Как Россия оторвалась от бывших соцстран

“Настоящее существительное к прилагательному русский есть европеец, — писал почти 120 лет назад философ Владимир Соловьев, вложив эту идею в уста одному из героев “Трех разговоров о войне, прогрессе и конце всемирной истории”. — Мы русские европейцы, как есть европейцы английские, французские, немецкие... Понятие европейца должно совпасть с понятием человека, а понятие европейского культурного мира — с понятием человечества”. Спустя почти полвека после Соловьева Йохан Хейзинга предположил, что Россия — часть Европы, но не часть Запада. Два десятка лет спустя после падения Берлинской стены эту мысль подтверждает опрос глобальной социологической службы Pew Research, проведенный весной — летом 2019 г. в 14 странах Евросоюза, а также в России, на Украине и в США. Задача опроса — сравнить настроения населения этих стран в год окончательного крушения коммунизма в 1991 г. (по ряду вопросов с 1989 г.) и сегодняшние представления почти 19 000 респондентов из этих государств. Наибольший интерес спустя два десятка лет после стены, естественно, представляют данные, полученные в странах бывшего восточного блока (а значит, и в восточных землях Германии), на Украине и в России.

Украина и Россия в некотором смысле, но не в том, какой вкладывает в эту фразу Владимир Путин, — один народ. По степени угрюмости, низких оценок своего развития и глубокого презрения к правам граждан и меньшинств респонденты из этих стран сравнимы разве что только с Болгарией. По ряду позиций к ним время от времени присоединяется, например, Греция, но далеко не во всем. Так, в России и на Украине равное число респондентов — лишь по 14% — считает, что гомосексуализм приемлем для общества. Даже в Болгарии так ответили 32% опрошенных, не говоря уже о других европейских странах, где уровень терпимости достигает 94% (как в Швеции, например).

В чем мы отстаем, причем иной раз на десятки процентных пунктов даже от Украины и Болгарии, так это в отношении к демократическим ценностям. Например, свободное гражданское общество в России считает приоритетом 31% респондентов, а на Украине — 48%, в Болгарии — 57%, в ныне братской Венгрии — 63%. Свободные оппозиционные партии считают важными институтами для своей страны 23% российских респондентов, в Болгарии — 58%, в Греции — 75%. В Польше, которая считается одним из новых enfant terrible Европы, демократические институты поддерживаются весьма активно большинством населения (можно называть это государство нелиберальной демократией, но, несмотря на наличие правопопулистского правительства, поляки поддерживают и многопартийность — причем в наибольшей степени по сравнению со всеми обследованными странами, и свободные выборы, и не вполне “традиционные” ценности меньшинств). Польская республика — третья после Швеции и Нидерландов по удовлетворенности демократией. Единственное, что объединяет все страны, включая даже Россию, — это приоритет справедливого правосудия.

Мы привыкли считать, что восточные немцы на свой лад пострадали от объединения Германии и все как один испытывают “остальгию”, при этом активнее западных немцев голосуют за “Альтернативу для Германии”. Последнее — правда, что лишь подтверждает наличие “эффекта колеи” в развитии государств, духовную близость тоталитарных идеологий и долгосрочность действий их ядов. Но в остальном Германия — образцовое демократическое государство. Индекс удовлетворенности жизнью вырос на территории бывшей ГДР с 15% в 1991 г. до 59% в 2019 г. (в западных землях — с 52 до 64% соответственно). В Польше, самой успешной наряду с Чехией постсоветской стране, — с 12 до 56%. При всех издержках, в том числе ментального характера, рост дали даже сильно отстающие от лидеров страны. В частности, в России этот индекс вырос с 7 до 28%, на Украине — с 8 до 25%.

Россия последняя в списке по уровню поддержки рыночной экономики — 35%. Сама цифра не такая уж пессимистическая, здесь есть нюансы, потому что согласно другим исследованиям россияне путают рыночную экономику с ненавидимым крупным бизнесом и сросшимися с ним чиновниками. Но отрыв от других стран — ошеломляющий. В Польше рыночную экономику одобряют 85% населения, в восточной Германии — 83%, в Чехии — 76%, даже в Болгарии и на Украине — 55 и 47% соответственно. Характерно, что эти данные идеально коррелируют с отношением к многопартийной системе — кривые практически накладываются друг на друга (в России, и в этом случае находящейся на последнем месте, индекс равен 43%).

При всей ожесточенной критике Ангелы Меркель она остается самым популярным политиком в Европе и сопредельных странах вроде Украины (там ее рейтинг доверия — 66%). Впрочем, надо упомянуть точную формулировку вопроса — “Кто заслуживает доверия с точки зрения правильных действий в международной сфере?”. В России Путин получает 73%, а Меркель — 34%. Популярен (сравнительно) наш лидер в Болгарии, Греции, Словакии. Ну и немного в Германии и Италии, где больше Putinversteher’ов, т.  е. “путинопонимателей”, чем где-либо еще на старом Западе.

В общем, для Европы, включая ту ее часть, которая находилась к востоку от железного занавеса, свобода по-прежнему лучше, чем несвобода. И падение стены лишь добавило плюсов Европе. Она по-прежнему загнивает, но, как и прежде, хорошо пахнет, как и три десятка лет тому назад, привлекая своим запахом уставших от демократии и рыночной экономики россиян.

Андрей КОЛЕСНИКОВ, руководитель программы “Внутренняя политика” Московского центра Карнеги