Людвиг Эрхард: творец социальной рыночной экономики

Освобождение экономики от бездарного и всегда деструктивного влияния бюрократии является решающим шагом к возрождению в народе моральных принципов, основывающихся на признании свободы и ответственности каждого.

Людвиг Эрхард

Германия — страна с самой мощной экономикой в Европе, страна, обеспечивающая высокий уровень благосостояния практически всем своим жителям, страна, которая в сознания многих украинцев является (и, очевидно, справедливо) эталоном государства, создавшего для своих граждан наиболее комфортные условия жизни. Но мало кто сейчас вспомнит, что в 1947 году, например, та же Германия была абсолютно нищей, а главное — никаких утешительных перспектив на ближайшие годы и десятилетия, казалось, у нее не было. Германия потерпела сокрушительное поражение во Второй мировой, ее государственность была фактически ликвидирована, вся полнота власти принадлежала американским, британским, французским и советским оккупантам. Немцы голодали в прямом смысле этого слова: производство зерна и картофеля, по сравнению с 1936 годом (да и тогда Германия вынуждена была ввозить продукты питания), в западной части страны уменьшилось в два раза, поголовье скота — в три, импорта продовольствия практически не было, а население за счет вынужденных переселенцев с Востока выросло более чем на шесть миллионов человек.

Подавляющее большинство этих переселенцев, а также сотни тысяч немцев, чьи жилища были разбомблены во время войны, не имели крыши над головой. Крайне ограниченные продовольственные ресурсы распределялись с помощью карточек, процветал черный рынок, организованные преступные группировки контролировали целые районы городов, иногда вступая в настоящие битвы с военной полицией оккупантов. Промышленные предприятия были в значительной степени уничтожены англо-американской авиацией в годы войны, оборудование уцелевших заводов и фабрик в счет репараций вывозилось за границу, но даже оставшиеся предприятия работали далеко не на полную мощность, безработица была массовой. Нация ходила в обносках и рваной обуви — немецкая промышленность в 1947 году могла обеспечить каждому немцу одну пару обуви раз в ... 12 лет и один костюм — раз в 50 лет. А одежда и обувь из-за границы в страну практически не ввозились, как и продовольствие.

Все в стране изменилось, словно по взмаху волшебной палочки, в один день — 20 июня 1948 года, когда была проведена денежная реформа. “Еще накануне немцы безуспешно бегали по городу, чтобы найти где-то дополнительно хоть какие-то жалкие продукты питания, — писал очевидец, французский экономист Жак Рюэфф. — А на следующий день их мысли уже концентрировались на том, чтобы производить эти продукты питания. Накануне на лицах немцев читалась безнадежность, на следующий день вся нация с надеждой смотрела в будущее”. Конечно, в один день не появилось достаточно ни помещений для бездомных, ни одежды для оборванцев, ни даже хлеба для голодных. Но в течение каких-то 10—15 лет случилось настоящее чудо — страна практически реализовала лозунг “Благосостояние для всех”. Уже в начале 60-х годов прошлого века у рядового немца не только не было проблем с одеждой и продовольствием, а он уже был владельцем отдельной квартиры или дома, имел легковой автомобиль, телевизор и холодильник, а раз в год мог позволить себе отдых на испанской Майорке или в швейцарских Альпах. Опыт “Немецкого чуда” изучали во многих странах мира. Аналогичные чудеса, произошедшие затем в Сингапуре и Южной Корее, Испании и коммунистическом Китае, в значительной степени базируются на творческой адаптации к условиям этих стран немецкого опыта 40—50-х годов прошлого века.

И в самой Германии, и во всем мире признают, что у “Немецкого чуда” был вполне конкретный “отец”. Его звали Людвиг Эрхард.

