Другие слова для улиц

И все же — почему так? По телевизору рассказывают об успехах в реализации очередных планов “партии власти” (“национальных проектов”, “плана Путина”, политики “модернизации” и т.д.). Зрители на диванах или пресловутых “кухнях” лениво поругивают эту туфту. Находят множество несоответствий, но ни к каким социальным и политическим действиям это не приводит. Примерно так же было во времена брежневского “развитого социализма”. И выходит, что поколение, социализировавшее в ту не слишком далекую эпоху, уже не переделать. Привычка.

Но вот молодые. Двадцатилетняя девушка у меня на семинаре бойко разбирает признаки авторитарного режима, критикует его на примере РФ. Через несколько дней, на форуме молодежной организации, поддерживаемой властями, пафосно клянется помогать реализовывать планы “ЕР”, любимого президента и т.д. Карьерные соображения и корысть? Конечно, так, но если бы эффект “голого короля” работал, то пропаганда “суверенной демократии” оставалась бы малоэффективной, а карьеру в политике можно было бы делать без разрушающего личность лицемерия, не привыкая к нему с младых ногтей.

Что же значит у нас эта всепобеждающая привычка к двоемыслию, откуда она и почему воспроизводится с завидным постоянством?

О демократической политике в современной России писать бессмысленно, поскольку таковая отсутствует. Выборы с заранее заданными результатами — это нельзя назвать современной, конкурентной, демократической политикой. Нет и не надо, говорят. Широко распространено настроение: мы без этого обойдемся. Обойдемся без конкурентных выборов, обойдемся без свободной прессы, независимого суда, ответственности чиновников перед гражданами. Удаль у нас такая — суверенная. Попсовики-эстрадники типа Задорнова активно культивируют в своих скетчах эти шапкозакидательские настроения, врачуя моральную травму униженного национального сознания. Чувство собственного величия возвратилось в народное сердце.

Есть любители объяснять это силой отечественных традиций. И в чем-то они, кажется, правы. Объяснений здесь немало: от “генетической памяти” до социокультурных “паттернов”. С крушением исторической (досоветской) России поведение людей было вынуждено претерпеть резкие изменения — иначе было не выжить. Воспоминания о революции и гражданской войне полны историй, когда комиссары и чекисты приглашали “классовых врагов” явиться для регистрации и расстреливали. Наиболее масштабный пример такого рода — это кровавая вакханалия в Крыму, устроенная Белой Куном и Розалией Землячкой, когда русские офицеры, поверившие большевикам и оставшиеся на Родине, были безжалостно уничтожены. Ну, и последующие годы и десятилетия были не лучше.

Доверие и правдивость были смертельно опасны — об этом написаны горы книг и статей. Да что книги. Я хорошо запомнил, как в детстве бабушка, пережившая коллективизацию и террор, постоянно говорила мне: “Внучек, только никому не доверяйся”. Конечно, тогда я не понимал причин этого внушения, но впоследствии у меня было немало возможностей убедиться в верности предостережений любимой бабушки. Даже в относительно “вегетарианские” времена искренность дорого стоила и могла перечеркнуть карьеру.

Тут, правда, всплывает другой стереотип: мол, после пресловутых “семидесяти лет” наша страна решительно не готова к демократии, самоуправлению, свободе слова и т.д. Ведь совсем недавно в этой стране было крепостное право! Политолог Дмитрий Фурман в своей недавней книге убедительно критикует такой подход. В странах, где действительно хотели прийти к либеральной демократии (Восточная Европа), эта цель в основном достигнута, несмотря на все трудности, издержки и наследие “проклятого тоталитарного прошлого”. Напротив, на постсоветском пространстве (СНГ) такой переход в значительной степени только имитировался, и “в ходе эволюции этих систем изживались элементы демократии, которые были в наших обществах в недолгое действительно переходное время конца 80-х — начала 90-х годов”.

Естественно, что в процессе этой имитации власти России (как и большинства других постсоветских государств) были мало озабочены реальным демонтажем старых советских институтов и созданием институтов новых — обеспечивающих права и свободы человека, устойчивость демократического режима. Построен демократический фасад, но прелести прежних времен цветут и пахнут. “Вечно живыми” кажутся и традиции двоемыслия.

Феномен этой “дурной бесконечности” нуждается в отдельном описании, изучении, объяснении. Слишком много здесь проявлений, впечатляющих деталей и стереотипов. Но многое понятно уже сегодня. Итак, в нашем обществе с завидным постоянством воспроизводится феномен двоемыслия. Как пела группа “Наутилус Помпилиус”: “Одни слова для кухонь, другие — для улиц”. “Кухни”, конечно, можно объяснить семейными привычками, остаточными страхами, перегруженностью информацией о том, что искренность и честность может тебе дорого стоить.

Однако дело не только в психологии, типичной для миллионов наших соотечественников. “Другие слова для улиц” обусловлены воспроизводством в нашей стране недемократических политических институтов, которые обязательно требуют для своего сохранения расхождения между словом и делом, тем, о чем “все знают” и тем, о чем говорят по телевизору. Говорить могут о разном. Пропаганда в условиях недемократических режимов может гибко приспосабливаться к текущей реальности, отвлекая публику от наиболее актуальных проблем или преподнося их в выгодном властям ракурсе. Но основания авторитарности и двоемыслия успешно сохраняются. В нашем фольклоре недаром отмечается, что какую машинку ни собирай — получается автомат Калашникова, какую партию не создавай — выходит КПСС. Ну, а советскую программу “Время” и менять не надо; она вновь заняла прежнее место в телевизоре.

Виктор КОВАЛЁВ