Февральские тезисы национальному лидеру

“Пока грохочущая слякоть весною черною горит”.

Б.Пастернак

Прошел уже почти год со дня последних выборов президента Российской Федерации. За это недолгое время цель, а именно удержать власть любой ценой, и консервативный стиль третьего (или все же четвертого?) срока В.Путина в основных чертах определились. Скептики посрамлены: перед Россией и миром предстал во многом новый хозяин Кремля.

В.Путин начинал в 2000 г. как президент всех россиян и воплощение надежды на быстрые перемены к лучшему, апологет “диктатуры закона” и развития. Сегодня Владимир Владимирович превратился в вождя исконно-посконной, преимущественно бюджетно зависимой Руси с вполне ощутимыми московитскими обертонами, существенными, впрочем, разве что для кремлевских политтехнологов и либеральных публицистов. Из надежного гаранта вольностей номенклатуры он постепенно становится “национализатором элиты” и защитником государства, а также его “духовных скреп” от белоленточной и иной госдеповской заразы, который при этом не гнушается использовать богатый российско-советский полицейский арсенал. Из вполне секулярного постсоветского чиновника Путин превратился в борца за расширенное понимание светскости государства, а проще говоря, за превращение Православной церкви в духовный оплот режима и его идеологический департамент. Сегодня президент РФ — символ консервативной стабильности, если не застоя, охранитель незыблемости устоев, причем не только в России, но и во всем мире. Владимир Владимирович примеряет на себя мундир Николая І Павловича, вероятно, забывая при этом о последних годах правления “донкихота самодержавия”. Эта трансформация нашла свое наиболее полное отражение в публичных заявлениях президента и официальных документах РФ, опубликованных в феврале 2013 г. В итоге февральские тезисы составили развернутую и достаточно проработанную политическую и идеологическую программу.

Наряду с уже упомянутым “идеологическим докладом” на Архиерейском Соборе РПЦ 1 февраля 2013 г. весьма интересным было выступление В.Путина на итоговой коллегии ФСБ РФ в День влюбленных 14 февраля. Да уж, сотрудники кремлевской администрации — люди со своеобразным чувством черного юмора, при этом внимательно прочитавшие и хорошо усвоившие “1984” Джорджа Оруэлла с его Министерством любви.

Ставя перед чекистами задачи, президент после вполне обоснованного акцента на противодействии терроризму, прежде всего в контексте Зимней Олимпиады в Сочи, подчеркнул тесную связь между террористическими и экстремистскими организациями. На этом основании В.Путин поставил перед службой безопасности задачу пресечения активности экстремистов, в том числе и в Интернете. Отметив недопустимость расширительных толкованийи необходимость юридической чистоты в вопросах борьбы с экстремистской угрозой, Владимир Владимирович элегантно смешал экстремистов с радикалами. Спичрайтеры правы: действительно, расширять трактовки уже некуда, и дальше лишь идеологическая диверсия с антисоветчиками, или, что более соответствует последней московской моде, “якобинцы с фармазонами”.

Заявив 19 февраля о необходимости подготовить серию правильных и непротиворечивых учебников российской истории для средней школы, В.Путин сделал еще один важный шаг в направлении формирования государственной идеологии России, которая, по его словам, “созидалась единением разных народов, традиций и культур”. Защищать эту идеологию будет призвано нынешнее поколение чекистов — больше ведь некому. Ну разве что Народному фронту и “родительскому сопротивлению” С.Кургиняна, консервативно-имперскому движению, созданному в России и получившему поддержку В.Путина в прошедшем феврале.

Показательна и очередная бурная антиамериканская пропагандистская кампания — на этот раз вокруг вопроса усыновления. Спекулируя на националистических чувствах россиян, Кремль ступает на весьма зыбкую почву. Никто не сомневается в трезвости внешнеполитического истеблишмента Российской Федерации, но 99 лет назад не менее трезвые, циничные и намного более зрелые и изощренные аристократы — наследственные правители царской России, связанные к тому же родственными узами с Берлином, — были вынуждены уступить общественному давлению и вступить в Первую мировую войну, катастрофический результат которой был очевиден для серьезных аналитиков. Достаточно вспомнить лишь “пророчества” Петра Дурново, четко описавшего в феврале 1914 г. в своей записке для Николая ІІ сценарий будущих военных и революционных событий.