Не было бы счастья, да несчастье помогло

Людвиг Вильгельм Эрхард родился 4 января 1897 года в небольшом городе Фюрт, в десяти километрах от Нюрнберга в Баварии. Он был третьим ребенком Вильгельма Эрхарда, который в возрасте 26 лет перебрался в Фюрт из села, женился на дочери местного ремесленника Августе и вскоре на собранные средства открыл небольшой галантерейный магазин. Отец, как и следует настоящему баварцу, был правоверным католиком, а вот мать — протестанткой-евангелисткой. Вильгельм позволил жене воспитывать детей в евангелической вере. “Я навсегда буду признателен своим родителям за эту достойную служить примером для других религиозную веротерпимость”, — писал через много десятилетий канцлер Федеративной Республики Германии.

Будущее Людвига было определено с малых лет — он должен был продолжать семейное дело, унаследовать со временем галантерейный магазин на главной улице Фюрта. Так решил отец, и сын воспринимал это как данность. А пока он учился в реальном училище, которое, по мнению Вильгельма Эрхарда, для будущего галантерейщика было полезнее, чем гимназия. Учеником Людвиг был средним — не отличником, но и не двоечником, практически ничем не отличался от одноклассников. Единственное отличие — его учили играть на рояле. В 1913 году Эрхард закончил реальное училище, и отец отправил его овладевать на практике торговым делом в магазин своего приятеля Георга Айзенбаха в Нюрнберге. В 1916 году трехлетнее ученичество Людвига закончилось, он вернулся домой и стал работать в отцовском магазине. А через несколько месяцев его призвали в армию — Первая мировая война была в разгаре. За год до этого на фронте погиб старший сын фюртского галантерейщика Макс. Сам Людвиг в раннем детстве переболел полиомиелитом, и хотя болезнь проходила в легкой форме, у Людвига была деформирована правая нога — для нормальной ходьбы ему требовалась специальная обувь. Это давало шанс освободиться от военной службы, но ни сам 19-летний юноша, ни его отец ничего не сделали, чтобы воспользоваться этой возможностью. Людвиг отправился на войну...

В сентябре 1918 года наводчик гаубицы унтер-офицер Эрхард был тяжело ранен. Ему сделали семь операций и отпустили из госпиталя только в июне 1919 года, через семь месяцев после окончания войны. Домой Людвиг вернулся инвалидом: левая рука стала короче правой, практически не действовала, к тому же врачи категорически запретили ему выполнять любую физическую работу даже здоровой рукой. Возможно, со временем, когда-нибудь его здоровье улучшится... “Мне казалось сначала, что все то, к чему я привык и во что верил с детства, окончательно утрачено, — вспоминал Эрхард свои настроения того времени. — Мир для меня словно перевернулся с ног на голову. У меня не было сомнения, что политический и экономический кризис, вызванный революционными потрясениями последних лет, не позволит нам просто снова начать движение с того места, где закончился кайзеровский рейх. Но откуда я мог знать, что из всего этого выйдет!”

От нечего делать, чтобы не терять время, пока его физическая форма хотя бы немного нормализуется, Людвиг записался вольнослушателем в только что открытую в Нюрнберге Высшую торговую школу. Неожиданно для него самого учеба захватила Эрхарда, и он стал полноправным студентом, хотя отец относился к учебе как к никому не нужной прихоти. Студента интересовали не столько прикладные дисциплины, торговое ремесло, как “экономическая философия”, по его же определению, — экономическая теория, макроэкономика, вопрос денежного оборота. Эрхард искал ответ на вопрос, что из этого всего выйдет, и даже больше — что можно сделать, чтобы из “этого всего” вышло что-либо путное. В 1922 году с оценкой “очень хорошо” Людвиг защитил диплом на тему “Значение безналичных расчетов в народном хозяйстве”. Так из-за своего несчастья — увечья — Эрхард неожиданно нашел предназначение в жизни.

Учась в Нюрнберге, он близко сошелся с землячкой из Фюрта Луизой Шустер, которая тоже была студенткой ВТШ. Старше Людвига на четыре года, она вышла замуж еще перед войной. Ее муж погиб на фронте, Луиза воспитывала шестилетнюю дочку Лору. В декабре 1923 года Людвиг и Луиза поженились. Их брак продолжался 52 года, до смерти Луизы в 1975-м. Кроме Лоры, у них была еще общая дочь Элизабет, ставшая со временем женой генерального директора концерна “Мерседес”.

