“Маркс — наш современник, он — нечистая совесть капитала”

Книга лихо проиллюстрирована карикатуристом Шарбом. Бенсаид представляет немецкого философа совсем не как “заплесневелого основателя марксизма-ленинизма”, а скорее как нашего современника с модными идеями. Slon выбрал несколько фрагментов книги.

Маркс-дуэлянт

В Бонне Маркс, знатный выпивоха, посещает таверны и “Клуб поэтов”. Его — человека необузданных страстей, заядлого спорщика, ведущего богемный образ жизни, — преследуют долги, он сражается на дуэли, несмотря на порицания отца, считавшего дуэль и философию вещами несовместимыми.

В 1836 году в возрасте 18 лет он уезжает из Бонна в Берлин. В ходе переписки отец обнаруживает у своего отпрыска “демоническую страсть”. По письмам видно, как росло напряжение между ними. 10 ноября 1837 года Карл пишет: “Дорогой отец! Бывают в жизни моменты, которые являются как бы вехами, завершающими истекший период времени, но одновременно с определенностью указывают на новое направление жизни... Но поэзия могла и должна была быть только попутным занятием: я должен был изучать юриспруденцию и прежде всего почувствовал желание испытать свои силы в философии... При этих разнообразных занятиях немало было проведено в течение первого семестра бессонных ночей, немало было пережито битв... Завеса спала, моя святая святых была опустошена, необходимо было поместить туда новых богов... Оправившись, я сжег все стихи и наброски новелл”.

Спустя месяц Маркс-отец отвечает: “Несобранность, беспорядочные блуждания по всем отраслям знания, смутные раздумья при свете коптилки, нечесаные волосы, одичание в шлафроке ученого взамен одичания за кружкой пива; угрюмое уединение вкупе с пренебрежением всеми приличиями и даже почтением к отцу... Ты доставил своим родителям много огорчений и мало или вовсе не доставил им радости”. Сын-кутила тратит деньги на друзей, которые пользуются им. Отец оплакивает его расточительность: “Словно мы богачи...” Его возмущает беззаботность сына: “Но как может человек, чуть ли не каждую неделю или две изобретающий новые системы и вынужденный рвать прежние работы, на которые было затрачено много труда, — как может он, спрашиваю я, думать о мелочах?”

Генрих Маркс умрет пять месяцев спустя, 10 мая 1838 года, так и не помирившись с сыном.

Во время летних каникул молодой Маркс, которому едва исполни­лось 18 лет, тайно обвенчался с Женни Вестфален, которая старше его на четыре года. В Трире семьи Маркс и Вестфален жили по соседству друг с другом. У детей общие игры, учеба, подростковые переживания. За Женни, “прекрасной принцессой”, ухаживают многие выходцы из высшего общества, она — настоящая “королева бала”. Но она предпо­читает остановить свой выбор на этом чернявом и неспокойном под­ростке, которого зовет “моим диким кабан­чиком”. На Рождество 1836 года Карл посвя­щает ей три тома поэм, озаглавленных “Кни­га любви”. Однако официальная свадьба со­стоится только через шесть лет, 19 июня 1843 года, в Крейцнахе. Молодожены за несколь­ко недель растратят все приданое невесты.

Энгельс, “изысканный поэт и избранный пьяница”

В 1842 году в Кельне молодой доктор Маркс пересекся с еще более юным сотрудником “Рейнской газеты”, который был на три года его младше и направлялся в Манчестер. Пока студент Маркс пил и дрался в Берлине, буйный, “вечно смеющийся” Энгельс умирал со скуки в Бремене на семейном предприятии, занимающемся импортом и экс­портом, где он должен был учиться искусству коммерции. Энгельс-отец, энергичный предприниматель, придерживающийся строгих ре­лигиозных убеждений, основал в Манчестере, мировой столице тек­стиля, прядильную фабрику “Эрмен и Энгельс”, совладельцем кото­рой он был. Энгельс-сын, которому суждено было стать наследником, не имеет никакой склонности к такому занятию. Он предпочитает со­чинять экзотические поэмы об охоте на львов и свободной жизни бе­дуинов, бездельничать, лежа в гамаке, курить крепкие сигары, обхо­дить таверны и изрисовывать целые страницы шаржами и карикатура­ми. Он может пить, не пьянея, занимается фехтованием и верховой ез­дой, отпускает вызывающего вида усы. Хвалится тем, что не “покупал права философствовать дипломом”. Одно воззвание он адресует “всем молодым людям в том возрасте, когда можно начинать носить усы, же­лая сказать им, что пришла наконец пора навести страх на всех бур­жуа”. Будучи “изысканным поэтом и избранным пьяницей”, он заяв­ляет всем “древним, настоящим, присутствующим и тем, кто придет”, что они — всего лишь “гнилые твари, разлагающиеся в ничтожестве собственного существования”. Он пробует даже завязать испанский роман, пишет письмо Лоле Монтес, но это ему быстро наскучило.

