Демократия – это мы!

Проблема — в произвольном (если не сказать — своевольном) подходе к терминологии, смешении понятий, дающих широкое поле для разночтений, в силу чего каждый может создать в своем воображении заповедную демократию или коммунизм, оберегать их и доказывать их истинность, пока хватит сил.

Из-под пресса пропаганды

Одним из средств дискредитации и развала коммунистического строя в ходе «холодной войны» и в постсоветские годы, вплоть до нынешних, была апология либеральной демократии. Пропаганда велась на контрастных сравнениях, в качестве материала для которых западными идеологами отбиралось из коммунизма все худшее, а из демократии — лучшее. Население постсоветской Украины буквально накрыло шквалом славословий в адрес демократии, приобретших неприличные, с научной точки зрения, размеры, как минимум не уступающие восхвалениям коммунизма советскими идеологами. Фактически украинские граждане остались под пропагандистским прессом, но уже другой полярности.

Ввиду этого задачей тех, кто не хочет быть жертвой пропаганды, есть развенчание идеологического образа демократии в пользу реального. Для этого необходимо прежде всего размежевать ее сугубо теоретическую и практическую стороны, идеологический и научный взгляды на нее.

«Подлинная демократия»

Сейчас из заинтересованной публики можно составить этакий «хор Станиславских», заявляющих по поводу режима правления в Украине: «Не верим, что это демократия! Это обман, нам не то подсовывают! Демократия интересней!»

Под демократией принято понимать режим правления, которому свойственны многопартийность, политическая и экономическая конкуренция, широкие права собственности, избирательное право, сменяемость властей через процедуру выборов, идеологический плюрализм, свобода слова, предпринимательства, открытость и соответствующая атмосфера в обществе.

Все эти признаки налицо в Украине, и опровергать это могут лишь отпетые идеалисты. В этом отношении тянет сослаться на А. Зиновьева, который в ответ на возражения, что существовавший в СССР строй не был «подлинным коммунизмом», заявлял: тогда постройте такой коммунизм в реальности, а не только в своем воображении, — и правда ваша.

Постройте «настоящую демократию» — и мы с удовольствием переименуем и отправим на свалку ту, которой наслаждаемся ныне. Следует заключить, что у нас не недемократия, а демократия не такого качества, как на Западе, обусловленная местными особенностями модификация.

Такое неверие исходит из изначально завышенных ожиданий и внутренней установки видеть в демократии одни достоинства и сосредоточие благ. Оно предполагает веру в возможность достижения «подлинной демократии» путем реформ разной степени утопичности (усовершенствования конституционных механизмов, ментальности избирателей, переформатирования власти, нахождения путей вхождения в нее мудрых и одновременно болеющих за страну лидеров, «новых политиков» и т. п.). Если же и говорится о недостатках, то как о несущественных, терпимых, приемлемых ввиду категорически констатируемой безальтернативности демократии.

М. Михайленко тоже всячески оберегает светлый образ демократии. У него если бы вдруг демократическая власть стала похожа на «клуб мягкотелых прекраснодушных мечтателей» — это уже не демократия. Если власть не законопослушна — она не демократическая. А то и вовсе: «Все ворчание по поводу демократии уместно адресовать не демократии, а коррупции, которая не является ни причиной, ни следствием демократии». Но ведь коррупция — проявление корыстной части человеческой природы независимо от режима. Непонятно, почему не может производить коррупцию демократия? Она что, ангажирует на службу только бессребреников?

Немного теплых слов в защиту тирании

Очевидно, что терминология в рассматриваемой сфере, как нигде, страдает идеологическими наслоениями и до крайности заштампована. Случай с «тиранией» — характерный пример того, как люди идут за словами, обозначающими явления, а не к сути явлений. Определений «тиран», «диктатор» и т. п. уже как бы достаточно, чтобы разобраться с исторической личностью, которая на самом деле, кроме тирании, занималась еще много чем.

При недемократии все грехи населения переводятся на власть, а при демократии распределяются между всеми. Сколько людей без внешнего принуждения и крайней необходимости сдавали друг друга в раннюю советскую эпоху — а виноват Сталин. Демонизация Сталина и Ленина приобрела поистине фантасмагорические формы. С каким наслаждением и деловитостью критикуют их полстолетия спустя те, чей самый смелый поступок в жизни — переход через дорогу на красный свет светофора в сумерках!

В разные времена отношение людей к жизни и смерти, власти и подчинению было различно. То, что современным демократам в исторической ретроспективе представляется тиранией, жившие в те времена массы совсем не обязательно воспринимали так же однозначно и категорично. Многое, от чего современный правозащитник упадет в обморок, в прошлом не вызывало почти никаких эмоций.