Защитив диплом, Эрхард несколько месяцев проработал в отделе сбыта одной из нюрнбергских фирм. Здесь окончательно убедился, что предпринимательская практика его не интересует. И, к большому неудовольствию отца, он, оставив жену и приемную дочь в родительском доме, отправился учиться дальше — в университет во Франкфурте-на-Майне. Сначала учеба не слишком удовлетворяла Эрхарда — экономический факультет университета, как и ВТШ, тоже готовил не специалистов по макроэкономике, а бизнесменов-практиков. Но через несколько месяцев Людвиг нашел себе Учителя. Им стал профессор Франц Опенгеймер, блестящий экономист и социолог, который в своей теории либерального социализма утверждал, что важнейшим условием для создания наиболее эффективного экономического порядка является подлинно свободная конкуренция без деформаций вследствие давления монополий и влиятельных лоббистских группировок. Со временем Эрхард подчеркивал, что вся его теория социальной рыночной экономики основывается на взглядах Опенгеймера: “Я только поменял местами существительное и прилагательное. В результате вместо „либерального социализма“ получился „социальный либерализм“. Впрочем, не будем преуменьшать заслуг Эрхарда. Опенгеймер, несмотря на все его достоинства, был все же лишь теоретиком. Эрхард же не только развил и конкретизировал его теории, но и смог с блеском реализовать их на практике.

Пока же Эрхард стал не только любимым учеником, но и другом старшего на 33 года профессора. Когда в конце 1925 года Эрхард дописал свою докторскую диссертацию, Опенгеймер как раз был в отпуске в Швейцарии. На сообщение о том, что работа завершена, профессор ответил телеграммой из одного слова: „Приезжайте“. Две недели Опенгеймер и Эрхард, гуляя по горным тропам, обсуждали и совершенствовали труд Эрхарда. Защита прошла с блеском… Дружба и научное сотрудничество двух ученых продолжалось вплоть до 1938 года, когда 74-летний еврей Опенгеймер под все усиливающимся давлением нацистов был вынужден покинуть свою родину Германию и выехать в Соединенные Штаты.

Научный сотрудник

29-летний перспективный научный сотрудник сразу же после защиты диссертации возглавил... фирму “Эрхард и сын”, торговавшую галантерейными товарами в городе Фюрт. Только через два с половиной года Людвигу все же удалось уговорить отца продать магазин, после чего он смог профессионально заняться экономической наукой. В 1928 году Эрхард стал научным ассистентом в основанном за три года до этого Институте экономических исследований в Нюрнберге, который преимущественно исследовал конъюнктуру рынков потребительских товаров. Основатель и директор института Вильгельм Ферсхофен считал свободу конкуренции и свободу торговли высшими ценностями, что было вполне в духе взглядов Эрхарда.

Вильгельм проработал в Институте экономических исследований 14 лет. Именно там он, по собственным словам, окончательно сформировался как ученый, стал признанным научным сотрудником.

Во время Великого кризиса 1929—1933 годов, поразившего Германию едва ли не острее, чем какую-либо другую страну мира, Эрхард разработал собственную антикризисную программу. Суть ее, если кратко, сводилась к стимулированию платежеспособного спроса самых широких слоев населения и поощрению со стороны государства инвестиций в области, связанных с производством товаров народного потребления. Именно рост в этих областях, а не государственная поддержка тяжелой, а тем более — военной промышленности, дает, по убеждению Эрхарда, эффект мультипликатора, ускорение развития экономики в целом. Довольно широкий резонанс (правда, только в научных кругах) получила полемика Эрхарда с Ялмаром Шахтом, будущим министром экономики в правительстве Гитлера. Шахт требовал освободить от налога на прибыль крупные корпорации, поощрять инвестиции в военную промышленность, не вмешиваться в отношения между предпринимателями и рабочими в вопросах размеров зарплаты. По убеждению же Эрхарда, хотя рынок и лучший из всех известных инструментов регулирования экономики, только государство, на котором лежит ответственность за “общее благо”, может “спасти рынок от самого себя” и придать ему социальную направленность.

