“Китайцы будут проникать на Запад так же, как и мы”

“Вызовы десятилетия для российского бизнеса” — лекция Ермолая Солженицына, управляющего партнера московского офиса McKinsey & Company, которую он прочел в “Российской экономической школе” 11 ноября 2010 г., а после ответил на вопросы студентов РЭШ.

Так сложилось, что я провел за границей много лет: в Америке я жил 16 лет, несколько лет учился в Европе и часто езжу туда по работе. Два с половиной года жил на Тайване, объездил почти весь Китай (30 из 32 провинций), а в студенческие годы два раза работал там во время летних каникул.

Я часто говорю европейцам, что Россия — это та из стран БРИК, которая может быть им понятна, а вот, например, Китай — это совершенно другая психология. Китайцы умеют хорошо и много работать, но при этом им свойственно работать, не задавая вопросов.

У нас строят развязку два года, а в Китае ее построили бы за три месяца. У нас установленный киловатт мощности обходится в $2500, в Европе — в $1800, а в Китае — в $700, и это при использовании одних и тех же строительных материалов. Экономия на издержках отчасти достигается за счет того, что китайцы... не то чтобы нарушают патентное законодательство, но делают свои локальные облегченные копии ключевого оборудования.

Надо признать, что они научились отлично строить! Сегодня лучшие строители объектов инфраструктуры — Индия и Китай: они обогнали в этом не только Россию, это не трудно, но и западные страны, которые теперь могут у них в чем-то учиться, а не только абстрактно бояться их.

На Западе есть устойчивая культурная традиция не принимать сложившиеся правила за данность, причем в США она выражена намного сильнее, чем в Европе — здоровая “наглость” американской культуре свойственна. Пожив в Азии, могу сказать, что там совсем другая среда, и Россия — это в гораздо большей степени Европа, чем Азия.

Нынешний век станет веком Китая, и следующее десятилетие наверняка будет очень насыщено событиями, связанными с этой страной. Почему, например, Китай двадцать лет назад не взял Тайвань? Потому что не было флота, способного переплыть пролив, который в три раза протяженнее Ла-Манша, да и флот США на горизонте маячил — непонятно было, вступятся или нет. Однако сейчас больше всего в мире судов у Китая — правда, не знаю, насколько они надежны... Да и в данном случае военная оккупация никому уже по большому счету не нужна.

Какие преимущества есть у Китая? Производимые там товары уже не самые дешевые: они дороже лаосских и вьетнамских. Однако Китай по-прежнему представляет собой огромный рынок! Посмотрите, сколько у них жилья и автомобилей на душу населения. Рост только этих сегментов перекроет весь потенциал (или риск — в зависимости от того, с какой точки зрения рассматривать ситуацию) снижения потребности планеты в энергии, сырьевых ресурсах, и т.д. Все наши модели показывают, что рост эффективности потребления ресурсов на Западе все равно перекрывается абсолютным ростом спроса на развивающихся рынках.

Вопрос из зала: “Когда Китай нападет на Восточную Сибирь и Дальний Восток?”

Если посмотреть на карту, то наиболее заметную глобальную диспропорцию в региональном развитии представляют, с одной стороны, Сибирь с ее огромными ресурсами и малой численностью населения, а с другой — расположенный рядом Китай с огромным населением и минимальными ресурсами. Однако я не думаю, что Китай нападет на нас — это раньше, когда воевали силами пехоты и конницы, захват территорий был важнейшим фактором войн. Сейчас все изменилось.

Сегодня Китай уже может многое купить. Так, Китай получил собственность на многие ресурсы в Африке, хотя границы, конечно же, остались. На Западе пока немного активов продано китайцам, но постепенно и это будет меняться. Вот это (вертит в руках ноутбук ThinkPad) уже китайское. Китайцы будут проникать на Запад, так же, как и мы. Известно, что россияне купили несколько сталелитейных заводов в США — раньше такое было невозможно, это ведь тоже говорит о произошедшем сдвиге в сознании.

