Коррупция — не преступление?

Это плохо, но никого у нас этим не удивишь.

Поэтому, получив приглашение на международную конференцию, посвященную проблемам коррупции в высшем образовании (“От новой академической культуры к гражданскому обществу, свободному от коррупции”), я подумала, что вряд ли услышу что-то новое. Однако, как оказалось, о хронической болезни высшего образования — коррупции — мы имеем далеко не полное представление.

Прежде чем лечить болезнь, нужно правильно ее диагностировать. То есть понимать, что такое коррупция в образовании. Если кто-то думает, что это только деньги в конверте, он глубоко ошибается. Именно анализу коррупционных практик и была посвящена одна из панельных дискуссий конференции.

Профессор Юрий Рашкевич, доктор технических наук, проректор по научно-педагогической работе и международным связям НУ “Львовская политехника”, подчеркнул, что понимание понятия “коррупция” в едином пространстве высшего образования Европы и в Украине разное.

Коррупция — это “деятельность лиц, уполномоченных выполнять функции государства, направленная на противоправное использование их полномочий для получения материальных благ, услуг, льгот или других преимуществ” (Закон Украины “О борьбе с коррупцией”, 1995 г.). Европейцы смотрят на вопрос глубже и шире: злоупотребление служебным положением ради личной выгоды, что отрицательно влияет на доступ к образованию, качество и равенство в высшем образовании; система неформальных отношений, созданная с целью регулирования несанкционированного доступа к материальным и нематериальным активам путем злоупотребления общественным или корпоративным доверием; использование публичных ресурсов для частного обогащения.

Соответственно и перечень возможных коррупционных действий в Европе и в Украине очень отличается. Вместе с уже привычным для нас взяточничеством европейцы считают коррупцией также подмену, фальсификацию и мошенничество, несоблюдение правил, искажение информации, кражи (из вузов и вузами), нарушение профессиональной этики (сексуальные домогательства и т.п.), нарушение контрактных обязательств, необоснованные затраты (причиной может быть и бесхозяйственность). Попали в этот перечень и совсем невинные, как на наш украинский взгляд, действия: кумовство, фаворитизм, блат, особое отношение.

Интересно, что проявлением коррупции в цивилизованных странах считается также списывание и плагиат. Более того, именно эти явления являются основной заботой, “коррупционными приоритетами” в США и Западной Европе. “Нам бы их проблемы!” — подумает каждый, кто сталкивался с коррупцией в отечественной высшей школе. И будет прав. Даже если взять только один аспект проявления коррупции — взяточничество, распространенность его в нашей высшей школе поражает.

Заведующая отделом социальной психологии Института социологии НАН Украины Елена Злобина сообщила, что согласно результатам всеукраинского репрезентативного опроса студентов, проведенного в 2011 году фондом “Демократические инициативы” вместе с Ukrainian Sociology Service, 33,2% опрошенных непосредственно сталкивались с коррупцией в вузах, 29,1 слышали о ней от тех, кто ощутил ее на себе, и только 37,7% не имеют такого опыта.

Конечно, проблема коррумпированности высшего образования появилась не сегодня. Владимир Кипень, глава Донецкого института социальных исследований и политического анализа, приводит данные опроса студентов девяти государственных вузов Днепропетровска, Донецка, Харькова, Симферополя (1996 год) и преподавателей других двадцати пяти вузов Украины (2001 год). По этим данным, лично сталкивались с поборами 28% студентов, знали о фактах взяточничества 55%.

По количественным показателям ситуация 1996-го, 2001-го и 2011 годов похожа. Но акценты существенно изменились. Если в исследовании донецких социологов основным проявлением коррупции считалось взяточничество при поступлении (почти две трети опрошенных преподавателей вузов), то сегодня коррупция в вузах в большей степени связана с самим учебным процессом: при сдаче зачетов и экзаменов с ней сталкивались 74,6% респондентов, при защите дипломных работ — 23,3, чтобы избежать отчисления из вуза — 22,9, при решении вопросов об отсрочке сессии, досрочной ее сдачи, разрешении на пересдачу предмета — 11,5%. “Речь идет прежде всего о том, что с внедрением системы независимого тестирования радикально уменьшилась доля коррупционных практик, связанных с поступлением в высшее учебное заведение”, — подытоживает Елена Злобина.