Самым трагичным для Германии последствием Великой депрессии стал приход к власти Гитлера. Нацистский режим Эрхард категорически не воспринял. Он считал наибольшей ценностью экономическую свободу, Гитлер же упрямо и последовательно эту свободу ограничивал, “мобилизуя” экономику для решения “задач, стоящих перед национал-социалистическим государством”.

В конце 30-х годов профессор Эрхард работал заместителем директора Института экономических исследований, главным редактором институтского журнала. Но свободы научного творчества, возможности публиковать что-либо противоречащее теории и практике нацизма, у него уже не было. Все чаще он часами играл на рояле — музыка оставалась для него единственным “убежищем и противоядием от варварского смрада национал-социализма”. Эрхард категорически отказался вступить в нацистскую партию, членом которой просто обязан был стать каждый “настоящий немецкий ученый”. В его рабочем кабинете вместо обязательного портрета фюрера висела репродукция баварского горного пейзажа, а на официальное приветствие “хайль Гитлер!” вместо “зиг хайль” он отвечал традиционным баварским “грюсс Готт”. В 1940 году Эрхарда пригласили возглавить кафедру в его родной ВТШ. Но перед этим он должен был сделать “сугубо формальный шаг” — вступить в нацистский Союз преподавателей высшей школы. Эрхард на это не пошел, и назначение не состоялось. В конце концов в 1942 году выяснилось, что единственный среди всех сотрудников института, не вступивший в нацистский профсоюз — Немецкий трудовой фронт, — заместитель директора Эрхард. У него состоялся очень жесткий разговор с Ферсхофеном, который уже давно пошел на “компромисс”, став членом НСДАП. Директор кричал, что Эрхард “из-за своего ослиного упрямства доведет всех до концлагеря”. Людвиг, вместо заявления на вступление в профсоюз, написал заявление об увольнении...

Казалось, Эрхард ушел в “никуда”. Ученый не мог рассчитывать на работу ни в одном университете, ни в одном научно-исследовательском институте нацистской Германии. Но безработным профессор не остался. Он получил деньги на создание собственного небольшого исследовательского центра. “Грант” Эрхарду дало руководство “Райсхсгруппе Индустри” — объединения промышленников в нацистской Германии. Дело даже не в том, что исполнительным директором “Райсхсгруппе” был муж сестры Эрхарда Розы Карл Гутх. Просто значительная часть немецкой бизнес-элиты, особенно представители отраслей, не связанных непосредственно с военной промышленностью, вопреки советским мифам, была вовсе не в восторге от нацистского режима. Уже в 1942 году, когда Гитлер торжествовал, пребывая, казалось, на пике своего могущества, они предвидели крах режима и поражение Германии в войне. Главной задачей (конечно же, не зафиксированной ни в одном документе) Промышленного института Эрхарда стала разработка макроэкономической стратегии ко дню “Х” — дню, когда Гитлер исчезнет с политической сцены. “У меня появилась, наконец, возможность спокойно и системно проанализировать всю абсурдность экономической и финансовой политики режима”, — писал он. До конца войны Эрхард опубликовал только несколько малозначительных исследований сугубо прикладного характера. Настоящая его работа в условиях нацистской Германии носила секретный характер и вылилась в завершенный в марте 1944 года меморандум под “конспиративным” названием “Военное финансирование и консолидация задолженности” объемом 268 страниц машинописи. В действительности это был беспристрастный анализ состояния экономики гитлеровской Германии и план возрождения народного хозяйства страны после неминуемого, как стало вполне ясно, поражения в войне. В августе 1944 года, всего через месяц после неудачного покушения на Гитлера, когда масштабы нацистского террора достигли невиданного, действительно апокалиптического уровня, несколько десятков крупнейших немецких промышленников и банкиров обсудили меморандум Эрхарда и одобрили его. Примечательно, что все основные направления экономических реформ, которые Эрхард так решительно и последовательно проводил в 1948 году, были сформулированы им еще в меморандуме 1944 года.