В этой связи интересен ответ на вопрос о жертвах тирании. Классификация М. Михайленко населения при тирании на полноценного тирана, его псарню и скот весьма поверхностна, тенденциозна и отдает пылом далеких от народа декабристов.
Для весьма большого количества граждан, какое сложно проигнорировать, подобное резкое деление чуждо — режимы правления проносятся над поколениями, занятыми приземленными насущными заботами, как облака. Всегда есть определенная прослойка населения — ее можно более-менее четко выделить, — имеющая личные основания оценивать власть как тираническую и представляющая эту оценку так, будто она исходит ото всех.

В эту категорию входят наряду с теми, кого непосредственно ущемляют и репрессируют, и те, кто не подвергается такому воздействию прямо, но чьи амбиции и способности превышают их положение (непризнанные литераторы, не принятые во власть общественные деятели). Не все и не всегда они руководствуются благородными мотивами и стремлением к объективности. Или те, кто тяготеет к ремеслам и увлечениям, на которые демократия, как правило, смотрит сквозь пальцы, а автократия не приветствует (секс-индустрия, спекуляция на человеческих пороках и слабостях).

Изложенное, конечно, не означает, что тирании не существует, что она хороша или могут быть приемлемы ее крайние проявления. Но она не столь однозначна, как внушает идеология. Множество людей страдают от вполне демократических тирании пошлости и свободы лжи, и тоталитаризма денег, которых адепты демократии не торопятся клеймить.
Несколько гипертрофированно и наталкиваясь на понятные протесты можно сказать, что тирания (тоталитаризм, авторитаризм) — это режим, посягающий на права граждан, которые были бы употреблены ими преимущественно во вред.

Демократия в отношении к духовности

По М. Михайленко, демократическая концепция проистекает из христианства, являющегося учением о спасении человеческой души, но в то же время к душе она отношения не имеет. Оставив это достаточно парадоксальное утверждение на совести автора, нельзя не указать на более тесную связь христианства с коммунизмом, о которой давно известно. Демократия провозглашает равенство возможностей людей. Коммунизм ратует за равенство и братство самих людей. Добавьте к этому «во Христе» — и получите очертания «христианского социализма», отчетливо являвшиеся, в частности, Ф. Достоевскому, которого трудно упрекнуть в поверхностности знаний и узости кругозора.

Демократия с ее культом экономического успеха и конкуренцией, впаданием граждан в практицизм и деловитость, тотальной коммерциализацией не имеет права апеллировать к нормам христианской морали, тем более — притязать на них в качестве основополагающих. Демократия склоняет людей собирать свои сокровища исключительно на земле, откупаясь от неба воскресными походами в церковь и исповеданиями по интернету (дальше будет еще циничнее).
Ввиду этого неадекватно желание М. Михайленко нейтрализовать упреки в том, что общественное мнение управляется большими деньгами, путем призыва к христианскому смирению, отказу считать ближнего низменнее и глупее себя. С таким же успехом можно убеждать свидетелей карточного шулерства в том, что они галлюцинируют. От этого ни ближний не станет умнее, ни значение больших денег на формирование общественного мнения не уменьшится.

Человеческий фактор

Люди вполне могут вести себя и часто ведут так, что выглядят в образном восприятии «биомассой», «человеческим материалом». Однако применение таких определений вызывает горькие обиды начитавшихся М. Горького («Человек — это звучит гордо») и не читавших оного, но предпочитающих всегда и в любом отношении звучать гордо. Что власть привыкла превозносить народ (косвенно хваля тем саму себя, управляющую таким хорошим народом), что народ привык к лести и славословиям в свой адрес — тут у них полное согласие.

Аргумент об «иной ментальности» М. Михайленко в своей статье не разбивает, а скорее подтверждает. «Дело не в демократии, а в наборе качеств ее украинских участников», — признается он. Но кто же является субъектом демократического процесса, как не самый широкий круг этих участников?

Перефразируя известное высказывание французского короля, население вправе заявить: «Демократия — это мы». Вот здесь и видны противоречия автора: демократию он склонен рассматривать в отрыве от ее субъекта, движущей силы. С момента образования Украины звучали мысли по поводу того, что идеологам демократии украинский народ не подходит, шутки, что надо бы его как-нибудь заменить, — и они нисколько не утратили актуальности и горькой иронии. «Надо уметь пользоваться демократическим механизмом». Так им и умеют пользоваться кому надо, причем виртуозно.

