Десатанизация. А что, денацификация уже закончилась?

За полторы недели до этого, 25 октября, в “Аргументах и фактах” вышла статья Алексея Павлова, помощника секретаря Совета безопасности Николая Патрушева, в которой он сравнил Украину с “тоталитарной гиперсектой”. По версии Павлова, именно сатанисты, язычники и сектанты устроили “Майдан” 2014 года — а руководят ими, конечно же, “из-за океана”.

Именно в этой скандальной статье появилось словечко “десатанизация”. Впрочем, ничего оригинального здесь нет: еще в начале войны Рамзан Кадыров придумал в дополнение к “денацификации” и “демилитаризации” “дешайтанизацию”. В лексиконе Кадырова “шайтан” (злой дух) — это, попросту говоря, враг. Но 25 октября, одновременно со статьей Павлова в “Аргументах и фактах”, в его телеграме появился пост о том, что “когда защищают права атеистов, но оскорбляют верующих” или когда “традиционных пар (так в оригинале) лишают детей и передают их в однополые семьи”, — это сатанизм. Войну с Украиной и с Западом Кадыров назвал джихадом.

“ДЕСАТАНИЗАЦИЯ” — НОВЫЙ ЛОЗУНГ ВОЙНЫ?

Вряд ли. Ни сам термин, ни идея превратить войну с Украиной в религиозную, то есть в своеобразный крестовой поход, кажется, не вызвали особого энтузиазма у “патриотической” общественности. Пропаганда дежурно отработала тему в течение недели — и та ушла в фон.

Но какой-то новый лозунг “информационному фронту”, очевидно, нужен. “Денацификация” и “демилитаризация”, извлеченные в феврале из протоколов Ялтинской конференции, провалились уже к маю: людям их было трудно даже выговорить, не то что объяснить. “Защита Донбасса” звучит как более или менее понятная цель для ограниченной по времени и масштабам “специальной военной операции” — но не для войны со всем “коллективным Западом”, которую, как ныне настаивает пропаганда, ведет Россия.

Помимо “десатанизации”, в этом мрачном тендере участвует (и по-прежнему выглядит фаворитом) представление Украины как террористического государства — сюда же относится внезапно начавшаяся и так же внезапно закончившаяся информационная кампания насчет “грязной бомбы”, которую якобы собираются взорвать украинцы. Для россиян, которые помнят Буденновск и Беслан, “террористы” — это, по крайней мере, понятный образ врага (а как применить его к украинцам, которые сопротивляются военной агрессии, — это уже дело пропагандистской техники).

И все же “десатанизация” любопытна именно тем, что позволяет, так сказать, в прямом эфире проследить, какими тропами ходит пропагандистская мысль в поисках оправданий войне.

ОТКУДА ВДРУГ ТАКАЯ ОЗАБОЧЕННОСТЬ САТАНИЗМОМ?

Похоже, что и Медведев, и Кадыров, и Павлов почерпнули вдохновение для своих выступлений против “сатанистов” в речи Владимира Путина 30 сентября по случаю аннексии украинских земель. Он в очередной раз обличал “коллективный Запад”: “Такое полное отрицание человека, ниспровержение веры и традиционных ценностей, подавление свободы приобретает черты „религии наоборот“ — откровенного сатанизма”. 

Здесь под “сатанизмом” подразумевается, очевидно, не какое-то определенное религиозное или оккультное учение (хотя такой сатанизм тоже бывает). Путин употребляет это слово в более старом, еще средневековом значении: “сознательное богохульство”, а еще точнее, “отрицание богоустановленного миропорядка”. Он вновь и вновь прибегает к одному и тому же примеру: бывают мужчины и женщины, бывают папы и мамы, а множества гендеров и “родителей номер 1 и номер 2” не бывает. Эту идею он считает неоспоримой и, видимо, божественной — а кто ее отрицает, тот сатанист. 

Обвинение в сатанизме (поклонении дьяволу) с незапамятных времен было способом объявить кого-то “другим”, “чужим”, “врагом”. Короче, это такое ругательство. Путин, очевидно, так это слово и использует.

Но это ругательство, как заклинание, пробудило к жизни древнего демона российской государственности, имя которому сектоведение. Когда и из чего он родился — отдельный очень сложный вопрос. Возможно, из борьбы КГБ с “нью-эйджем” (разнообразными мистиками и оккультистами) в 1960—1980-е. Или из борьбы советской власти и Православной церкви с катакомбными церквями. А может, и вовсе из борьбы с “раскольниками” (старообрядцами), которая продолжалась в Российской империи на протяжении всей ее истории. 