Исследования фонда “Демократические инициативы” развеяли ряд мифов о коррупции в высшем образовании. Оказывается, доля тех, кто непосредственно сталкивался с коррупцией, практически не зависит ни от формы собственности вуза (в государственных/коммунальных — 32,8% студентов, в частных — 35,5), ни от формы обучения (на бюджете — 31,1% , на контракте — 34,6), ни от формы образования (на стационаре — 32,9%, на заочном отделении — 34,1%).

Вместе с тем анализ результатов исследования выявил ряд тенденций. Количество студентов, которые лично сталкивались с проявлениями коррупции (принимали участие или знают о таких фактах), возрастает с каждым последующим годом обучения. Если на первом курсе это 61,4%, то на четвертом — 71,8.

Студенты, которые не собираются работать по специальности, задействованы в коррупционных практиках чаще, чем те, кто настроен работать по специальности (41,4% против 33,8). Чем выше успеваемость студента, тем его участие в коррупционных практиках меньше (среди тех, чей средний балл “удовлетворительно”, доля сталкивавшихся и не сталкивавшихся с коррупцией одинакова (по 34%), среди отличников это соотношение 43,2% против 28,4).

Существует определенная связь между интенсивностью участия в коррупционных практиках и местоположением вуза (периферийный или центральный). В крупных городах (от 100 тыс. до 500 тыс. населения) количество студентов, которые не сталкивались с проявлениями коррупции, составляет 45,5%. Зато в небольших городах (от 50 тыс. до 100 тыс. населения) — 31,1%.

Исследование показало также неожиданную связь между профессиональной специализацией и степенью участия студента в коррупционных действиях. Выяснилось, что меньше всего вовлечены в коррупционные практики студенты общественно-гуманитарного профиля (не имели опыта коррупции 45,6% опрошенных, сталкивались с этим лично 25,4). А больше всего тех, кто лично сталкивался с коррупцией в вузах, выявлено среди будущих юристов (не имели опыта коррупции лишь 29,3%, сталкивались лично — 39,1.) “Очевидно, что эта ситуация вызвана не столько объективными трудностями в обучении (поскольку юристы фактически являются студентами общественно-гуманитарного профиля), сколько ценностью самого получаемого диплома. Оказалось, что студенты юридического профиля существенно выделяются среди других своей готовностью к дальнейшей работе именно по полученной специальности, а следовательно, готовы при необходимости дополнительно платить за получение нужных оценок. Принимавших участие в коррупционных практиках именно с этой целью среди юристов оказалось 66,3%, а среди студентов общественно-гуманитарного профиля лишь 44,9”, — рассказывает Елена Злобина.

Таким образом, те, кто изучает и преподает право, являются рекордсменами по коррупционным практикам. Так можно ли надеяться, что преступный характер коррупции понимают широкие массы?

Как показывают опросы фонда “Демократические инициативы”, только треть молодых людей расценивает коррупцию как преступление. А большинство студентов — равнодушны к проявлениям коррупции (треть воспринимает ее как один из возможных способов решения проблем, а каждый пятый вообще считает, что это норма современной общественной жизни).

Приблизительно такой же была ситуация и десять-пятнадцать лет назад. По данным донецких социологов, лишь 20% опрошенных бескомпромиссно осудили коррупцию как неприемлемое для системы высшего образования явление. А 6% даже считали, что взяточничество бывает весьма полезным.

“Такое распределение суждений вряд ли может быть основой для оптимистичных ожиданий относительно массового ополчения академического сообщества вузов — как студентов, так и преподавателей — против коррупции и взяточничества в современной системе высшего образования, — замечает Владимир Кипень. — Продолжительность и распространенность ненормативных отношений свидетельствует о неэффективности усилий по их преодолению, прилагаемых в последние десятилетия. На повестке дня перед гражданским обществом и здоровой частью академической среды остается вопрос выработки эффективной стратегии борьбы”.

А Тарас Фиников, президент Международного фонда исследований образовательной политики, считает, что такой стратегии в нашем государстве нет. Свидетельством этого является отчет Минюста “О результатах проведения мероприятий по предотвращению и противодействию коррупции в 2011 году”, изданный в апреле 2012-го. “В отчете речь идет о коррупции комплексно, — говорит Т.Фиников, — поскольку используются данные социологических исследований. Но если мы проанализируем плоскость выводов и каких-то конкретных действий, мы увидим довольно бедное содержание этого документа”.