Министр

22 октября 1945 года доктор Эрхард начал работу на должности министра экономики оккупированной американцами Баварии. С первых дней после краха нацистского режима Эрхард сотрудничал с оккупационной администрацией. “Я к тому времени достиг той поры зрелости, когда чувствовал себя просто обязанным принять непосредственное участие в общественных делах, — писал Эрхард. — Я понимал: сейчас должно родиться что-то принципиально новое... Я был уже довольно старым, но и еще достаточно молодым, чтобы самому принимать участие в создании этой новой реальности”. Ему было тогда 48 лет.

Однако на самом деле время Эрхарда еще не пришло. Ведь в марте 1946 года западные союзники согласовали со Сталиным секретный “Индустриальный план” для Германии, предусматривавший, что объемы промышленного производства в стране должны в будущем составить 50—55% довоенного уровня, тяжелое машиностроение, авиа- , судостроение и еще 11 отраслей тяжелой промышленности должны быть полностью уничтожены, немецкий экспорт должен сводиться к углю и другим видам сырья, а жизненный уровень населения не должен превышать 74% довоенного, то есть быть на уровне 1932 года — пика Великой депрессии. Так что глобальные планы Эрхарда по созданию в Германии эффективной социально-экономической системы были просто не нужны западным союзникам. В то время его министерству приходилось заниматься воплощением в жизнь распоряжений оккупационной администрации, которая в целом проводила курс на деиндустриализацию Германии.

Однако к 1948 году политическая ситуация коренным образом изменилась. Началась холодная война, Сталин в советской зоне оккупации активно создавал “свою” Германию, прилагая титанические усилия для распространения контроля Москвы на все государство. Искусственная консервация в западной части страны послевоенной разрухи играла на руку “кремлевскому горцу”. Потому часть американской политической элиты пришла к выводу, что немцам следует дать шанс (по крайней мере в западной части страны, контролируемой Вашингтоном, Лондоном и Парижем) восстановить экономику и обеспечить хотя бы приемлемый уровень жизни для большинства граждан. К тому же Конрад Аденауэр, которого западные союзники все более однозначно рассматривали как лидера будущей Германии (или хотя бы Западной Германии, как, в конце концов, и произошло), смог убедить их, что государство, которое он возглавит, не будет угрожать западным демократиям, а, наоборот, сможет стать важным фактором в борьбе против вероятных попыток СССР установить свой контроль над всей Европой.

Парадокс “денежной реформы Эрхарда” 20 июня 1948 года заключается в том, что и разрабатывал ее план, и принимал решение о ее проведении вовсе не... Эрхард. Схему реформы разработали еще в 1946 году американские эксперты Колм, Голдсмит и Додж, а решение о ее воплощении в жизнь принял верховный комиссар США в Германии генерал Люциус Клей. Эрхард с апреля 1948 года был директором Управления экономикой Объединенной экономической области (в которую сначала входили американская и британская оккупационные зоны, а через несколько месяцев была присоединена и французская). Фактически он выполнял функции министра экономики возрождаемого в Западной Германии государства, которое формально было провозглашено только в сентябре 1949 года, но вплоть до середины 50-х годов не имело полного суверенитета и должно было согласовывать свою политику с оккупационными державами. Эрхард был знаком с секретным планом Колма—Голдсмита—Доджа, но американцы не разрешили ему вносить в него какие-либо уточнения, а о том, что реформа начнется именно 20 июня, он узнал от генерала Клея только вечером
18 июня. Сначала возмущенный Эрхард заявил Клею о своей отставке, но уже через несколько часов в выступлении по радио первым сообщил немцам о реформе, представив дело так, будто это было его собственное решение!