Как бы там ни было, даже атеистическая советская власть проводила довольно четкую границу между “традиционными конфессиями” (православие, ислам, буддизм — с иудаизмом было сложнее из-за государственного антисемитизма) и “сектами”. Первые — крупные устойчивые организации, в которых были понятные государству представители, гарантирующие лояльность. Вторые — либо малозаметные, либо не желающие идти на контакт с властями. Первые могли рассчитывать хоть на какую-то толерантность. Вторые — подвергались преследованиям.

Девяностые стали, помимо прочего, временем расцвета в России “сект” именно в этом смысле — множества небольших религиозных движений вроде кришнаитов, “Свидетелей Иеговы”*, неопятидесятников, саентологов и других. К каждому из этих движений у государства и у многих обывателей были свои претензии: люди уходили из семьи в религиозные общины, отказывались от переливаний крови или попросту раздражали окружающих разговорами о Боге. Иные (например, “Аум синрике”) и вовсе оказывались террористами. 

В 2000 году профессор Православного Свято-Тихоновского гуманитарного университета Александр Дворкин в своей книге “Сектоведение” свел все это многообразие к одному понятию “тоталитарные секты”. Этот подход, при котором проповедников ненасилия фактически ставят на одну доску с убийцами, с тех пор многажды подвергался критике (примеры: раз, два). Но он оказался очень удобен, в том числе для государства: можно не разбираться в тонкостях, а просто считать “тоталитарными”, “деструктивными” или, как минимум, подозрительными всех, кто придерживается каких-то не особенно популярных религиозных взглядов.

А еще это удобный репрессивный инструмент. Например, после аннексии Крыма российские власти взялись подавлять крымскотатарское национальное движение — а обвинения им предъявляют как “религиозным экстремистам” и членам исламской партии “Хизб ут-Тахрир” (организация легально действует на территории Украины, а в России запрещена как террористическая).

Тот же Путин еще в 2018 году допустил характерную оговорку, комментируя преследования “Свидетелей Иеговы” в России: они, мол, “тоже христиане, за что их преследовать?” Во-первых, христиане они или нет — непростой религиоведческий вопрос. А во-вторых и в-главных, из этого высказывания следует, что тех, кто не “тоже христиане” (ну, или не “тоже” приверженцы какой-то другой “традиционной конфессии”), преследовать есть за что.

А вот другая характерная оговорка — уже не Путина, а Алексея Павлова в той самой статье в “Аргументах и фактах”. Он записал в “секты” движение “Хабад” (любавичских хасидов). Это одна из самых распространенных школ ортодоксального иудаизма в мире. К ней принадлежит, например, главный раввин России (по версии Федерации еврейских общин) Берл Лазар. Он сказал, что Павлов несет “антисемитский бред”. Журнал “Лехаим” даже отыскал вероятные источники представлений Павлова о любавичских хасидах — там, конечно, сплошь антисемитская конспирология. Секретарю Совбеза Николаю Патрушеву пришлось извиняться за подчиненного. 

Антисемит Павлов или нет — вопрос отдельный (скорее всего, да). Мы же отметим, что в картину мира типичного российского силовика (Павлов — генерал-лейтенант ФСБ), очевидно, плохо вписывается религиозное многообразие — в частности, идея, что внутри одной конфессии может существовать несколько школ, и ни одна из них не единственно правильная. 

Фактически в риторике российских властей на поверку “сатанизмом” оказывается то, что сложно, неоднозначно, не вписывается в привычную и желанную картину мира и ставит ее под сомнение.

ВОЙНЕ В УКРАИНЕ ПЫТАЮТСЯ ПРИДАТЬ РЕЛИГИОЗНЫЙ ХАРАКТЕР?

Не совсем. Кажется, мы наблюдаем очередную попытку организовать в России консервативную мобилизацию. А для этого нужна моральная паника.

Нам уже доводилось описывать эту политическую технологию в выпуске про консерватизм. Но позволим себе напомнить, о чем речь. Как правило, в любом обществе большинство людей так или иначе согласны со статус-кво, то есть консервативны. А раз их все более или менее устраивает, они политически пассивны. Но такое большинство можно “пробудить”, мобилизовать угрозой. Например: если к власти придут вот эти — то статус-кво, который вас устраивает, будет нарушен. Или: если не пресечь пропаганду вон того — вы лишитесь привычного образа жизни.

Для консервативной мобилизации нужен образ “Другого” — не обязательно даже врага, а просто нежелательного будущего. В США 1960—1970-х это были хиппи и СССР, в современной России — либералы и “коллективный Запад”. В обоих случаях — также геи. Если умело провести информационную кампанию, консервативное большинство можно сплотить против угрозы “Другого” хоть на выборах, хоть на войне.

