Филипп Десятников: “В разрушенном блоке ядерная реакция все еще продолжается”

Будущим экскурсантам, да и не только им, будут интересны воспоминания и мнение бывшего начальника Главного управления пожарной охраны МВД Филиппа ДЕСЯТНИКОВА, который за активное участие в ликвидации последствий Чернобыльской катастрофы награжден орденом Ленина и орденами Украины “За заслуги” I, II и III степеней.

“Кратер действующего вулкана”

— Филипп Николаевич, МЧС утверждает, что во время экскурсионных поездок наши граждане и иностранцы увидят не только Чернобыль и Припять, но и саму станцию, а также смогут посетить смотровую площадку объекта “Укрытие”. Как вы к этому относитесь?

— Полностью поддерживаю такое начинание и считаю его полезным для страны. Это будут своего рода просветительные экскурсии. У многих как в СНГ, так и в дальнем зарубежье существует предубеждение: дескать, ЧАЭС — очень опасный объект, от которого лучше держаться подальше. Хочу подчеркнуть, что особой радиационной угрозы станция сегодня не представляет. В 50 метрах от ее машинного зала находится пожарная часть, где более 15 лет прослужил начальником полковник Александр Хоменко — недавно он в здравии ушел на пенсию.

— На Ассамблее стран-доноров Чернобыльского фонда “Укрытие” 28 сентября 2010-го было сказано, что требуется дополнительно внести 550— 600 млн. евро. Как вы считаете, должна ли нам помогать Европа в ликвидации последствий аварии на ЧАЭС?

— Когда человек попадает в беду, окружающие обычно стараются оказать ему посильную помощь. Ни для кого не секрет, что нашей стране в одиночку трудно справиться с ситуацией. В разрушенном блоке ядерная реакция все еще продолжается, и данный радиоактивный источник нужно ликвидировать. Почему бы и другим государствам в этом не поучаствовать?

— Существует мнение, что авария на ЧАЭС привела к более катастрофичным последствиям, нежели бомбардировка Хиросимы... Можно ли было предотвратить взрыв реактора?

— Затрудняюсь ответить на этот вопрос — и не только потому, что я не специалист в области ядерной физики. По моему мнению, истинная причина катастрофы так и не была установлена. Версий много, но какой из них верить? Когда происходят такого рода аварии, то либо ищут настоящих виновников, либо назначают кого-либо на эту роль. Госкомиссия, как известно, основную ответственность возложила на оперативный персонал и руководство ЧАЭС, проводивших эксперимент. Были осуждены директор станции Брюханов, главный инженер Фомин и его заместитель Дятлов. Я с ними встречался и до катастрофы, и после. Дятлова знал как эрудированного и грамотного энергетика-атомщика. Он после взрыва первым оказался возле разрушенного реактора, получил большую дозу облучения, и судили его уже больного.

В 1991-м еще одна комиссия пришла к выводу, что у реактора 4-го блока имелись “конструктивные недостатки”, оказавшие определяющее влияние на ход аварии. Высказывалось также предположение, что ЧАЭС построили на тектоническом разломе — и незадолго до известных событий там произошло локальное землетрясение...

Поэтому на вопрос о том, мог ли персонал станции предотвратить аварию, сегодня никто, думаю, не даст однозначного ответа.

— На момент аварии вы занимали должность главного пожарного Украины. Чем объясняли руководители ЧАЭС возникший пожар? Упоминался ли разрушенный реактор?

— В ночь с 25 на 26 апреля 1986 г. я возвращался на автомобиле из Харькова, где проходило совещание руководящего состава управлений и отделов пожарной охраны областей. Когда в начале третьего въехал в Киев, по рации передали, чтобы немедленно прибыл в управление. Мне доложили, что на ЧАЭС пожар и туда уже выехал мой заместитель Владимир Гурин. На станцию направили (согласно утвержденному на случай подобных ситуаций плану) соответствующие подразделения пожарной службы. Городские телефоны на станции не работали. Но нам к тому времени удалось установить аппараты ВЧ-связи “Искра”; по ним я сразу же связался с Брюхановым. Трудно сказать, знал ли он на тот момент об истинных масштабах катастрофы. Была ночь, ему доложили, что реактор цел, взорвался какой-то бак. Он и Москву, и Киев этой ночью информировал о том, что радиационная обстановка вокруг АЭС в пределах нормы. Однако позднее у нас появились другие данные: позвонил Гурин и сообщил, что пожар локализован, но уровень радиации высокий, а офицеры Леонид Телятников, Владимир Правик и Виктор Кибенок и их бойцы, участвовавшие в тушении, госпитализированы.

— А вы разрушенный реактор видели?