По поводу невозможности избрания президентом поддержанного большим капиталом открытого педофила, о чем неизвестно зачем пишет М. Михайленко. Во-первых, много ли М. Михайленко знает открытых педофилов, свободно гуляющих и думающих об избрании в органы власти? Педофилы у нас пока еще, слава богу, не открытые, а изобличаемые. Не избираются такие люди благодаря не демократии как системе правления, а наличию у общества моральных и духовных императивов. Пока еще достаточно дееспособна православная церковь. Имеют влияние моральные нормы. Будет в обществе терпимое отношение к педофилам (чему демократия как раз не препятствует) — будут они избираться, если захотят.

Хорошо, что вожди демократических революций в Голландии, Англии, Америке и Франции, возможно, не были марионетками каких-то «спонсоров». В демократической Украине наших дней читать это приятно как хорошую легенду о славних былых временах дальних краев. В то же время утверждение М. Михайленко, что купечество — «денежные мешки» — сами тянутся к сильным, а не выбирают их (и, следовательно, в какой-то мере ведомы ими — намек на действие феномена харизматичности), — это интересно в практической плоскости. Но, к примеру, прежний президент США Д. Буш, IQ которого подвергалось сомнению, на такого «сильного» что-то не очень был похож. Нам бы пример из современной Украины. Неужели «способный бедняк» Яценюк?

Демократия исконная и экспортная

Определенный народ эволюционно формирует свою систему правления, которая приносит положительный для него эффект. Казалось бы, что может быть проще и естественнее для других народов, чем перенять передовой опыт, сделав скачок вперед в своей эволюции. В связи с этим вспоминается советский анекдот о торте «Киевском». Приобрели японцы у СССР его рецепт. Приготовили — есть невозможно. Стали разбираться — оказалось, не учли иноземцы того, что при приготовлении наши люди половину продуктов «приватизируют», и потому формальный рецепт надо корректировать. А демократия — вещь посложнее торта будет.Западных идеологических миссионеров установленный после развала коммунистической системы режим правления в Украине и его качество вполне устраивает, и проявляемые ими озабоченность и мина врачевателей не должны вводить в заблуждение. Настоящее положение гарантирует им подконтрольность, покладистость Украины и рынки сбыта. Они играют на своем идеологическом поле, и в помощь им — наши доморощенные демократы, успешно паразитирующие на привлекательной идее. Отступление нас от их рецептуры крайне бы их огорчило.

Мы как-то слишком быстро забыли, что наша страна проиграла в «холодной войне». Хотя чему удивляться в свете трансформаций памяти о Великой Отечественной? Не все ощутили себя в грязи поражения, многие подумали, что они победили и уселись на белых коней. Но эти их иллюзии едва ли совпадают с мнением победителей. В поствоенный период сотни западных организаций и фондов занимаются консервацией итогов своей победы.

Например, озабоченно измеряют нашу коррупцию, давая заведомо невыполнимые советы. Они измеряют и советуют, а коррупция все растет. Или отчего-то берутся готовить наших молодых политических лидеров. Один такой лидер на фоне полос, вызывающих ассоциации то ли с американским флагом, то ли с чем-то еще, похоже, уже созрел. А сотни других пока учатся, высиживают на конференциях по вопросам толерантности, преодоления коррупции в Украине и подобных мероприятиях — вызревают.

Можно подумать, что миссионеры болеют за обновление и будущее Украины. Но более вероятно, что они обеспечивают будущее своих собственных интересов в Украине. Будь Украина пустыней без ресурсов и потенциала, едва ли она удостоилась бы столь трогательной заботы.
В ответ на эти избитые соображения оппоненты предлагают верить. Верить в прекраснодушные намерения миссионеров, верить в демократию. Но вера — это категория религии, и лишь в ней она уместна и органична.

Перспективы

В масштабах истории человечества история современной демократии составляет мизерный срок. Уже одного этого должно быть достаточно, чтобы удерживаться от дифирамбов в ее адрес и категоричных выводов. демократии еще предстоят серьезные испытания.
Прослеживаются далекоидущие конфликтные линии между демократией и духовностью, декларируемой открытостью и вынужденной скрытостью осуществления демократической власти, проблемы деинтеллектуализации, необходимости обуздания потребительства. Все сложнее будет имитировать участие и энтузиазм народа в осуществлении власти. Потому не надо спешить с окончательными выводами, а веру свою приберечь для более подходящих и заслуживающих того вещей.

Петр ПЕТРОВ