“Сатанисты”, “язычники”, “сектанты” — и есть такой конструируемый образ “Другого”. Разумеется, не вместо, а в дополнение к либералам, “коллективному Западу” и гомосексуалам. Мало того, этот образ давно уже сконструирован — причем как раз-таки на Западе в ходе так называемой “сатанинской паники” (Satanic panic) 1980-х годов. 

Отправной точкой для “сатанинской паники” стала книга 1980 года “Мишель вспоминает”, написанная канадским психиатром Лоренсом Паздером и его пациенткой (а впоследствии женой) Мишель Смит. Они утверждали, что Паздер при помощи гипноза помог Смит вспомнить о том, как в детстве над нею издевались в ходе ритуалов некие поклонники сатаны, к числу которых принадлежала ее мать. 

За этой книгой последовали тысячи других книг, а также публикаций в прессе и судебных исков в Канаде, США, а затем и во многих других странах, в том числе и России. Во всех них раскрывались все новые случаи ритуальных издевательств, а также раскрывались все новые подробности насчет подпольных сатанистских организаций, которые их практиковали. 

В подавляющем большинстве случаев обвинения в ритуальных убийствах и насилии остались недоказанными. Метод, при помощи которого Паздер “вернул память” своей пациентке, ныне признан ненаучным. Задним числом стали очевидны и источники многих описаний “сатанинских ритуалов” — в диапазоне от книг Антона Лавея (основателя оккультной “Церкви Сатаны”) до фильма Романа Полански “Ребенок Розмари”. 

Ныне “сатанинская паника” — классический предмет антропологических и социологических исследований, посвященных феномену моральной паники (примеры: раз, два). Механизмы “массового наваждения”, обнаруженные в ходе этих исследований, очень хорошо различимы в недавних моральных паниках в России — по поводу “синих китов” или “АУЕ”. 

Центральную роль в любой моральной панике играют так называемые “моральные предприниматели” — отдельные люди или целые организации, которые старательно привлекают внимание общества к предполагаемым нарушениям общепринятых норм и тем самым повышают собственное влияние.

Вероятно, у вас есть какой-нибудь знакомый или родственник, который регулярно присылает вам разные страшилки про отравленную еду в магазинах или про тайное общество педофилов, которое орудует в ближайшем парке. Вот это и есть “моральный малый предприниматель”. Все его сообщения — это поиски угрозы, в которую можно “инвестировать” свое праведное негодование. Если вдруг какое-то из них вы примете всерьез — это и будут его “дивиденды”: он почувствует свою значимость, осознает себя защитником вас от неведомого зла.

Благодаря американской “сатанинской панике” мы все теперь при слове “сатанизм” волей-неволей вспоминаем прежде всего про ритуальные убийства и прочие ужасы. А главными “моральными предпринимателями” оказываются представители власти: депутаты, чиновники, а иногда и сам президент. 

Собственно религиозный аспект той моральной паники, которую на наших глазах пытаются поднять Путин, Медведев, Кадыров и Павлов, кажется, не так важен. Призыв воевать с украинцами мотивируется не тем, что они как-то неправильно веруют, а тем, что они якобы какие-то “не такие”, и эта их инаковость сама по себе является для россиян угрозой.

И все же самым существенным остается сам факт, что Кремлю к девятому месяцу войны пришлось перебрать столько разных образов врага: “нацисты”, “наркоманы”, “террористы”, теперь вот “сатанисты”… Российские власти оказались совершенно не готовы к тому, что война продлится так долго и что ее придется как-то оправдывать. Кремль, как оказалось, совершенно не умеет импровизировать — ни на поле боя, ни на информационном поле.

НЕОЖИДАННОЕ ОТКРЫТИЕ, КОТОРОЕ МЫ СДЕЛАЛИ, ПОКА ГОТОВИЛИ ЭТО ПИСЬМО

В 1970-е годы, во время Смуты в Северной Ирландии, агенты британской разведки целенаправленно наводили в столице региона Белфасте “сатанинскую панику”. Например, расставляли черные свечи и развешивали перевернутые распятия в заброшенных домах, чтобы потом их обнаружила полиция — и все решили, что где-то рядом страшные сатанисты. Учитывая, что конфликт имел очень сильную религиозную подоплеку (сторонники отделения от Великобритании были католиками, лоялисты — в основном протестантами), это должно было оправдывать репрессивные действия британского правительства в глазах общественности. Не очень помогло — операцию свернули через два года.