— Около десяти утра 26 апреля спецрейсом из Москвы прибыли замминистра внутренних дел СССР Другов, первый замначальника ГО СССР Иванов и замначальника Главного управления пожарной охраны МВД СССР Рубцов. Мне поручили ввести их в курс дела и сопровождать в Чернобыль. Из предложенных вариантов — автомобиль или вертолет — они выбрали последний. Примерно в 12 часов мы облетели станцию, и я увидел, что реактор основательно разрушен. Масштабы катастрофы меня потрясли. Взрывом развернуло верхнюю плиту биозащиты, и под нею приоткрылась зона реактора. Его шахта, по сути, представляла собой кратер действующего вулкана.

Вертолет сел возле станции, мы вышли, осмотрели ее с земли и на машине отправились в Припять, где в горкоме партии разместился штаб. (К слову, в городе тревоги не поднимали, жизнь шла своим чередом — даже свадьбы играли.) Там самым старшим на тот момент был второй секретарь Киевского обкома Маломуж. Я заявил, что пожар потушен, а светло-голубая дымка исходит от разрушенного реактора. Если бы горели масла или кабели, он был бы черный.

Во второй половине дня приехали ученые-ядерщики, министры энергетики СССР и Украины Майорец и Скляров. Запомнилось, что на совещании обсуждался вопрос: есть ли опасность для жителей Припяти, не следует ли их эвакуировать? Но решение об эвакуации тогда не принималось.

Примерно в 19 часов в Припяти появился зампредседателя Совмина СССР Щербина. На проведенном им совещании я не присутствовал (к тому времени уехал в Киев, чтобы доложить министру внутренних дел об обстановке). Но достоверно знаю от коллег, которые там были, что мнения об уровне радиации возле станции и в Припяти разошлись: одни докладывали, что он высокий только в отдельных местах, другие утверждали, что Припять в опасности. После дополнительной радиационной разведки и докладов в Москву было принято решение эвакуировать жителей города.

Торф горел больше недели

Далее последовали тревожные месяцы ликвидации последствий аварии. О своем личном участии в этом Филипп Николаевич говорить не захотел, поэтому приведу воспоминания начальника противопожарной службы Луганской обл. Михаила Ишичкина:

“Четвертого июня объезжаем с генералом Филиппом Десятниковым на бронетранспортере территорию вокруг станции и по дозиметрическим приборам изучаем радиационную обстановку. В 200 метрах от нас — разрушенный реактор, около него две пожарные машины первых караулов, которые приняли “бой”. Не оставляет чувство скованности и напряжения. А генерал спокойным, ровным голосом дает указания: все работы проводить с дозиметристом; на схеме противопожарного водопровода у каждого гидранта проставить уровень радиации и допустимое время работы личного состава; карты с измерениями выдать на каждую пожарную машину. Я тогда и не подозревал, как это поможет, сколько людей убережет от избыточных доз облучения.

Делаем остановку у 3-го блока. Машинный зал. Здесь еще никто не работает. Высокий уровень радиации. Оборваны электрические кабели и сеть, обесточить их нельзя. Следовательно, возможны короткое замыкание, пожар. Нужно перебрать все варианты, чтобы если возникнет возгорание, ликвидировать его как можно быстрее, а главное — защитить людей от повышенных доз облучения. Теперь понимаю, почему генерал приехал сюда лично, не поручил кому-либо из подчиненных: здесь — наиболее опасный участок, и задача особо ответственная. Дозиметрист настаивает, чтобы мы оставили этот участок — дольше здесь находиться нельзя.

Неблагоприятная ситуация складывалась в районе торфяных полей. Помню пожар, который длился больше недели. Возле сел Ильинцы, Машево, Кривая Гора Иванковского района — сплошное горение на площади около 300 га. Пришлось разворачивать все три боевых участка. Одним руководил я, двумя другими — подполковник Ломако и майор Елизаров. Филипп Николаевич осуществлял общее руководство тушением. Он успевал побывать везде. И так до тех пор, пока горение торфа не было ликвидировано”.

Десятников и сам не знает, сколько радиации “нахватал” за время частых командировок в Чернобыль.

— В ликвидации последствий аварии на ЧАЭС участвовали 6217 пожарных из всех областей УССР, — рассказывает он. — Из них вследствие радиационного облучения уволились со службы 2 тыс., а более чем 150 уже нет в живых. Хочу подчеркнуть, что служба пожарной охраны в Чернобыле зачастую выполняла несвойственные ей функции, такие как откачивание 60 тыс. кубометров воды из бассейна-барботера (резервуар под поврежденным реактором), дезактивация 3,2 млн. кв. м территории и сооружений станции, подача воды (320 тыс. кубометров) для бетонных работ вокруг 4-го энергоблока. Лишь для их выполнения было привлечено 306 единиц пожарной техники и 1163 сотрудника.