Аналогичная ситуация складывается и на других уровнях борьбы с коррупцией — министерства, региональных областных органов власти, правоохранительных органов, вузов.

Действия Минобразования, по мнению эксперта, носит характер имитации, симуляции борьбы с коррупцией, потому что “никогда не существовало стратегической программы действий, а отдельные приказы этого ведомства являются лишь перечнем нарушений”.

Это же касается и региональных органов власти. Самое большое, что сделано для преодоления коррупции на этом уровне, — открыты телефонные линии доверия, которые помогают оперативно реагировать на проявления взяточничества. “Единственная попытка более или менее комплексного подхода была сделана в 2007 году в Черновцах. Там местные органы власти провели серьезную конференцию и одобрили план действий на последующие два года. Из запланированного было реализовано приблизительно 30%”, — рассказывает Т.Фиников.

У нас есть много информации о частных случаях противодействия взяточничеству правоохранительных органов. “Но интересно, что такие случаи всегда касаются низших уровней менеджмента и работников вузов, — анализирует ситуацию эксперт. — За последних несколько лет был лишь один или два случая, когда в поле зрения правоохранителей попали ректоры. Говорить же о том, что кого-то в министерстве или в областном управлении образования схватили за руку, вообще не приходится. В Украине существует много учебных заведений, имеющих устойчивую репутацию глубоко коррумпированных. И именно из этих вузов никогда никого не поймали. И это симптоматично”.

Скептически оценивает Тарас Фиников и действенность антикоррупционных мероприятий в вузах: “Разные совещания, агитация, рекомендации для руководителей… Все это носит формальный характер. А обратной связи и какой-либо реакции администрации и менеджмента даже на весьма дикие случаи мы не видим. Потому что коррупционная система является серьезной возможностью поддержать этот менеджмент финансово”.

Основными же игроками на поле борьбы с коррупцией эксперт считает общественные организации и органы студенческого самоуправления.

“Критически важно применять одновременно антикоррупционные мероприятия на разных уровнях — политическом, правовом, институционном, управленческом, экономическом, образовательном”, — подчеркивает Юрий Рашкевич. По его мнению, полезным в антикоррупционной практике был бы европейский опыт построения “добродетельного треугольника”: нормативно-правовое обеспечение процесса обучения — повышение профессионального уровня руководства и институционного обеспечения управления — общественная мобилизация, обеспечение доступа к информации.

На конференции присутствовали представители польских университетов и общественных организаций. И именно опытом страны, выздоравливающей от коррупции, интересовались украинские эксперты.

Ярослав Дрозд, генеральный консул Республики Польша во Львове, подчеркнул, что высшее учебное заведение должно быть источником стандартов для общества: “Это наш последний шанс. Обучение в университете должны сопровождать моральные и этические стандарты”.

Анджей Тимовский, директор международных программ Американского совета научных обществ и приглашенный профессор Варшавского университета, сказал: “Существует пропасть между миром права и повседневной жизнью. Как сблизить эти два мира — тема, о которой следует подискутировать. Я услышал много предложений, как действовать: законодательство должно быть более последовательным, государственная власть, министерства, администрация вуза должны активнее преследовать коррупцию. Это правда. Но я хотел обратить внимание на саму организацию университетской среды в этом деле. Когда мы говорим о ценностях гражданского общества, мы должны начать формировать это общество в университетской среде”.

И зачатки такой среды в Украине есть. Владимир Кипень замечает: “Де-факто в академической среде сейчас сосуществуют две академические культуры. Первую можно определить как нормативную, базирующуюся на традиционных высоких университетских ценностях. Вторую — как мутацию с ненормативными искривленными ценностными установками”.

Понятно, что именно первая культура является нашим шансом на успех. “Академическая культура (этика) — не просто роскошь, какая-то надстройка, приложение, которое может быть, а может не быть, — подчеркивает первый проректор Украинского католического университета Тарас Добко. — Она может работать и работает для того, чтобы достигать присущих миссии университета целей”.

Но перспективы и проблемы развития такой культуры — тема отдельного разговора.

Оксана ОНИЩЕНКО