“Пролетарии всех стран, соединяйтесь!”

В январе 1845 года семью Маркс выдворяют из Парижа в Бельгию. Незадолго до этого у них родилась первая дочь, Женнихен. В Брюс­селе семейный круг пополнился еще двумя новорожденными — Лау­рой (будущей женой Поля Лафарга) и Эдгаром, прозванным Мушем. Брюссель в те времена — проходной двор множества зарождающихся социалистических движений, что создает отличные условия для интер­национального объединения. Весной 1848 года Маркс и Энгельс основывают там “Коммунистический корреспондентский комитет”, глав­ная цель которого “будет заключаться в том, чтобы установить связь между немецкими социалистами и социалистами французскими и ан­глийскими”. “Это тот шаг, который должно сделать общественное дви­жение в его литературном выражении, чтобы освободиться от наци­ональной ограниченности”. <…>

Маркс, отдавая дань уважения пер­вопроходцам утопического социализма, постоянно высказывал жела­ние преодолеть их доктринальную невнятицу: “Мы не стремимся догматически предвосхитить будущее, а желаем только посредством кри­тики старого мира найти новый мир. Но если конструирование буду­щего и провозглашение раз навсегда готовых решений для всех гря­дущих времен не есть наше дело, то тем определеннее мы знаем, что нам нужно совершить в настоящем, — я говорю о беспощадной кри­тике всего существующего, беспощадной в двух смыслах: эта критика не страшится собственных выводов и не отступает перед столкновени­ем с властями предержащими. В таком случае мы выступим перед миром не как доктринеры с готовым новым принципом: тут истина, на колени перед ней! — Мы развиваем миру новые принципы из его же соб­ственных принципов. Мы только показываем миру, за что собственно он борется”.

Коммунизм, с которым он объединяется, — это не воображаемый Град, который строят по строгим планам, а “действительное движение, которое уничтожает теперешнее состояние”. В своих “Экономическо-философских рукописях 1844 года” он уже определяет коммунизм как “положительное выражение упразднения частной собственности”. При этом он предостерегает от грубых и примитивных форм того ком­мунизма, который оказывается всего лишь “завершением нивелиро­вания, исходящего из представления о некоем минимуме”; не упразд­няет категорию рабочего, а довольствуется тем, что распространяет ее на всех людей; противопоставляет браку, “являющемуся, действитель­но, некоторой формой исключительной частной собственности”, лишь “общность жен, где, следовательно, женщина становится обществен­ной и всеобщей собственностью”.

Весной 1847 года Маркс и Энгельс вступают в “Союз справедли­вых”, в котором участвуют немецкие эмигранты. Конгресс “Союза” проходит 1 июня в Лондоне. На нем принимается решение изменить название на “Союз коммунистов”. Девиз “Все люди — братья” меняют на “Пролетарии всех стран, соединяйтесь”.

Второй конгресс проходит в ноябре того же года в том же Лондоне. Марксу дается поручение составить вместе с Энгельсом манифест. В декабре он принимается за работу, которая, однако, не спорится. Лондонские руководители “Союза” начинают терять терпение. Когда в феврале 1848 года последние гранки “Манифеста коммунистической партии” уходят в печать, в Париже разгорается революция. Призрак коммунизма начинает бродить по Европе. Молодой безусый бретер из Берлина становится бородатым молод­цом — и коммунистом.

Почему Маркс вернулся?