“Вахтовый” метод против радиации

— Как вы считаете, возможно ли было избежать больших доз излучения, особенно в первые часы после аварии?

— От гамма-излучения спасают только бетонные или свинцовые преграды. Знали об этом первые пожарные, бросившиеся тушить станцию? Разумеется, знали, но поступить по-другому не могли.

Наиболее объективно их действия оценил академик Валерий Легасов в предсмертных записях: “Пожарные в первую же ночь ликвидировали очаги пожара в машинном зале, и сделали это очень оперативно и точно. Иногда вот думают, что значительная часть пожарных получили высокие дозы облучения потому, что стояли на определенных точках как наблюдатели, следя, не возникнут ли новые очаги огня, и кое-кто их осуждал, считая, что это решение было неграмотным, неправильным. Это не так, потому что в машинном зале было много масла, водород в генераторах, много источников, которые могли вызвать не только пожар, но и взрывные процессы, которые привели бы к разрушению, скажем, и 3-го блока. Действия пожарных в этих конкретных условиях были не просто героическими, но и правильными, грамотными и эффективными, поскольку они обеспечили первые точные мероприятия по локализации возможного распространения аварии”.

Поясню, что имел в виду Валерий Алексеевич. В Узбекистане случился пожар на новой хлопкоочистительной фабрике, здание которой было построено из металлических несущих и ограждающих конструкций, аналогичных примененным в машинном зале на ЧАЭС. Фабричный корпус превратился в груду искореженного металла: этот материал, не будучи защищен слоем бетона, в зоне высокой температуры (при горении она достигает тысячи градусов) уже через 15 минут теряет до 75% несущей способности.

Как известно, сразу после взрыва реактора заполыхала кровля машинного зала, возникли очаги пожара и внутри этого огромного помещения длиной 816, шириной 51 и высотой 31 метр. Конструкция проста: металлические колонны, на которые крепятся фермы кровли. Утеплитель — минеральная вата на битумной основе. Сотни тонн масла в турбинах. Все кабели — в сгораемой изоляции...

Что сталось бы с этим залом, не защити его пожарные от пламени? Он превратился бы в столб огня и рухнул. Была бы разрушена система управления и защиты всей станции. Представляете последствия, если бы судьбу 4-го разделили остальные блоки?

В первые часы после аварии сил пожарных частей, к сожалению, не хватало для того, чтобы организовать в зоне смену людей в соответствии с реальным уровнем радиации. Соответствующую схему применили 23 мая 1986 г., когда возник пожар в кабельных тоннелях 4-го энергоблока. Его тушением руководил начальник оперативно-тактического отдела Главного управления пожарной охраны МВД СССР полковник Максимчук. К тому времени сформировали два сводных отряда. Людей на бронетранспортерах на большой скорости доставляли на место. Пожарные работали звеньями по 5 человек, оставаясь в зоне радиации не более 10 минут, после чего их сменяли другие. Благодаря этому удалось избежать переоблучения и потерь личного состава.

— С 20 по 23 апреля в Киеве пройдет международная научно-практическая конференция “25 лет Чернобыльской катастрофе — безопасность будущего”, в которой примут участие главы многих государств. Что бы вы хотели сказать собравшимся, будучи приглашенным на этот форум?

— Василий Дурдинец — председатель ассоциации “Чернобыль” органов и войск МВД, в которой я занимаю пост его заместителя, — разговаривал по этому поводу с руководством МЧС и получил принципиальное согласие на то, чтобы я выступил в одной из секций конференции. Полагаю, что вполне уложусь в 20 минут.

Прежде всего хочу попросить руководителей государств избегать ошибок, допущенных при строительстве ЧАЭС.

Я уже говорил, что все кабели были в сгораемой изоляции, хотя даже неспециалисту понятно, что на таких опасных объектах, как атомная станция, это недопустимо. Но строительные нормы тогда утверждались Госстроем СССР, который на возражения пожарных отвечал, что в нашей стране другие не производятся, а закупать за границей — за валюту — слишком дорого.

Для охлаждения и смазки турбин применялось масло, температура вспышки которого ниже температуры нагрева этого оборудования, т. е. любое нарушение герметичности могло привести к пожару — попав на турбину, масло воспламенилось бы мгновенно.

Госстрой делал ставку на системы автоматического тушения: считалось, что этого достаточно на случай чрезвычайной ситуации. А когда взорвался реактор, автоматика вышла из строя — и пожар пришлось тушить людям, которые собственными жизнями расплатились за “экономию средств”, несоблюдение норм пожарной безопасности и ошибки проектировщиков станции.

Владимир КОЛЫЧЕВ