Впрочем, это дела преимущественно домашние, а внешнеполитическая программа России и ее лидера наиболее полно и подробно изложена в обновленной Концепции внешней политики РФ, утвержденной президентским указом 12 февраля. Прежде всего, отметим, что новая Концепция — это несколько дополненный и переработанный с учетом изменений международной ситуации и положений майского 2012 г. указа Путина, определившего приоритеты внешней политики России, текст Концепции 2008 г.

Внесенные изменения не то чтобы очень большие, но, несомненно, интересные и даже весьма существенные. Во-первых, текст стал почти на 20% длиннее. Были уточнены отдельные, в том числе ключевые, формулировки. Например, при определении целей внешней политики понятие “модернизация” получило прилагательное “технологическая”, выпали задачи содействия консолидации общества и повышения его конкурентоспособности, однако добавился пункт о “содействии развитию конструктивного диалога и партнерства между цивилизациями в интересах укрепления согласия и взаимообогащения различных культур и религий”.

И так уже весьма заметный в 2008 г. акцент на концепте “цивилизация” еще более усилен. В прошлом варианте текста однокоренные ему слова встречались 12, а в новом — уже 14 раз. Забавно, что российские внешнеполитические аналитики проинтерпретировали “арабскую весну” как “стремление вернуться к своим цивилизационным корням”.

В новом тексте уменьшение влияния “исторического Запада” в пользу азиатских государств из “намечавшейся тенденции” превратилось в “неоспоримый факт”, исчезли ссылки на необходимость преодоления наследия холодной войны, в Концепции-2013 это словосочетание не упомянуто ни разу. Исчезло понятие “Евро-Атлантического региона от Ванкувера до Владивостока”. Россия устами своего президента признала важность “сланцевой революции” и лихорадку на сырьевых рынках.

В новой Концепции существенное внимание обращено на проблему “мягкой силы”, понимание которой несколько отличается от традиционной формулировки Дж.Ная как “способности привлечь и вовлечь, а не заставить”. Москва видит в ней “комплексный инструментарий решения внешнеполитических задач с опорой на возможности гражданского общества, информационно-коммуникационные, гуманитарные и другие альтернативные классической дипломатии методы и технологии”. Отсюда и такой, казалось бы, оксюморон, как “противоправное применение “мягкой силы”. В этом примере как в капле воды отразилась конспирологическая картина мира, присущая современному российскому истеблишменту, его нежелание признать возможность спонтанных, неуправляемых кем-либо общественных процессов. По той же статье “идеологической диверсии” проходит и понимание правозащитной идеологии как подрывной идеологии для вмешательства во внутренние дела, и многое другое в целом достаточно добротном тексте Концепции-2013.

Авторы документа еще более усилили акцент на информационно-пропагандистком сопровождении и гуманитарном измерении внешней политики Российской Федерации, присутствовавший уже в Концепции 2008 г. Поддержка русского языка, русской культуры остаются в центре внимания российских стратегов. В контексте еще одного февральского решения президента РФ сложно удержаться от цитирования русского поэта — нет, не Александра Сергеевича Пушкина, а Козьмы Пруткова: “А если продуемся, в карты играя, то поедем на Волынь для обрусения края, ...и хоть имя русское мы посрамим, зато поможем себе самим”.

Имеются в новом документе и многие другие важные нюансы. Так же как и в 2008 г., в 2013-м настойчиво подчеркивается роль ООН и ее Совета безопасности, акцентируется важность международного права и недопустимость его подрыва и ревизии. Особенно отмечается опасность использования концепции “обязанности по защите” для подрыва принципа суверенного равенства государств.

И хотя формулировки по отношениям с США и НАТО не были существенно скорректированы, по другим направлениям имеются определенные подвижки. Например, конкретизированы задачи в отношениях с ЕС. Кроме того, российские аналитики продемонстрировали высокий византийский стиль, отказавшись от определения отношений с Китаем как “стратегического партнерства”, переформулировав их как “всеобъемлющее равноправное доверительное партнерство и стратегическое взаимодействие”. В то же время отношения с Индией стали называться “привилегированным стратегическим партнерством” — в 2008 г. первый эпитет отсутствовал.

Ключевой новацией следует признать определение исторически сложившейся международной роли России “как уравновешивающего фактора в международных делах и в развитии мировой цивилизации”. Это действительно чрезвычайно важная и даже революционная новация, связанная с более трезвой оценкой потенциала России и углублением процесса трансформации ее внешнеполитической идентичности.