Около 20 лет назад еженедельник Newswеек в своем новостном разделе с триумфом объявил о смерти Маркса. Ни одному редак­тору почему-то не пришла в голову мысль заманивать читателей сен­сационными сообщениями о смерти Аристотеля, Декарта или Спинозы. Похоже, что это крикливое заявление работало в качестве закля­тия, то есть, очевидно, заклятия призрака. Но он все равно вернулся. В 2008 году, еще до того, как разразился кризис глобального капита­лизма, слух об этом разошелся по разным журналам: “Маркс: возвра­щение” (“Сourrier International”), “Маркс: возрождение” (“Le Magazine littérairе”). И даже сам архиепископ Кентерберийский разоблачил “по­гоню за прибылью”, виновную в финансовом крахе, отдав по этому по­воду дань уважения Марксу, который “давным-давно показал, что раз­нузданный капитализм может действовать наподобие мифа, приписы­вающего реальность и силу тем вещам, которые сами по себе не суще­ствуют вовсе” (sic!). В чем же причина этого воскрешения? Все дело в том, что Маркс — наш современник, он — нечистая совесть капитала. К тому же капи­тал, который в ту эпоху, когда Маркс занимался созданием его фоторобота, еще только приступал к своим злодеяниям, сегодня стал вели­ковозрастным социальным киллером, который рыщет по всей нашей планете.

Собственность, пролетариат и классовая борьба

В Париже, в дымных рабочих кружках Сент-Антуанского предместья и среди многочисленных немецких иммигрантов Маркс обнаружит “практическое движение” и связанные с ним новые формы общительности: “К каким блестящим результатам приводит это практическое движение, можно видеть, наблюдая собрания фран­цузских рабочих-коммунистов. Курение, питье, еда и так далее не служат уже там средствами объединения людей, не служат уже связующими сред­ствами. Для них достаточно общения, объединения в союз, беседы, имеющей своей целью опять-таки общение; человеческое братство в их устах не фраза, а истина, и с их загрубелых от труда лиц на нас сияет человеческое благородство”. Встреча с Энгельсом, принесшим с собой из Англии конкретные познания рабочего класса и чартистского дви­жения, подтвердит это открытие.

Прежде чем столкнуться с возникновением современного пролета­риата, Марксу уже приходилось работать с экономическими и соци­альными вопросами в ту пору, когда он руководил “Рейнской газетой”. Вспоминая в 1859 году о “продвижении собственных экономических исследований”, он указывает на обстоятельства, в которых ему при­шлось “впервые и с немалыми затруднениями говорить о том, что на­зывают материальными интересами”. Это был 1842 год, а поводом ста­ли дебаты в парламенте Рейнланда по вопросу кражи леса и дробления земель. В 1820—1840-х годах не только в Германии, но также во Франции времен Реставрации и в Англии с ее знаменитым законом 1834 года о бедняках был принят ряд законодательных мер, направленных против традиционных прав бедняков (таких как сбор дров, сбор ко­лосьев, свободный выпас), позволявших им пользоваться общей собственностью, чтобы удовлетворять те или иные элементарные потреб­ности. Речь идет о разрушении базовых форм деревенской или общин­ной солидарности, о превращении в товары традиционной общей собственности (такой, как лес), необходимом, чтобы вытеснить крестьян в города и заставить их продавать себя и выбиваться из сил на появля­ющихся промышленных предприятиях. Примерно так же либеральная контрреформа сегодня методически разрушает права наемного труда и системы социальной защиты, чтобы принудить трудящихся прини­мать все более жесткие условия оплаты труда и занятости.

В действительности эти меры направлены на переопределение гра­ницы между общественным имуществом и частной собственностью. Ударяя по общинным правам пользования, они нацеливаются на то, что Маркс называет “гибридными и неопределенными формами соб­ственности”, унаследованными из далекого прошлого. Поэтому, имен­но отправляясь от вопроса о собственности, молодой Маркс подходит к современной классовой борьбе.

