Бесланский шрам

Накануне 1 сентября пытался вычислить, в какую из сочинских школ нас (журналистов кремлевского пула) повезут. К приему президента Путина готовились сразу несколько учебных заведений, где делали спешный ремонт и клали свежий асфальт. Однако вечером 31 августа нам объявили, что рано утром пул едет в аэропорт, не оглашая место приземления. Как выяснилось потом, президент должен был открыть учебный год в северо-кавказской глубинке — в селе Важное Усть-Джегутинского района Карачаево-Черкесии. Дорога была длинной: на самолете до Минвод, потом на вертолетах, наконец, на ПАЗиках — до места назначения. Буквально на наших глазах в школу вели недоумевающих детей и родителей, которые уже вернулись домой после урока мира. В самой школе в авральном режиме подкрашивали стены и вставляли лампочки.

Вдруг журналистов попросили немедленно вернуться в автобусы. Удивленным не меньше нас учителям вручили часы, а мы гадали, что случилось.

Дозвонившись до редакции, в которой тогда работал, узнал, что боевики захватили школу в Беслане. Через некоторое время понял, что, если повезет с транспортом, смогу начать работу на месте события уже через 2-2,5 часа. Что любопытно, местные милиционеры никак не препятствовали нашему движению, наоборот, подсказывали, как удобнее проехать.

Увиденное буду помнить, наверное, до последнего часа. Такое сочетание обостренного человеческого горя, душевного порыва, равнодушия и вранья не встречал никогда. Дети в руках нелюдей — это страшно. Но как они доехали с оружием и боеприпасами по зоне контртеррористической операции, как выбрались из обложенной блокпостами Ингушетии, непонятно до сих пор.

По крайней мере, из известных мне открытых документов непонятно, кто виноват в почти беспрепятственном проезде банды. Считать виновными одних только руководителей местного РОВД как-то странно: поставить всех милиционеров у печально известной школы они могли только имея четкие данные о готовящемся нападении. Но оперативная работа и разведка, тем более в соседней республике — не их дело. Между тем, насколько мне известно, никто из местных руководителей ФСБ, которые должны были предвидеть и предотвратить злодеяние, на скамье подсудимых не оказался. Что с начальником райотдела не знаю, а начальника республиканского управления Валерия Андреева перевели вскоре преподавать в московскую Академию ФСБ. Это не означает, что местные власти не виноваты: можно было снять часть ЧОПовцев с оружием, которые охраняют водочные заводы в окрестностях Владикавказа и Беслана.

Уже с раннего вечера стало ясно, что штаб и силовики, мягко говоря, многое недоговаривают. С поразительным упорством они твердили, что в руках боевиков находятся 354 заложника. Сколько их точно, вряд ли было известно до момента штурма, но наверное, едва ли не сначала было ясно, что в школе, где учатся 890 человек (эта школа считалась лучшей в округе и в нее ходили не только дети из Беслана, но и из окрестных сел, в частности Фарн и Верхний Хумалаг) , плюс учителя и родственники — получится куда больше. Даже с учетом того, что полутора десяткам детей удалось ускользнуть через котельную, а дети учившиеся во вторую смену, на линейку не пошли. Вечером началась сильнейшая гроза с проливным дождем. Надеялся, что под покровом ночи, грома и ливня начнется штурм. Однако, так и не дождавшись его, отправился в гостиницу.

Весь следующий день мы (кроме военного корреспондента Вани Егорова подъехали Дима Соколов-Митрич, корр отдела происшествий Слава Зорин и фотограф Володя Суворов) мотались по городу, пытаясь узнать какие-то новые детали. Наконец, в середине дня Ваня, который ухитрился пробраться за оцепление, сообщил, что в школу идет Руслан Аушев (бывший президент Ингушетии). Перебрались на место, где было удобнее следить за развитием событий, потом понеслись к больнице, куда отправили 26 человек — матерей с маленькими детьми, которых генерал спас от смерти. Многие из освобожденных рыдали от пережитого и от страха за старших детей, которые остались в школе. Тогда мы получили подтверждение мрачных догадок о числе заложников. Когда мы назвали одной из бывших пленниц официальную цифру заложников, она вскрикнула: “они что с ума сошли, нас там 1020 человек”, имея в виду, вероятно, 1200.

Фотограф Михаил Климентьев, с которым мы работали в Беслане и который любезно согласился предоставить мне свои снимки, фиксировал трагические эпизоды тех дней. Ради этих кадров Миша рисковал здоровьем и даже жизнью, поэтому не нарушайте его копирайта.

Только после этого, когда цифру озвучили журналисты, занижение численности попавших в тяжелейшую ситуацию, прекратилось. Поздним вечером 2 числа мы вернулись в гостиницу во Владикавказе. Местный житель, который подвозил нас, узнав, что мы журналисты, дотошно расспрашивал, как дела с заложниками, попросил нас писать правду “не врать как по телевизору”. И не взял денег, хотя от Беслана до столицы Осетии — путь неблизкий.