20 июня каждый немец получил по 40 новеньких “твердых” марок, позднее — еще по 20. Зарплаты и пенсии в дальнейшем должны были выплачиваться в соотношении 1:1, половина денежной наличности и сбережений граждан обменивалась 1:10, вторая половина — позднее в соотношении 1:20. Денежные обязательства предприятий пересчитывались как 1:10, а обязательства банков и государственных учреждений бывшего Рейха аннулировались. Реформа действительно носила “грабительский” характер, но давала шанс прекратить бушевавшую в стране гиперинфляцию и начать экономическое развитие с “чистого листа”.

Однако это был только шанс. Эрхард понимал, что если после денежной реформы не удастся немедленно и кардинально изменить характер управления экономикой, весь положительный эффект от весьма болезненной для населения реформы будет потерян за несколько месяцев. И Эрхард осуществил этот крутой поворот. Уже 21 июня в правительственном бюллетене были опубликованы четыре ключевых документа, которые вступили в действие с первого июля и, по словам Эрхарда, “одним махом выбросили в мусорную корзину сотни всяческих приказов и распоряжений, регулировавших экономическую жизнь и цены”. “При этом мы прибегли к единственно возможному методу — отказались от перечня всего того, что теряет силу, и четко обозначили только то, что должно оставаться в силе. Таким образом был сделан огромный шаг к цели, которой является освобождение экономики от непосредственного влияния бюрократии”.

Пикантность ситуации заключалась в том, что это решение Эрхард принял даже без ведома оккупационной администрации. За несколько дней до денежной реформы Эрхарду вместе с Аденауэром удалось провести “Закон о принципах хозяйственной структуры и политики цен после денежной реформы”. Этот шедевр юридической казуистики давал Эрхарду основания (хотя и довольно сомнительные) сделать то, что он сделал. Но ни западные союзники, ни весьма могущественные в Западной Германии социал-демократы, которые тогда последовательно отстаивали дальнейшее огосударствление экономики, просто представить себе не могли, что Аденауэр и Эрхард решатся на коренные изменения в социально-экономической жизни страны на такой зыбкой основе. Разразился грандиозный скандал. От Эрхарда требовали немедленно отменить свои решения, чтобы “не допустить хаоса”. Решающим стал разговор директора Управления экономикой с генералом Клеем:

— Я не нарушал постановления военной администрации о квотировании и контроле, — заявил Эрхард. — Я их просто отменил. И скорее уйду в отставку, чем откажусь от своего решения.

— Послушайте, господин Эрхард, все мои советники категорически против того, что вы сделали.

— Вы не одиноки, господин генерал. Почти все мои советники тоже против.

— Ну хорошо. Я, конечно, не специалист, но интуиция подсказывает мне, что вы на правильном пути. Продолжайте, — подытожил Клей.

Через много лет, уже после смерти Эрхарда, боевой генерал, которому неоднократно приходилось посылать на смерть тысячи людей, утверждал, что это решение было самым тяжелым и самым ответственным в его жизни. В то же время в кабинете министра экономики, а со временем — федерального канцлера, на самом почетном месте всегда висел портрет генерала Клея. Рядом со снимком профессора Опенгеймера.

Суть экономической реформы Эрхарда можно свести к нескольким основным пунктам:

— использовать стабилизирующий эффект денежной реформы и провести как можно более широкую либерализацию цен;

— отменить многочисленные регламентации и постановления, которые сковывали субъектов хозяйствования;

— создать максимально благоприятные условия для свободной конкуренции, приняв жесткое антимонопольное и антикартельное законодательство;

— максимально противодействовать лоббистским усилиям крупного бизнеса;

— использовать социальные амортизаторы для защиты слабых и незащищенных членов общества.