В 1998 году потребление стали в мире составило 700-800 млн тонн. Россия тогда произвела 35 млн тонн, а половину экспортировала, а Китай — 120—130 млн тонн, 1/6 от мирового спроса. Десять лет спустя мировой объем производства стали вырос до 1,2—1,3 млрд тонн, из которых 500—550 млн приходилось на Китай, почти половину. Четырехкратный рост!!! (а за 20 лет, десятикратный). Мы же производим примерно столько же, сколько 20 лет назад. Правда, оправившись после трехкратного падения. Последние годы Китай за год-два мог ввести больше мощностей чем суммарные установленные мощности России… С чем связан столь существенный рост? В первую очередь, с урбанизацией: в Китае каждый месяц строился новый город-миллионник. Представьте, целый город за один месяц, а мы эстакаду на Рижском шоссе строим два года!

В России на одного человека приходится 20 кв. м жилья (включая дачи), в Европе в среднем — 30, в Америке — 85. Для того, чтобы нам выйти на среднеевропейский уровень 30 кв. м на человека к 2020 году, надо вводить в год, с учетом выбывания хрущевок, более 130 млн кв. м жилья. Сравните: на пике строительства в советский период мы вводили 65 млн кв. м в год, а перед кризисом — максимум 60. Вот масштабы задачи, стоящей перед страной!

Серьезнейшая проблема заключается в том, что у нас вся инфраструктура очень старая, поэтому задача десятилетия для России — построить качественную инфраструктуру. Другие цели — например, проведение политической реформы или создание центра инноваций в Сколково — могут быть, но могут и не быть. А вот заменить металл, который “живет” в конструкциях свои предопределенные 20—30 лет — это задача номер один для России.

Если мы всю инфраструктуру сейчас построим плохо, то это “повесит” на следующее поколение более высокие издержки. Так, если мы затратим на строительство железной дороги в два раза больше средств, чем это необходимо, то в течение 30 лет наши тарифы на железнодорожные перевозки будут в два раза выше, чем могли бы быть. Это означает, что, при прочих равных параметрах, в течение 30 лет мы будем в два раза менее конкурентоспособны в этой сфере.

Нам надо планировать инновации в тех сферах экономики, которые у нас уже достаточно развиты. Дело в том, что развитие новых для России отраслей может стать интересным направлением работ на ближайшие два-три десятилетия, однако такого рода инновации будут в минимальной степени влиять на благосостояние людей в ближне— и среднесрочной перспективе.

Когда мы говорим об инновациях, то давайте в первую очередь анализировать их с учетом возможного спроса. В Сколково, на мой взгляд, надо задавать достаточно узкие, четкие рамки: например, деньги дадим тому, кто придумает технологию постройки дома во столько-то раз дешевле европейского и американского, или тому, кто придумает более эффективную технологию бурения.

Даже если создание Сколково не будет связано с каким-либо экономическим прорывом, а в результате будет просто построен европейский город при снижении затрат в 2 раза, то это уже будет очень хорошо, так уже этот опыт можно будет тиражировать. А вот если он будет очень инновационным и при этом самым дорогим в истории Российской Федерации, то это будет очень стыдно.

Надо, конечно, тоже не забывать, что не все обречено, не все a priori безнадежно, как у нас бывает принято и даже модно констатировать. Надо быть реалистом, но не автоматически настраиваться пессимистично. Например, я обсуждал вопрос создания международного финансового центра в Москве с коллегой из Швейцарии, который участвовал в создании Дубайского финансового центра. Он считает это у нас вполне интересным направлением по трем причинам.

Во-первых, в России очень велик объем выручки от экспорта сырья, и к нему можно привязать новые финансовые инструменты.

Во-вторых, в России пока недостаточно развита пенсионная система, и перспективы ее развития могут стимулировать рост финансового рынка.

В-третьих, в России в будущем остается существенный объем возможных IPO/SPO, и российские площадки могли бы побороться за часть этого бизнеса.

