сроков эксплуатации и подлежат утилизации. Нужна замена. Не достучались. После этого мы выиграли международный тендер у американцев и французов в Южной Корее. И заключили с немалыми сложностями экспортный контракт на разработку для нее такого комплекса средней дальности — KM-SAM. Научились работать с импортной элементной базой — там не было ограничений. Поставили успешно туда уже два локатора и сейчас поставляем третий. В Корее уже проводятся стрельбы с их ракетами по их мишеням.

Перед отправкой пригласили руководство Минобороны (России.— “Ъ”) и показали в цехе действующий южнокорейский образец, после чего опытно-конструкторская работа была открыта и для российской армии — с иным обликом и иными, улучшенными тактико-техническими характеристиками. Эта работа ведется с 2007 года в рекордные сроки. Нам поставлена задача: за пять лет с нуля изготовить новую технику. Такие задачи решались за пять лет только во времена Лаврентия Берии, когда “Алмаз” (тогда КБ-1.— “Ъ”) за пять лет сделал первые системы ПВО С-25 для Москвы. Сейчас идет работа этапа создания конструкторской документации. Следующий год — опытный образец, и в 2013 году мы должны завершить госиспытания.

— А у комплексов войсковой ПВО С-300ВМ есть хоть какие-то перспективы?

— Они на экспорт не продавались. Была одна покупка части комплекса С-300В американцами в разведывательных целях. Мы предпочитаем говорить так: мир проголосовал долларом за С-300П. На $4 млрд были проданы десятки систем С-300П, С-300ПМ, “Фаворит”. Приоритет этих систем очевиден, потому что изменился характер войны. С-300В был предназначен в том числе для сопровождения колонн бронетехники, которые пошли бы на прорыв до Ла-Манша. Мир давно поменялся, и мы давно ни на какого нападать не хотим. И надобность в такой технике отпала, потому что она не способна в полном объеме исполнять боевую задачу по защите объектов. А сейчас развивается именно объектовая ПВО. С-300ВМ последний раз производилась, по-моему, в начале 1990-х, с тех пор производства этой системы не было.

— Но были разговоры о том, что их могут продать Венесуэле?

— Ну, как бы вам тут сказать...Можно заключить контракт, но нужно его еще и выполнять. Почему проще в этом плане с системой С-300П? Потому что, когда у вас уже находятся за рубежом десятки дивизионов, это деньги — и от их модернизации, и от их послегарантийного обслуживания, и от их ремонтно-сервисного обслуживания... И вся кооперация заводов получает дополнительное финансирование, она живет дальше. И эта же кооперация занимается производством С-400. С 1991 года она не прервала свое движение, она все время — даже в отсутствие гособоронзаказа — за счет экспорта жила. И далее будет жить, поскольку техника уже поставлена. И в этой ситуации даже если поставить один-два дивизиона С-300В? А кооперация-то по ним не работала уже в течение 20 лет. А потом ее содержать только для того, чтобы исполнять международные обязательства по обслуживанию этих одного-двух дивизионов?

— А комплексы “Бук” и “Тор”, которых за рубеж продано тоже уже далеко не один и не два дивизиона?

— Отвечу очень коротко и немножечко резковато. Я занимаюсь новой техникой, я занимаюсь перспективными разработками, и я думаю о продаже перспективных разработок. “Тор” и “Бук” — это устоявшиеся системы, находящиеся в серийном производстве. Поэтому это вопрос “Рособоронэкспорта”, если есть покупатели — они будут продаваться, и их будут продавать серийные заводы. Но это находится вне сферы компетенции моей, как головного разработчика, я думаю только о будущем, а не о прошлом.

— А за вашу новую С-400 мир долларом уже проголосовал?

— Если говорить об С-400, то объем уже зарегистрированных заявок, количество стран и количество дивизионов, которые они умоляют им продать, на сегодня превышают производственные мощности кооперации наших промышленных предприятий. Скажем честно, мы пока не можем выполнить даже то, что хотят, а что уж тут думать о перспективах. Но экспорт С-400 — это вопрос прежде всего политический. Для нас приоритетным является вооружение российской армии, и если эти приоритеты будут подкреплены заказами нашего Минобороны, то мы будем их выполнять в первую очередь, а нет — мы готовы выполнять зарубежные контракты.

Иван КОНОВАЛОВ