Экономическую реформу Эрхарда нельзя рассматривать как некий одноразовый акт. Его идеи воплощались в жизнь постепенно, месяцами, даже годами. В 1948 году, в ходе “тотальной” либерализации цен и тарифов, было “отпущено на свободу” 90 процентов всех цен. Но контроль за ценами на основные продукты питания сняли только в 1958 году, за транспортными и почтовыми тарифами — в 1966-м, уже в конце “эры Эрхарда”. Антикартельный закон, который Эрхард считал одним из краеугольных камней своей системы, был принят только в 1957 году, да и то не совсем в том виде, в котором он предполагал. Это произошло из-за отчаянного многолетнего сопротивления крупного капитала, “верным слугой” которого пытались представить Эрхарда советские идеологи и его оппоненты внутри страны.

Самыми тяжелыми для Эрхарда оказались первые месяцы после начала реформ, когда социал-демократы утверждали, что “Германия превращается в рай для богатых и ад для бедных”, и смогли 12 ноября 1948 года провести 24-часовую общенациональную забастовку, в которой приняли участие девять миллионов человек. Требование было одно — отставка Эрхарда. Впрочем, ровно через десять лет немецкие социал-демократы приняли Годесбергскую программу, в которой сняли требование огосударствления и фактически поддержали политику социальной рыночной экономики. Причиной стало экономическое чудо. Ведь с 1950-го по 1960-й год валовой внутренний продукт ФРГ увеличился втрое. Потребление мяса за это время возросло на 70%, яиц — почти вдвое, цитрусовых — втрое, кофе — в четыре раза, сигарет — в три, пива — в 2,3 раза. Восемь миллионов западногерманских семей переселились в новые частные дома и квартиры. По дорогам страны бегало восемь миллионов новых автомобилей. Западные немцы стали первой в мире нацией туристов — в 1962 году бундесбюргеры потратили на отдых за границей 4,8 миллиарда марок, а в 1966-м — уже 6,5 миллиарда. Именно эти цифры и любил приводить Эрхард, когда отчитывался перед избирателями, в то же время редко и неохотно упоминая о количестве произведенных станков и тоннах выплавленной стали.

Суть своей социально-экономической политики сам Эрхард характеризовал так: “Ты, государство, не занимайся моими делами, но дай мне столько свободы и оставь мне от результатов моей работы столько, чтобы я мог сам и по своему усмотрению обеспечить свое существование, свою судьбу и судьбу своей семьи”. Государство должно установить прозрачные и понятные всем правила “игры” в экономике, не допуская никаких неоправданных привилегий и вместе с тем — никакой дискриминации каких-либо субъектов хозяйствования. Поддерживать нужно не крупных предпринимателей, которые прекрасно справятся и сами, а малый и средний бизнес. И это не просто слова. В нынешней, “постэрхардовской” Германии малый и средний бизнес дает работу почти 70% всех занятых. Кстати, в Украине сегодня этот показатель составляет меньше 10%.

Социальный характер модели рыночной экономики Эрхарда проявляется, по его собственному мнению, прежде всего в том, что она является... рыночной. А потому создает условия для быстрого экономического роста, увеличения общественного богатства и дает возможность подавляющему большинству граждан самим обеспечить повышение своего благосостояния. По убеждению Эрхарда, социальные выплаты со стороны государства по мере его развития и обогащения должны не расти, а... уменьшаться. Обязательная пенсия не должна быть слишком большой, — тот, кто беспокоится, как он будет жить на старости лет, должен делать сбережения или пользоваться услугами частных пенсионных фондов. При этом государство обязано защитить гражданина от возможного мошенничества со стороны этих фондов и ни в коем случае не допустить обесценивания сбережений от инфляции: твердая и надежная денежная единица выступает как один из приоритетов. Вместе с тем государство должно предоставить всем гражданам равные стартовые возможности. “Обеспечить молодежи доступное и качественное образование намного важнее, чем отправлять пенсионеров загорать на Майорку”, — утверждал Эрхард. И в нынешней Германии высшее образование — бесплатное для всех, в отличие, скажем, от Соединенных Штатов или нашей страны.