Вопросы и ответы

Было задано много вопросов о практике уголовного преследования крупных российских бизнесменов, российской политической системе и положении со свободой слова в России.

— Наша задача должна быть — сформировать сильного и независимого гражданина. Однако гражданин имеет не только права, но и обязанности. Когда отец приехал в Америку, он часто высказывался, что в разговоре о правах человека надо также не забывать и об обязанностях.

Что такое обязанности? В моем понимании это значит, что нужно хоть что-то (хотеть) делать для страны, общества, своей среды — хотя бы следить за чистотой в подъезде. Приватизация в России затронула не только активы, но и психологию: все стали (вероятно, вполне естественно) заботиться только о себе, своей семье и ближайших друзьях. Вот это надо лечить!

Говоря о свободе слова, следует отметить, в первую очередь, что очевидно она нужна в любой стране, и не должна ограничиваться. Это вообще является аксиомой. У нас в стране в заметной степени присутствует свобода слова, и печатные СМИ в этом отношении часто могут служить положительным примером (сравните с СССР). Но, что касается телевидения, процесс контроля (или влияния) со стороны государства, думаю, зашел слишком далеко, и мы себя этим дискредитируем в “информационном” XXI веке. Никто всерьез уже и не воспринимает “нейтральность” или “содержательность” того, что звучит в “официальных” выпусках новостей, в комментариях их ведущих.

Я не думаю, что наши правители хотят, чтобы в стране было плохо. Они хотят, чтобы было хорошо, но не знают, как это системно выстроить, ведь они помнят 90-е годы и опасаются, что если отпустить телевидение, то это может дестабилизировать ситуацию. Но я думаю, что дестабилизировать сегодняшнюю Россию никакое телевидение не сможет, а вот низкий уровень жизни в сочетании с глубокими инфраструктурными проблемами — это может быть опаснее. Именно в этих областях, на мой взгляд, находятся главные задачи, требующие решения.

Отчасти ограничения свободы слова у нас связаны с тем, что в российской управленческой культуре зачастую считают информирование людей неэффективным или ненужным (наши типичные формулировки: “Это не их вопрос”, “Не нужно усложнять ситуацию”). Поэтому в общественно-политической сфере и, часто, в бизнесе отсутствует культура обратной связи. И мы сами этому способствуем — с большой опаской публично выражаемся, боясь высказаться как-то не так… Слишком большая часть общества у нас очень любит иерархичность…

Итак, свобода слова нужна, но она не является самоцелью, а только составляющей. Цель — создать гражданина, который будет сам развиваться, и развивать свое общество.

— Что делать, если система потребует большей лояльности, чем может позволить твоя совесть?

— Перечитайте “Жить не по лжи”. Это вопрос сложный и сугубо личный.

— Говорят, что Александр Исаевич вас воспитывал дома. Что вы можете сказать о преимуществах домашнего образования?

— В 1974 году отца арестовали и на следующий день выслали. Сначала мы жили в Цюрихе, а потом поехали в Америку. С 6 до 8 лет я не ходил в местную школу, но мы занимались русским языком дома (а потом уже я пошел в школу). У отца совсем не было идеи, что хорошее образование можно получить только дома, а все остальное неправильно, но была тема приобщения к “русскости”, это так. Пока она у детей не растворится в иной среде…. Отец ведь был учителем в 50-х и 60-х годах, и для него, в том числе, естественной формой воспитания детей были уроки. Но главное воспитание было воспитание “примером”, напутствиями. Он был очень занятым человеком и не терпел неэффективной траты времени, говорил мне, что если ты считаешь, что у тебя есть право на уикенд, то ты никогда ничего не добьешься в жизни. Он в Вермонте, например, не ездил в рестораны, за исключением случаев, когда это было логистически необходимо: отец просто для себя не понимал, как можно тратить время на досуг, когда надо еще столько написать, обдумать, сделать.

Николай ДЗИСЬ-ВОЙНАРОВСКИЙ