Как написал в том же феврале видный российский аналитик Дмитрий Тренин: “Россия не является и не будет частью Запада, но она видит себя стабилизирующей силой, предпочитая следование традиционному подходу и процедурным нормам эмоциям и идеологии. Москва — естественный союзник для сторонников предсказуемости международных отношений”. Иными словами, Россия декларирует консервативную позицию и стремится к поддержанию статус-кво в мире. Внешняя политика В.Путина времен третьего срока приобрела вполне легитимистские черты, что, впрочем, логично: как же стиль Николая І может обойтись без борьбы с революцией и защиты старого порядка?

Этот подход, казалось бы, ярко контрастирует с позицией Кремля на пространстве СНГ. Здесь РФ придерживается наступательной позиции, “стремясь к интенсификации интеграционных процессов на пространстве Содружества”. Впрочем, с российской позиции особого противоречия здесь нет: в уже упомянутом выступлении на Лубянке В.Путин акцентировал на недопустимости иностранного, читай западного, вмешательства во внутренние дела, к которым неявно отнесено и “суверенное право России и наших партнеров выстраивать и развивать свой интеграционный проект”, каковое следует защищать в том числе и от механизмов “так называемой мягкой силы”. Интеграция в СНГ, и прежде всего в рамках Таможенного союза плюс Украина, воспринимается российским руководством как часть национального проекта, а значит, скорее как политика внутренняя, чем по-настоящему внешняя.

Особое место в российской внешней политике отводится Евразийскому экономическому союзу (ЕврАзЭС), который “призван стать эффективным связующим звеном между Европой и Азиатско-Тихоокеанским регионом”. Показателен акцент на “связующем звене”, демонстрирующий такую знакомую украинцам риторику “моста” в российском исполнении, также свидетельствующую о трансформациях внешнеполитической идентичности РФ. Интересно, что в тексте 2013 г. Россия все-таки провозглашается “неотъемлемой, органичной частью Европейской цивилизации”. В нынешней РФ такая констатация дорогого стоит, и это не ирония.

Теперь самое время перейти к месту Украины в российской внешнеполитической Концепции. Здесь изменения достаточно драматичны, и хотя Украина упоминается в текстах Концепции и 2008-го, и 2013 г. только по одному разу, контекст и смысл этих упоминаний совершенно различен. Пять лет назад в разделе, посвященном европейской безопасности, Россия подтверждала свое “отрицательное отношение к расширению НАТО, в частности к планам приема в члены альянса Украины и Грузии”. Сегодня же в разделе СНГ ставится задача “выстраивать отношения с Украиной как приоритетным партнером в СНГ, содействовать ее подключению к углубленным интеграционным процессам”.

С одной стороны, это изменение, казалось бы, свидетельствует о существенном улучшении двухсторонних отношений, выведении их из контекста безопасности, что нельзя не приветствовать. С другой стороны, на концептуальном уровне Россия перешла от стратегического реагирования на прозападный внешнеполитический курс Киева к активному продвижению своих интересов, а именно к подталкиванию Украины к углубленной интеграции в рамках постсоветского пространства.

Подталкивая, а порой и принуждая Киев к братству, о котором В.Путин вновь публично упомянул в феврале 2013 г., Москва на новом этапе вернулась к повестке первой половины 1990-х годов, когда задачи реинтеграции постсоветского пространства под эгидой Кремля стояли в практической плоскости, а российские дипломаты в Киеве в дружеских беседах рекомендовали представителям ведущих западных стран не покупать дорогостоящие здания для посольств, “ведь это все ненадолго”. Причем как минимум в одном аспекте международные позиции Украины сегодня выглядят более слабыми, нежели двадцать лет назад: степень заинтересованности США и государств Европы в поддержке Киева ниже, а относительная сила Москвы — выше.

Причины такой ситуации достаточно известны и неоднократно приводились как украинскими, так и иностранными аналитиками. Важнее другое: что и как необходимо делать Украинскому государству и обществу в сложившихся условиях для сохранения нашей внешнеполитической идентичности? И дело тут не столько во внешней политике и дипломатии, сколько в реальной, а не декларируемой общественной стратегии.

Сергей НЕМЫРЫЧ