Замечу, что не менее тяжелой была вторая поездка, ближе к концу сентября, когда люди начали осознавать масштаб горя, постигшего их и родственников. Дети в больницах вели себя поразительно тихо, как маленькие старички. В палатах, буквально заваленных всевозможной снедью и игрушками, они сидели и молчали: кто по одному, кто, видимо хорошо знавший друг друга по “мирной” жизни, — по двое-трое. Потом, когда некоторых удалось разговорить, дети немного начали хвастаться игрушками, которые у них были, или которые они уже отправили домой. Но в глазах их ясно прочитывалось пережитое страдание.

Одна деталь: сентябрь 2004 г. обошелся Беслану почти во столько же жизней, сколько и Великая Отечественная война: 335 человек (подавляющее большинство — женщины и дети) и 357 человек (столько насчитал на обелиске) — на войне.

Заодно наслушался от родственников раненых и погибших про бюрократические мытарства, которые им пришлось пережить, чтобы получить положенную по закону помощь: не один раз ездить за справками, в которых ошиблись местные чиновники, стоять в очередях за ними. Некоторые вынуждены были ездить во Владикавказские больницы, чтобы получить справки о ранениях (неужели работнику было трудно взять телефонный справочник и позвонить туда? Или в больнице не было факса?). Помню также историю, Майи Корчагиной, которая избежала кошмара в школе, но ее квартиру сжег выстрел из гранатомета. Ее долго не признавали пострадавшей. Дело сдвинулось с мертвой точки, когда местные жители организовались и создали свой комитет помощи, который распределял государственную и гуманитарную помощь вместе с муниципалитетом. Замечу, что помощь пострадавшим в сентябре 2004 г., причем совершенно бескорыстно везли сотни, если не тысячи людей. Многие с благодарностью вспоминали (и думаю, вспоминают сейчас) Валерия Газаева, который тогда тренировал ЦСКА и помог многим. Вспоминается и челябинский бизнесмен, с которым разговорился в гостинице. Он привез целую машину продуктов и вещей. Категорически попросил меня не называть свою фамилию.

Солидарность была исключительной: местный Красный Крест с трудом справлялся с переправкой вещей и продуктов пострадавшим. При этом, периодически из Москвы требовали расписок от пострадавших в получении имущества. Ирина Кусова, руководитель республиканского Креста, едва ли не со слезами объясняла столичным общественникам, что люди просто оскорбятся и не возьмут помощь. С поездкой на машине с гуманитарной помощью в село Верхний Хумалаг связано и самое сильное и тяжкое впечатление: в одном из домов в большой комнате висела фотография: семья из четырех человек (муж, жена, двое детей), полностью погибшая в школе. И на кровати — любимые игрушки детей. Старики (родители матери погибших) буднично, почти спокойно сокрушались: дескать, малюточка остался бы дома и был бы цел, мы бы его вырастили.

Одновременно находились и те, кто хотел погреть руки на чужом пожаре: прокурор района рассказывал, что во время проверки части списка выявились 9 лже-заложников. Впрочем, намного ли лучше, как метко выразился позднее Владимир Войнович “молодые мерзавцы”, которые превращали митинги памяти в демонстрации верности вождям.

Печально, что кровавый урок Беслана так и не был выучен. В отличие от американских, британских, испанских и французских спецслужб, которые после кровавых терактов наладили работу так, что они не повторились. В отличие от зарубежных, наши спецслужбы и, если говорить шире — государство провалили не одну переэкзаменовку.

http://www.vedomosti.ru/newspaper/article/2006/09/01/111966

Кроме того, общество, по крайней мере, неравнодушная его часть, не получили убедительных ответов на многие вопросы:

1. Сколько боевиков захватили школу (многие военные и журналисты уверены, что их было больше 32)

2. Использовалась ли тяжелое вооружение при штурме в момент, когда в здании школы находились заложники

3. Почему выводы одного из авторитетных экспертов в области взрывотехники — депутата Юрия Савельева о внешнем характере 1-го взрыва в школе были названы “отвлеченными” и “теоретическими”

4. Почему никто из высокопоставленных чиновников и силовиков (республиканских и московских) не понес серьезного наказания

К сожалению, лишь немногие задавали и продолжают задавать государству эти вопросы. Нашим общим молчанием в полной мере воспользовались бюрократы, принявшиеся под предлогом укрепления безопасности откусывать по кусочку (то большому, то маленькому) от гражданских свобод, начиная с отмены выборов губернаторов, и прекращения выборов депутатов по одномандатным округам и закачивая отменой судов присяжных по ряду важных статей и предоставления ФСБ права “профилактировать” подозрительных.

То, что это было лишь предлогом, показали результаты. Укрепление вертикали мало сказалось на спокойствии простых сограждан. Через год с небольшим — в октябре 2005 г. боевики напали на Нальчик и жертв было относительно немного потому, что атаке подверглись не школа или детсад, а отделы милиции и аэропорт.

Регулярные взрывы и обстрелы в некогда спокойных Кабардино-Балкарии и Карачаево-Черкессии показывают, что попытки Москвы потушить недовольство местных жителей лишь деньгами, не меняя основы власти коррумпированных кланов чиновников, не достигают результата. Мартовские взрывы в столице и недавние в Пятигорске показывают, что до замирения далеко.

Павел АПТЕКАРЬ