Впрочем, забегая вперед, скажем, что в нынешней Германии социальные выплаты не уменьшаются, а возрастают. “Мудрый Людвиг”, пожалуй, перевернулся бы в гробу, если бы узнал, что сейчас в его стране государственная социальная помощь выплачивается на каждого двенадцатого ребенка, тогда как в его времена выплачивалась на одного из 75. Именно слишком высокий уровень социальных выплат, а значит — и налогов, большинство экспертов считают едва ли не главной причиной того, что темпы экономического роста Германии на протяжении последних двух десятилетий ниже среднемировых.

А Эрхард ведь писал: “Если все усилия социальной политики направлены на то, чтобы каждого человека уже с момента его рождения уберечь от всех превратностей судьбы, то нельзя требовать от людей, воспитанных в таких условиях, чтобы они проявили в необходимой степени такие черты, как жизненная сила, инициатива, стремление к более высокой производительности, и прочие лучшие черты, судьбоносные в жизни и грядущем нации”.

Канцлер

Эрхард был бессменным министром экономики Федеративной Республики Германии 14 лет — от ее основания в 1949 году по 1963-й, когда 87-летний Конрад Аденауэр ушел в отставку. Уже в середине 1950-х годов в правящем Христианско-демократическом союзе начали вызревать пожелания, чтобы Эрхард, который убедительно доказал стране свою высокую состоятельность и имел самый высокий рейтинг среди всех немецких политиков, заменил на посту “Старика Конрада”, который, по словам нашего героя, “правил страной и своей партией в авторитарной манере средневековых князей”. Однако мастер политической интриги Аденауэр всячески этому противился еще долгих восемь лет. “Эрхард — книгочей, не видящий политической перспективы, — утверждал основатель ФРГ. — Для должности, на которую он претендует, я считаю его неприемлемым”. Трудно сказать, сколько в этих утверждениях было искренней убежденности и сколько — эгоистического стремления сохранить власть. Однако в конце концов 16 октября 1963 года Эрхард все же был избран вторым канцлером ФРГ.

Этот живой как ртуть толстяк выкуривал ежедневно как минимум 15 дешевых сигар, не любил пеших прогулок и утренней зарядки, ездил в свой рабочий кабинет во дворце Шаумбург, в отличие от Аденауэра, без эскорта, скрупулезно соблюдая все правила дорожного движения. Стиль работы кабинета министров стал намного демократичнее. Эрхард продолжал свою экономическую политику, а во внешней политике за три года пребывания во главе государства не осуществил ничего заметного, хотя и не допустил явных провалов.

Впрочем, в некоторой степени Аденауэр все же был прав, — Эрхард действительно оказался плохим канцлером. Но не с точки зрения результатов своего правления для государства, а из-за абсолютной неспособности и нежелания приобретать политических союзников, подчинять себе партийных функционеров, заниматься политическими интригами. Складывается впечатление, что все это Эрхарда абсолютно не интересовало и ему было жаль тратить на это силы и время. В середине 1960-х годов “слишком старый, слишком маленький, слишком католический, слишком провинциальный” ХДС переживал внутрипартийный кризис. Все реальнее становилась угроза, что “караул” в Бонне сменится и к власти придут социал-демократы, которые, как и большинство оппозиционеров во всех странах мира, обещали немцам золотые горы. Потому партийные функционеры христианских демократов решили сделать козлом отпущения Эрхарда. И 1 декабря 1966 года он вынужден был уйти в отставку. Попутно отметим, что эта “жертва” не спасла тогда ХДС, — им пришлось согласиться на широкую коалицию с социал-демократами, а в 1969 году они попали в оппозицию. Но Эрхард власть потерял. После отставки он еще трижды избирался в бундестаг, в 1968 году категорически отклонил предложение стать президентом ФРГ (эта должность не предусматривает реальной власти, а является, скорее, представительской), основал собственный фонд, который сейчас носит его имя, а 5 мая 1977 года умер в Бонне от остановки сердца. Эрхард похоронен в живописном баварском городке Гмунд, неподалеку от своего летнего дома. Туристы могилу посещают редко...

Олекса ПИДЛУЦКИЙ