“Капитал” как детектив

У “Капитала” репутация трудной книги. Сам Маркс говорил, одна­ко, что написал ее для рабочих. Истина где-то посередине: книга непроста, но осилить ее можно. Она должна нравиться всем любите­лям детективов. Ведь это именно детектив, даже прообраз романа-нуар, написанный в те времена, когда, вобрав в себя “Темное дело” Бальзака, героев Конан-Дойля, По, Диккенса и Уилки Коллинза, как раз формировался этот жанр вместе с развитием современных горо­дов, в которых след виновных всегда теряется, а преступник раство­ряется в безвестной толпе. И в те же времена Скотленд-Ярд доверял гражданским сыщикам расследование сложных дел, а агентство Пин­кертона процветало. <...> В начале был товар. За своей внешней заурядностью самый обык­новенный стол, самые простецкие часы, самая скромная тарелка скры­вают — подобно ореху из знаменитой песни Шарля Трене — как и лю­бой товар, целый мир. Достаточно открыть его, и оттуда, как кроли­ки и платки из шляпы фокусника, посыплются цепочки парных кате­горий: потребительная стоимость и меновая стоимость, конкретный труд и абстрактный, постоянный капитал и переменный, основной капитал и оборотный. Целый шизофренический мир, постоянно раздва­ивающийся на качество и количество, частное и публичное, на челове­ка и гражданина.

Первоначально определив богатство как “огромное скопление това­ров”, Маркс получает возможность проникнуть в самую большую современную тайну, разоблачить чудеса денег, которые, как считается, сами делают деньги: у истоков богатства лежало преступление, заключающееся в извлечении прибавочной сто­имости, то есть в краже у рабочего неоплаченно­го времени принудительного труда! Едва познако­мившись в 22 года с условиями эксплуатации, тру­щобами и болезнями английского рабочего клас­са, Энгельс уже тогда понял, что речь идет именно об “убийстве”, которое является таковым “в такой же мере, как убий­ство, совершёеное отдельным лицом, но только убийство скрытое, ко­варное”. И от этого убийства “никто не может себя оградить, которое не похоже на убийство, потому что никто не видит убийцу, потому что убийца — это все и никто, потому что смерть жертвы носит характер естественной смерти”. “Тем не менее это остается убийством”. Имен­но на распутывание этого анонимного убийства Шерлок-Маркс со сво­им помощником Ватсоном-Энгельсом потратят большую часть своей жизни.

Маркс сегодня

<…>Актуальность Марк­са — в его критике приватизации мира, фетишизма товара, доведенного до собственной предельной зрелищности, ускоряющейся погони за прибылью, грозящей всем смертью, ненасытного захвата новых про­странств, подчиняемых безличному закону рынка. Теоретическая и ак­тивистская работа Маркса развивалась во времена викторианской гло­бализации. Тогдашнее развитие транспорта соответствует нашему интернету; кредит и спекуляция испытали невиданный доселе подъем; было отпраздновано варварское бракосочетание рынка и техники; появилась “индустрия бойни”... Но из этой великой трансформации ро­дилось также рабочее движение Первого интернационала. “Критика политической экономии” остается непреложной расшифровкой иеро­глифов современности и зачином исследовательской программы, оста­ющейся сегодня столь же плодотворной, как и вчера.

Со всей очевидностью проявившийся в наши дни кризис капита­листической глобализации и крушение его апологетических дискурсов образуют основание для возрождения марксизмов. Это пышное цве­тение вполне отвечает требованиям свободного и строгого исследова­ния, избегая при этом чисто академической экзегезы. Оно показыва­ет, сколько призраков Маркса бродят по нашему времени, и сколь оши­бочно было бы противопоставлять воображаемый золотой век 1960-х бесплодности современных марксизмов. Конечно, молекулярная рабо­та теории сегодня не так заметна, как вчера. На нее не работает из­вестность крупнейших мыслителей, как это было в прошлом. Но, воз­можно, именно поэтому она оказывается более насыщенной, в боль­шей мере коллективной, более свободной и раскрепощенной. И если 1980-е годы выглядели довольно пустынно, новое столетие обещает по­явление не только отдельных оазисов, но нечто большее.

Фернан Бродель говорил, что для того, чтобы покончить с марксиз­мом, понадобилась бы необычная полиция, надзирающая за словар­ным запасом. Хотим мы того или нет, мышление Маркса уже вошло в прозу нашего времени — пусть это и не нравится тем, кто, подобно­му известному мещанину во дворянстве, говорит прозой, сам того не зная.

Ольга АЛИСОВА